ПСИХОПАТОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ ПЕРИОДА
“ЭКСТРЕМАЛЬНОСТИ” В АРМЕНИИ: 1988-1998 г.г.

Самвел Грантович Сукиасян,
доктор медицинских наук,
Центр психического здоровья “Стресс”,
Ассоциация психического здоровья “Психея”
Ереван, Армения
tiga@hypernet.am

Статья опубликована в "Вестнике МАНЭБ" в № 7 (19) за 1999 год. С. 83-87
Работа любезно предоставлена автором. Все права защищены.

Катастрофическое землетрясение в Армении, мрачное десятилетие которого мы отмечаем в 1998 году, бесспорно, является одной из самых трагических событий в истории армянского народа. Оно принесло нам невосполнимые и неоценимые массовые людские и многомиллиардные материальные потери. Для такой маленькой страны катастрофа оказалась “вселенской” по своей значимости и последствиям.

Однако, справедливости ради, следует заметить, что история человечества знала катастрофы более масштабные и “результативные”, нежели наша, когда уходили в небытие миллионы людей, целые народы и даже страны.

Но Спитакское землетрясение стало для республики судьбоносной не только потому, что мы малочисленный народ и малая страна; причины этого кроются, на мой взгляд, в несколько иной плоскости, о чем и я хочу здесь сказать.

Не оспаривая актуальность и значимость медико-биологических проблем, связанных с землетрясением, следует подчеркнуть, что стихийные бедствия, создающие опасные и порой несовместимые с жизнью ситуации, создают для любого общества проблемы более глобарные и требующие немедленного решения. Однако, практически ежедневно ощущая на себе (в контексте моей работы) его последствия, я, как психиатр, как специалист, работающий в сфере пограничной психиатрии, задаюсь вопросом “а вправе ли, могу ли я однозначно дифференцировать последствия катастрофы от последствий той стрессогенной и стрессонасыщенной ситуации, которая имеет место в Армении в течении последнего десятилетия?”.

Мои рассуждения не всегда основаны на статистических разработках, не всегда и не во всем , как может показаться на первый взгляд, носят сугубо научный характер, хотя еще никто не отменял метод наблюдений как научный метод исследования. Тем более, что в психиатрии и некоторых других науках он остается одним из основных и информативных.

Новейший период нашей истории характеризуется кризисностью в сфере материального, духовного, политического и социального бытия.

Общественно-политический надлом, начавшийся с перестройки и ускорения, в 1987 г. привел к эустрессовому состоянию нашего общества в виде подъема национального самосознания, формирования идеи национального единства, формированию национальной идеи и реализации национально-освободительных тенденций.

Неустойчивость системы (а именно Советского государства), в которой происходили гомеостатические, адаптативные изменения, была обусловлена аморфностью целей, к которым она стремилась, неадекватностью механизмов, которыми она пыталась двигаться к цели, противоречиями между мотивациями разных элементов этой системы. В конце концов, в результате конфликтов внутри системы состояние эустресса переросло в стресс, чему в огромной степени способствовали ряд внешних факторов - политические, экономические санкции, территориальные претензии, целый ряд антропогенных и природных катастроф. Сегодня мы “переживаем” постстрессовые состояния.

В маленькой комнатушке большой “коммунальной квартиры” под названием Советский Союз, произошел неимоверный взрыв, который, фактически, расшатал этот “колосс на глиняных ногах” и положил начало новейшей истории народов СССР, в том числе, и армянского . На мой взгляд, вся драматичность Спитакского землетрясения 1988 года заключалась не столько в силе толчка и его последствиях, сколько в том, что оно совпало во времени с ломкой обществено-политической формации с не имеющим в истории прецедентом перехода от социализма к капитализму. С этого начался первый этап периода “экстремальности” новейшей истории, который я называю этапом деструктивности, включающим 1988-91 г.г. Характеристика каждого этапа проводится на основе оценки трех составляющих - экономики, политики и здоровья (в основном, психического).

Полному или частичному разрушению подверглись промышленность, сельское хозяйство, коммуникации, общественное и индивидуальное здоровье, пошатнулись структуры власти и т.д. По данным Азнауряна А.В. и соавт. [5, с.5], 40% всей территории республики оказалось разрушенной; погибло 25 тыс. человек, получили ранения 32,5 тыс., из под завалов были извлечены 40 тыс. человек. Без крова остались 530 тыс. Экономический ущерб, нанесенный землетрясением республике, составил 13 млрд. советских рублей. Огромные потери понесла вся система здравоохранения - были разрушены полностью или частично 500 медицинских учреждений, финансовые потери составили 550 млн. руб.

Меня, как психиатра, естественно интересуют медицинские и психиатрические аспекты последствий катастрофы.

Землетрясение способствовало обострению уже существующих патологических состояний, усугублению латентно протекающих заболеваний и манифестации новых. Непосредственно после землетрясения отмечался резкий рост заболеваемости [2]. Практически у всех в зоне землетрясения отмечались реактивные психические нарушения той или иной продолжительности, интенсивности и структуры. Все больницы переполнились пострадавшими, причем доминировали сочетанные формы поражений. Среди извлеченных из завалов чаще отмечались синдром длительного сдавления мягких тканей, конечностей; не уступали по частоте и интенсивности черепно-мозговые травмы, переломы позвоночника и таза, множественные и сочетанные повреждения опорно-двигательной системы. Пострадавших с повреждениями внутренних органов было значительно меньше, поскольку они в основной массе погибали под завалами и в больницы практически не доставлялись [5].

Более подробно эти вопросы, изложены в материалах симпозиума “Медицинские аспекты последствий землетрясения в Армении”, проведенного в Ереване в 1990 году [5], а также международной конференции “Медицина катастроф”, состоявшейся в Москве в 1990 г. [4].

Анализируя психопатологические и психологические аспекты последствий землетрясения, надо заметить, что тогда для основной массы армянских психиатров впервые раскрылось понятие “посттравматическое стрессовое нарушение” (ПТСН), принятое в американской классификации болезней DSM-3, и соответствующее примерно понятию “реактивные состояния”, “острые реакции на стресс” и “адаптативные реакции” согласно МКБ-9, принятой в СССР. Именно этот тип психических нарушений - посттравматический стрессовый - был характерен для этапа деструктивности. В остром периоде (то есть сразу после землетрясения) структура психопатологических проявлений определялась фобическими, депрессивными, гиперкинетическими, астеническими, истерическими реакциями и реакциями оцепенения, то есть в целом достаточно примитивными, однотипными реакциями, в которых “смывалось” личностное своеобразие пострадавшего. Эти реакции были связаны с восприятием и эмоциональной переработкой пострадавшей личностью всего им пережитого. Мотивами подобных переживаний были потери родных, инвалидизация, постоянное ожидание повторных толчков. В подавляющем большинстве такие реакции разрешались позитивно. В части случаев, в силу ряда эндо- и экзогенных условий (среди них преморбидные особенности, особенности динамики восстановительных работ, степень и форма оказания помощи и т.д.), острые реакции приобретали затяжной характер, и тогда на почве витально обусловленных универсальных и неспецифических астенических и депрессивных проявлений формировались невротические и неврозоподобные состояния, в структуре которых доминировали истерические, сенестопатические, ипохондрические, астенические синдромы с обилием тревожно-фобических, психовегетативных, функционально-соматических приступов. По мере развития ситуации и патологического состояния роль собственно “реактивного фактора” постепенно снижалась, и возрастала патогенетическая и патопластическая роль таких факторов как преморбидная личность, возраст, пол, внешние условия и т.д. В хроническом периоде посттравматических нарушений доминировали состояния “вялой”, заторможенной депрессии, психопатизированность личности и целый ряд соматических и псевдосоматических сенсаций.

Следует заметить, что посттравматические нарушения в подавляющем большинстве протекали на невротическом и личностном уровнях. В то время как некоторые иностранные специалисты предрекали массовые психозы и резкий всплеск первичной заболеваемости по психозам, чего, как показал наш опыт, также не отмечалось.

Что касается соматической заболеваемости, то следует отметить, что число первичной обращаемости из зоны бедствия значительно возросло практически по всем болезням в период от 3 до 12 месяцев после землетрясения [5].По официальным данным [2] заболеваемость населения с впервые установленным диагнозом (на 100 тыс. населения) с 20946,3 в 1988 году подскочила до 28526,6 в 1989 году, а в последующем (вплоть до 1995 года) проявляла тенденцию к снижению (15496,9); в 1996 году опять проявилась тенденция к росту (16040,1). Данные по отдельным группам болезней представлены в таблице 1. Как следует из таблицы, пик показателей первичной заболеваемости практически по всем группам приходится на 1989-1990 годы. По всем группам отмечается повторная волна повышения в 1996 году (о чем будет сказано дальше).

Таблица 1

Что касается общей заболеваемости населения, то аналогичная тенденция сохраняется со смещением пика показателей на 1-2 года (Таблица 2).

Таблица 2.

Общая заболеваемость населения Армении по отдельным болезням за
1988-1996 годы (на 100 тыс. населения)

На фоне очевидных и реальных разрушений, нанесенных землетрясением и в ожиданиях их восстановления всего за 2 года, мы как-то не заметили, что переживает кризис наша промышленность, сельское хозяйство, энергетическая система, обрываются коммуникации (связь, транспорт, договора и т.д.), рушится государство, меняется формация.

Постепенно вызревал второй этап десятилетия - этап регрессии, который хронологически можно ограничить 1992-95 г.г. Содержание этого периода составляют война, блокада, экономический коллапс. Проблемы, вызванные землетрясением, постепенно отстранялись на задний план (Об этом свидетельствует также резкое снижение обращаемости в больницы жителей из зоны бедствия. Хотя этот факт имеет и множество других объяснений).

Сложившаяся на тот период в Армении социально-психологическая ситуация привела к коренной ломке общественного сознания, доминирующего уклада жизни и морально-нравственных ориентиров всего населения. Имеющиеся до этого проблемы обострились, возникли новые, необычные, чуждые нашему менталитету и образу жизни. Особенностью этапа явилось состояние тотальной дезадаптации практически всех и во всем. Проявления такой дезадаптации и последующее состояние психоэмоционального напряжения русский психиатр Ю.А. Александровский /1/ назвал “социально-стрессовыми расстройствами” (ССР). Понятие было предложено им по аналогии с понятием “посттравматическое стрессовое нарушение” с той разницей, что “жизненная катастрофа” как бы растягивается во времени, необходимом для осознания происходящего. Другой особенностью этапа регрессии явились патоморфологическоие изменения клинических проявленийя ПТСН: они как бы “стерлись” и оказались под более мощным пластом тех расстройств, которые были вызваны реалиями текущего дня. А реалии оказалась более, чем мрачными.

Продолжалось разрушение духовной, культурной, средовой организации жизни народа и общества. Одновременно, проблемы роста национального самосознания трансформировались в межнациональный конфликт, рухнула прежняя политическая система, развалилась экономика (особенно ощутимо проявлялся энергетический кризис), началось преступное, не цивилизованное расслоение общества. Многое из того, что было характерно на этом этапе, началось давно, еще в 1987-88 г.г. Затяжной, непрерывный характер этих событий-причин создали в обществе ситуацию крайнего напряжения, которая привела к различным противоречиям, конфликтам и пертурбациям на уровне личности, семьи и общества. В их основе лежали переосмысление жизненных ориентиров, крушение устоявшихся норм и традиций, отсутствие перспективы, смена или же отсутствие идеологических, национальных, культуральных норм, ценностей и представлений.

На этом фоне стали проявляться всевозможные отклонения - от девиантных форм поведенения, от психологически понятных форм реагирования до клинических (невротических и психотических) состояний; иными словами, не клинические и клинические проявления ССР. Из клинических проявлений ССР наиболее часто встречались различные психофизиологические реакции в виде лабильности, эмоциональности, вегетативных проявлений; адаптативные психогенные реакции, проявляющиеся невротическими (астеническими, депрессивными, истерическими) расстройствами, динамика которых зависела от динамики общественных процессов; неврозы, в которые часто трансформировались адаптативные реакции и приводили к развитию патологического характера и личности; достаточно редко отмечались психогенные психозы транзиторного характера и возникали исключительно на соответствующей “почве” и в клиники практически не попадали.

Неклинические формы ССР проявлялись в основном в поведенческих особенностях. Проявлялся интерес к различного рода слухам; поведение людей определялось местническими и субгрупповыми структурами и интересами; в мышлении людей доминировали мистические, астрологические, религиозные суждения; нарастало недоверие практически ко всему и всем; обнажался цинизм, юмор приобретал мрачный и ироничный оттенок; ценность жизни ограничивалась “сегодня и здесь”, а будущее “укорачивалось” до текущего момента. Стали распространяться всевозможные секты - от “пятидесятников” до “свидетелей Иеговы” - явление, которое по своей сути явно диссонирует с менталитетом армян, как нации, впервые принявшей христианство.

Состояние перманентного пролонгированного стресса, обусловленное последствиями землетрясения, начавшейся блокадой, экономическим и энергетическим кризисом, световой деривацией, холодной зимой и целым рядом других факторов [6,7], внесло значительные изменения в показатели общей заболеваемости населения. В конце первого и начале второго этапов (см. таблицу 2) отмечался заметный пик практически по всем группам болезней и стабилизация этих показателей в течение 2-3 лет [Адамян К.Г. и соавт., 3, с.15; Гургенян С.В. и соавт., 3, с.64; Григорян Э.Г. и соавт., 5, с.58; Назаров Л.У. и соавт., 5, с.118; 2 ].

Однако, на мой взгляд, наиболее важным и интересным медицинским аспектом последствий развития перманентного пролонгированного стресса на этапе регрессии являются показатели смертности населения республики.

Уже при первом взгляде на данные официальной статистики с 1985 года видно, что первый пик смертности приходится на 1988 год - год катастрофического землетрясения [2]. Следующий пик отмечается в 1993 году, в котором смертность возросла с 19581 в 1985 году до 27500. Данные смертности населения республики по отдельным причинам представлены в таблице 3.

Если пик первичной заболеваемости имел место в 1989-90 г.г., то пик смертности по отдельным причинам и в целом пришелся на 1993 год. Интересно заметить, что после заметного спада этого показателя в 1994 году, в последующие годы вновь стала выявляться тенденция к повышению. И в некоторых случаях даже больше, чем в 1993 году (сахарный диабет, гипертоническая болезнь, инфаркт миокарда).

Таблица 3.

Третий этап “экстремальности “ начался в 1995 году и продолжается по настоящее время. Он выделен нами под названием этапа “анабиотической компенсации”* . Политическая основа этапа представлена рядом непопулярных явлений - принятие Конституции, выборы в Национальное Собрание, сомнительные президентские выборы, спровоцированная впервые и единственный раз волна гражданского неповиновения. В экономике впервые стали наблюдаться тенденции к стабилизации, в первую очередь, финансов, энергетики, торговл, которые затем вновь пошли на убыль. Положительным моментом этапа явилось окончание войны (перемирие), не принесшее, однако, материализованных дивидендов в решении основной Карабахской проблемы.

В целом же негативные перемены в обществе породили в людях ощущение разобщенности и незащищенности. Несомненно, прав был Э.Фромм [9], который, анализируя человеческую деструктивность, точно подметил, что “человеческое в человеке проявляется в опасности”. Ощущение общности всех и единства нации, которое имело место после землетрясения, в самом начале движения, в условиях пролонгированного травматического и социального стресса трансформировалось в ощущение одиночества, пустоты, беспросветности. Традиции перестали “диктовать” человеку, что он должен, хотя его инстинкты диктуют то, что ему нужно. В результате, как отмечал В.Франкл [8], человек “теряет ясное представление о том, что же он хочет” и превращается либо в конформиста, либо в диктатора. Прогрессирующее, но постепенное ухудшение условий среды (общества), позволили постепенно адаптироваться к ней, произошла компенсация на пониженном уровне - снизилось “качество” жизни, упал “энергетический потенциал”, жизнь была загнана в тупик. Низкий уровень энергообмена и экстремальные условия среды сократили продолжительность жизни, что проявляется уже сегодня. Средняя продолжительность жизни в 1996 году соответствовала уровню 70-х годов; естественный прирост населения с18,2 в 1985 году снизился до 6,2 в 1996 г.

Все “человеческое" в человеке (любовь, разумность, взаимоподдержка, сострадание, целеустремленность) девальвировалось и разрушилось, и “биофильный полюс” в человеке (любовь к жизни) сместился в сторону “некрофильности”, деструктивности, агрессивности. Нарастающие противоречия углубили состояние психологической и социальной фрустрации , что привело к экзистенциальному кризису. Кризис в нашем обществе проявляется в чувстве беспомощности, изолированности, отрешенности, одиночества, бессмысленности своего существования. Такая динамика социума “диктует” каждому из нас выживать и выживать по-своему. Поскольку нет уже морально-нравственного единства нации, прежние ценности девальвированы, традиции растоптаны. А нового ничего нет! Нация в целом и отдельные личности взяли курс на самоубийство: одни эмигрируют, другие цепляются за еще не потерянное, третьи “прожигают” время и жизнь, четвертые находят удовлетворение в алкоголе и наркотиках, пятые пытаются протестовать (причем, как политическими, так и криминальными методами), шестые просто кончают счеты с жизнью.

И если где-то и что-то закладывается новое, то оно, скорее, носит групповой, субгрупповой, клановый, местнический характер. Снимаются общественные санкции, остаются лишь свои, внутренние, личностные. В результате, создается ситуация вседозволенности и бесконтрольности, которая, как ни странно, носит адаптативный характер. Иными словами, это есть стрессовая реакция на экстремальную ситуацию. Являясь конструктивной по форме для той или иной группы, по сути такая форма поведения несет в себе огромный деструктивный потенциал, поскольку способствует еще большему размежеванию общества и нации.

Согласно данным статистики [2], первичная и общая заболеваемость в республике, начиная с 1996 года, вновь стала повышаться (см. таблицы 1 и 2), однако эти показатели не достигают максимума, свойственного наиболее кризисным годам - 1989-90 годам. В то же время заметно выросли показатели смертности (таблица 3), особенно по таким заболеваниям как сахарный диабет, гипертоническая болезнь, инфаркт миокарда. Тревожным показателем является повышение суицидальности. Особое беспокойство должен вызывать тот факт, что отмечается невиданная ранее и не характерная для нашего народа тенденция к росту суицидов. По данным Прокуратуры РА в 1995 году было совершено 210 самоубийств и 139 попыток к ним, в 1996 г. - соответственно 230 и 159, в 1997 году - 245 и 148. То есть за три года более 1130 армян так или иначе пытались уйти из жизнию.*

Кроме того, армянскими исследователями показано, что длительный стресс вызывает цитогенетические изменения в виде хромосомных аберраций и разрывов [Саркисян Т.Ф. и соавт., 3, с.125], снижает иммунные возможности организма [Гарибджанян Б.Т. и соавт., 3, с.100], вызывает изменения на тонких молекулярных уровнях и т.д.[3]; стресс приводит к длительным и стойким изменениям в витальной в биологической инстинктивной структуре человека, в частности, к повышению уровня агрессивности [Бакунц А.Г. и соавт., 3, с.48] и т.д.

Само понятие “анабиоза”, которое определяет характер настоящего этапа “экстремальности”, предполагает “возобновление” жизни при определенных обстоятельствах. Это фактически форма приспособления в неблагоприятных условиях среды, изменение которой или выводит организм (в данном случае - общество) в активную жизнь, или же приводит к необратимым изменениям структуры.

Завершая анализ периода “экстремальности” в Армении, хочется сделать несколько обобщений:

1.”Экстремальность” стала стационарным условием бытия нашего общества и этноса.

2. Все происходящее в Армении не является чем-то уникальным и экстраординарным. Оно имеет лишь свою специфику и особенности, связанные, как говорят китайцы, с “эпохой перемен”, пережить которую было суждено нам. Это ломка общественно-политической системы, природная катастрофа, изменение жизненного стереотипа и всего уклада жизнедеятельности нации и общества.

3. Следует констатировать, что естественные и антропогенные (или техногенные) катастрофы, а также социальные катаклизмы, как правило, оставляют глубокий след во всех аспектах динамики общества. Последствия этих катастроф проявляются уже 10 лет и будут проявляются на протяжении еще долгого времени.

4. Анализ не только последнего десятилетия, но и, пожалуй, всей истории армянского народа, отличающейся особой “стрессонасыщенностью”, показал, что армянский народ выработал определенные механизмы защиты и устойчивости, и каждый предыдущий стресс смягчает последствия последующего. Подтверждением сказанного выступают в медико-психологическом аспекте отсутствие массовых психотических проявлений и компенсация на уровне личностных и невротических нарушений, в социально-политическом аспекте - наличие высокой толерантности, терпимости и выносливости в наиболее неблагоприятные годы “экстремальности” и фактическое отсутствие каких-либо признаков гражданского неповиновения; это - эмиграция широких масс населения, приведшая к равновесному состоянию общества - равновесию между потребностями оставшихся и возможностями общества и государства. Феномен эмиграции проявляется как защитный механизм самосохранения отдельной личности и семьи и сохранения своего этноса в условиях другой духовной, культуральной, экономической и социально-политической среды (в составе крупных диаспор - американской, российской, французской - сохраняющих пока свою национальную идентичность). Однако, в условиях пролонгированности этого процесса, он уже приобретает деструктивный характер.

5. Весь период “экстремальности” ставит проблему разработки комплекса превентивных и профилактических мероприятий для ликвидации и сведения к минимуму материальных и духовных потерь, что предусматривает решение экономических, политических, социальных, здравоохранных и медико-психологических задач.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ: