Пережогин Л. О.

Судебно-психиатрическая оценка расстройств личности с учетом положений ст. 22 УК РФ.

Введение

Глава 1 Современное состояние проблемы

Глава 2 Характеристика клинического материала

Глава 3 Клинико-динамическая характеристика подэкспертных с расстройствами личности, к которым была применена ст. 22 УК РФ

Глава 4 Волевые расстройства, их диагностика и значение для судебно-психиатрической экспертной оценки расстройств личности.

Глава 5 Судебно-психиатрическая оценка расстройств личности с учетом положений ст. 22 УК РФ.

Выводы

Заключение

Литература

Введение

Расстройства личности чрезвычайно широко распространены в популяции. Они встречаются с частотой от 3 до 135 случаев на 1000 населения, чем определяется их важность для общей психиатрии (Петраков Б. Д., Цыганков Б. Д., 1996, Каплан Г., Сэдок Б., 1998, Смулевич А. Б., 1999). В судебно-психиатрической практике они играют одну из ведущих ролей: по данным Мальцевой М. М., Котова В. П. (1995) на долю психопатических личностей приходится 28,6% преступлений против собственности, 42,3% хулиганских действий, 4,4% преступлений против личности и 26,6% в общем количестве преступлений, совершенных лицами с психическими расстройствами.

Авторами, внесшими значительный вклад в формирование и развитие учения о расстройствах личности (Э. Крепелин, 1915, К. Шнайдер, 1923, Э. Кречмер, 1927, П. Б. Ганнушкин, 1933, Е. К. Краснушкин, 1960, О. В. Кербиков, 1961 и другие), отмечалась подкупающая на первый взгляд простотой диагностика этих состояний, оборачивающаяся на деле сложным дифференциально-диагностическим анализом. Эта особенность расстройств личности объясняет большой интерес к ним со стороны судебных психиатров, в задачи которых входит, помимо диагностической, и экспертная оценка.

Проблемам судебно-психиатрической экспертной оценки расстройств личности посвящено много работ отечественных исследователей (Фейнберг Ц. М., 1934, Кербиков О. В., 1959, Шостакович Б. В., 1963, 1971, Коркина М. В., 1968, Гурьева В. А., 1971, Гусинская Л. В., 1979, Лукомская М. И., 1980, Дмитриева Т. Б., 1990 и многие другие). Анализируя особенности и экспертных оценок расстройств личности, ряд авторов (Случевский Ф. И., 1991, Раш В., Конрад Н., 1996, Шостакович Б. В, Горинов В. В., 1996, Кудрявцев И. А., 1998 и др.) приходят к выводу, что традиционный дихотомический экспертный подход не всегда правомерен, необходима категория ограниченной вменяемости.

Институт ограниченной вменяемости характерен для уголовного законодательства большинства государств Европы. Предпосылкой для введения указанного института практически везде явилось внедрение в широкую клиническую и экспертную практику учения о "пограничных состояниях", которые влекут снижение способности осознавать значение своих действий и контролировать их, но в то же время не в столь значительной степени, чтобы лица, обнаруживающие расстройства пограничного спектра, признавались невменяемыми. Наиболее разработаны нормы применения ограниченной (уменьшенной) вменяемости в ФРГ и во Франции, где подобная практика существует на протяжении многих лет (Крылова Н. Е., Серебренникова А. В., 1997, УК Франции, 1993, УК ФРГ, 1996).

В СССР в 1920-е и 1930-е годы ограниченная вменяемость использовалась de facto, хотя и не была законодательно закреплена. В дальнейшем подобная практика вышла из употребления (Шостакович Б. В., Горинов В. В., 1996). В научных исследованиях прямо указывалось, что проблема преступности лиц с психическими расстройствами, не исключающими вменяемости, становится все более актуальной, жесткая дихотомия оценки способности субъекта отдавать себе отчет в своих действиях и произвольно управлять ими требует принципиального пересмотра. Отечественные авторы видели основной смысл введения института ограниченной вменяемости в достижении возможности более дифференцированной судебно-психиатрической оценки состояний, которые по содержанию психопатологии не соответствуют юридическому критерию невменяемости, но все же имеющиеся у них психические расстройства значительно ограничивают свободу личности в ее деятельности (Антонян Ю. М., Бородин С. В., 1987, Кондратьев Ф. В., 1996).

Итогом многолетней дискуссии психиатров и юристов явилось включение в Уголовный кодекс 1996 г. ст. 22.

Нормы ст. 22 УК РФ не ограничивают категорий патологических состояний. Опыт применения ст. 22 УК РФ в Москве показал, что в 59,2% случаев она применяется в отношении подэкспертных с органическим поражением головного мозга, в 16,4% - с умственной отсталостью, в 7,1% - с расстройствами личности, в 4,3% - с эпилепсией, в 2,8% случаев - с шизофренией (Аргунова Ю. Н., 1998). Такой значительный разброс патологии связан, на наш взгляд, с тем, что экспертные комиссии при вынесении решения о применении ст. 22 УК РФ ориентируются в первую очередь на ограниченную способность подэкспертных руководить своими действиями, что находится в тесной зависимости от особенностей личности испытуемых и от требований, предъявляемых к личности в определенной субъективно-сложной ситуации (Кондратьев Ф. В., 1996).

Не случайно одно из ведущих мест по частоте вынесения экспертных решений о применении ст. 22 УК РФ занимают расстройства личности. Их особенностью, как и других пограничных расстройств, является представленность в популяции в виде непрерывного континуума (Леогард К., 1981, Семке В. Я., 1988, Бронин С. Я., 1998), на одном полюсе которого расположены состояния, которые могут расцениваться судебно-психиатрическими экспертами как "глубокие психопатии", патологические развития личности при психопатиях (Волков Г. Д., 1968) а в других случаях степень выраженности психических расстройств столь незначительна, что констатируются "акцентуации характера" по К. Леонгарду (1981). В то же время значительная часть подэкспертных не могут быть отнесены ни к первой, ни ко второй группе. Другой особенностью расстройств личности является снижение способности руководить своими действиями при формальной сохранности интеллекта.

Ряд зарубежных авторов склонны трактовать расстройства личности как исключительно судебно-психиатрический диагноз. В США ряде других стран отмечается тенденция расширенного диагностирования диссоциального расстройства личности (F 60.2 по МКБ - 10), без учета иных характерологических, психологических, психопатологических особенностей, кроме совершения преступления, "вызова обществу" (Walker N., McCabe S., 1973, McCord W., 1982, Dolan B., Coid J., 1993, Fields L., 1996). Указанная позиция в корне противоречит традициям отечественной судебной психиатрии, исходящей при вынесении экспертного решения прежде всего из клинической оценки состояния испытуемого.

Накопленный в ГНЦССП им. В. П. Сербского опыт применения ст. 22 УК РФ свидетельствует, что эксперты, как правило, исходят из оценки взаимоотношения трех составляющих : психического расстройства, личностных особенностей, ситуации, в которой совершено деяние (Кудрявцев И. А. и др., 1998, Кондратьев Ф. В., 1998, Вандыш В. В., Андреева Е. С., 1999).

При вынесении экспертного решения учитывают клинические особенности расстройства, его динамику, динамическое соответствие личности внешним условиям, влияющим на поведение.

В то же время сегодня экспертная оценка расстройств личности в плане применения ст. 22 УК РФ осушествляется во многом эмпирически, что диктует необходимость разработки дифференцированных критериев экспертной оценки.

* * *

Целью работы являлась разработка критериев дифференцированной судебно-психиатрической экспертной оценки расстройств личности с учетом включения в современное законодательство ст. 22 УК РФ.

Для достижения указанной цели предполагалось решение следующих задач:

Анализ структурно-динамических характеристик личности у испытуемых, в отношении которых рекомендовалось применение ст. 22 УК РФ.

Сравнение структурно-динамических характеристик у испытуемых с расстройствами личности, признанных вменяемыми, невменяемыми и подпавшими под действие ст. 22 УК РФ.

Определение влияния роли конституциональных и внешних факторов формирования расстройств личности и обусловливающих степень их выраженности. Характеристика клинико-нейропсихологических и электрофизиологических показателей функциональной деятельности мозга, предрасполагающих к развитию динамических сдвигов.

Изучение роли волевых расстройств в процессе развития расстройств личности. Разработка критериев судебно-психиатрической экспертной оценки расстройств личности, основанных на анализе признаков, оказывающих существенное влияние на способность осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий либо руководить ими.

Исследование проведено на базе ГНЦ социальной и судебной психиатрии им. В. П. Сербского. Анализ 100 испытуемых (личные наблюдения составили 31 случай, архивные 69 случаев), был проведен по 665 признакам, включенным в следующие блоки: персонографический, биографический, криминологический, психопатологический, патопсихологический, комиссионного решения и принудительного лечения, волевых расстройств, нейропсихологический, электрофизиологический.

Основным методом исследования был клинико-психопатологический. Оценивался анамнез, изучалась динамика расстройств личности, анализировалось состояние, предшествующее правонарушению, в момент правонарушения, и в период проведения экспертного исследования. Сопоставлялись личностные особенности подэкспертного с деталями криминала, учитывались типы реагирования в субъективно эмоционально значимых ситуациях.

Использовались также данные экспериментально-психологического (анализ заключений психологов-экспертов), нейропсихологического (стандартный набор нейропсихологических методик), электрофизиологического (анализ заключений по электроэнцефалографическому исследованию) методов.

При анализе заключений психологов-экспертов учитывались данные методик, направленных на исследование памяти (запоминание 10 слов, опосредованное запоминание), мышления (сюжетные картины, классификация, исключение, сравнение понятий, понимание переносного смысла пословиц, пиктограммы), интеллекта (метод Векслера), личностных особенностей (MMPI, уровень притязаний, шкала Спилберга, метод Роршаха, ТАТ, методы Розенцвейга, Лири, Люшера и др.).

Комплексное нейропсихологическое исследование, проводившееся по традиционной схеме Лурия А. Р. (1969), включало исследование слухоречевой памяти (непосредственное и отсроченное воспроизведение серий слов, групп слов, предложений), зрительной памяти (воспроизведение фигур, в т.ч. фигуры Тейлора-Рея), зрительного гнозиса (наложенные изображения, химеры), праксиса динамического (серии движений), зрительного (графические пробы), тактильных функций (локализация прикосновений), речевых функций, счетных операций, профиля функциональной асимметрии (по Брагиной Н. Н., Доброхотовой Т. А., 1981, 1994).

Для исследования волевых расстройств была разработана "Нормированная шкала диагностики волевых расстройств". Весь спектр волевых расстройств был разделен на 7 категорий в соответствии с типологией, предложенной В. А. Иванниковым (1998). В раздел волевых действий вошли нарушения действий, направленных на удовлетворение потребности в будущем, на создание объективных ценностей, удовлетворяющих потребности общества и отдельных людей, удовлетворение требований ближайшего окружения и выполнение моральных норм (по С. Л. Рубинштейну, 1946). В раздел преодоления препятствий было включено преодоление физических преград, сложности действия, новизны обстановки, внутренних состояний (усталость, болезнь), конкурирующих мотивов и целей, выполнение социально заданных действий на пути к цели. К группе феноменов преодоления конфликта отнесены выбор между несовместимыми действиями, между целями, личными и социальными мотивами, желанием достижения цели и ее последствиями. К категории преднамеренной регуляции были отнесены регуляция параметров действия (темпа, скорости, силы, длительности), торможение неадекватных процессов, прежде всего - эмоциональных, организация психических процессов в соответствии с ходом деятельности, способность противостоять рефлекторным действиям (например, отведению руки от горячего предмета) (по Калину В. К., 1983). В категорию автоматизмов и навязчивостей вошли такие феномены, как навязчивые мысли и действия (без отчуждения и чуждые), выработка автоматизмов с потерей над ними волевого контроля (по L. Fields, 1996). В категорию мотивов и влечений были включены переживание влечений и побуждений, их осознание (по L. Fields, 1996), субъективное восприятие свободы волевого акта (по К. Ясперсу, 1913). Последнюю категорию составили прогностические функции. Для удобства заполнения шкалы и расчета нормированных показателей был создан вопросник, включавший 75 вопросов по 7 вышеперечисленным категориям. Ответы на вопросы анкеты фиксировались в процессе беседы с испытуемым. Лица, составившие контрольную группу, заполняли анкеты самостоятельно под контролем экспериментатора. Вычисленные по анкете нормированные показатели по категориям заносились в базу данных и подвергались статистической обработке стандартным набором методик.

Статистическая обработка материала осуществлялась в несколько этапов. На первом этапе осуществлялся сбор информации, ее кодирование, составлялась база данных. На втором этапе проводилась статистическая обработка данных с использованием батареи стандартных статистических методик в соответствии с ГОСТ 11.004-74 и ГОСТ 11.006-74. На третьем этапе признаки, обнаружившие статистически достоверные различия по группам, подвергались корреляционному анализу. Вычисленные коэффициенты корреляции (g ) считались достоверными (Р > 95%), если превышали свою ошибку не менее, чем в три раза, учитывались только средние (0,3 = g = 0,69) и сильные (0,7 = g = 1,0) степени взаимосвязи (Бронштейн И. Н., Семендяев К. А., 1986).

* * *

Научная новизна и практическая значимость исследования заключается в том, что на большом клиническом материале осуществлен сравнительный психопатологический и динамический анализ расстройств личности, проведена дифференциация клинических состояний, показаны особенности динамики, уточнены особенности поведения, применительно к задачам судебно-психиатрической экспертизы.

Итогом работы является разработка критериев применения ст. 22 УК РФ при судебно-психиатрической экспертной оценке расстройств личности.

Результаты работы могут быть использованы при обсуждении правомерности внесения в законодательство ряда правовых норм, связанных с применением ст. 22 УК РФ, в частности, признание ее в качестве обстоятельства, существенно смягчающего вину, использование для лиц, в отношении которых была применена ст. 22 УК РФ форм наказания, исключающих лишение свободы, развитие системы пробации.

Методические принципы и результаты проведенного исследования могут служить отправным пунктом для дальнейших научных исследований.

Глава 1 Современное состояние проблемы

Изучение этиологии, клиники и динамики расстройств личности (психопатий) убеждает в том, что личностная патология представляет большой интерес для общей и судебной психиатрии, психологии, общественных наук (Гурьева В. А., Гиндикин В. Я., 1968). Учение о психопатиях отмечено более чем вековой историей развития, при которой исследование психопатологии, биологических и социальных механизмов этиопатогенеза и социально-правовых аспектов происходило взаимосвязано.

П. Б. Ганнушкин (1933) подчеркивал, что психопатическая личность должна изучаться "как личность во всей ее полноте, во всем ее объеме". Уже в первых работах, посвященных исследованию расстройств личности, наметились два основных концептуальных подхода к изучению психопатий. Они сохраняются по сей день.

Первый подход - сугубо клинический - "путь от болезни к здоровью, от большой психиатрии к малой, пограничной" (Ганнушкин П. Б., 1933) - основывается на клиническом опыте, анализе клинического материала во всей его широте.

Расстройства личности представляют собой непрерывный континуум, включающий как пограничные с нормой формы, так и глубоко патологические варианты. К. Леонгард (1981) отмечал, что "не всегда легко провести четкую грань между чертами, формирующими акцентуированную личность, и чертами, определяющими вариации индивидуальности человека". С другой стороны находится та часть аномальных личностей, которые "страдают от своей аномальности или заставляют страдать от нее общество" (Шнайдер К., 1999). По мнению С. Я. Бронина (1998), "психопатические состояния" отличаются особенным богатством клиники, психопатология оказывает здесь постоянное и всестороннее воздействие на жизнь индивидуума, детерминирует его биографию, но затем "ткань психопатии" становится бледнее, призрачнее, она сужается, ограничиваясь в своих проявлениях критическими периодами жизни и стрессовыми обстоятельствами.

Важным этапом в развитии клинических представлений о расстройствах личности явилась концепция их динамики, существенно расширившая клинические горизонты психопатий. Основы учения о динамике психопатий были заложены в трудах П. Б. Ганнушкина (1933) и развиты О. В. Кербиковым (1961).

Современное развитие психиатрии подразумевает использование в рамках клинического подхода всего спектра исследований - от патопсихологических методик и клинического интервью до биохимических и электорофизиологических методов. По мнению В. В. Гульдана (1983), расстройства личности являются самым мультидисциплинарным разделом психиатрии, где последняя тесно смыкается с биологическими и гуманитарными дисциплинами. Для современной психиатрии, оперирующей вопросами этиологии и патогенеза, классификации, терапевтической коррекции и профилактики психических расстройств, характерно изучение биологических механизмов, лежащих в основе нарушений адаптации у психопатических личностей (Шейдер Р., 1998, Дмитриева Т. Б., 1998).

Все большее внимание в работах, посвященных расстройствам личности, уделяется объективным методам исследования. При исследованиях ЭЭГ и КТ психопатических личностей обнаружены специфические изменения, связанные с дисфункцией лобных отделов коры (Иващенко О. И. с соавт., 1998), с нарушением волевых функций (Libet B. et al., 1982), с агрессией, обнаружены нейропсихологические корреляты (Tonkonogy J. M., 1991, Семенович А. В., Цыганок А. А., 1995, Батамиров И. И. с соавт., 1997, Горшков И. В., Горинов В. В., 1998, Дмитриева Т. Б. с соавт., 1998). Исследуются нейрохимические особенности ЦНС, в частности - медиаторный обмен (Дмитриева Т. Б. с соавт., 1998).

Как следствие изучения биологических механизмов формирования расстройств личности развивается патогенетическая психофармакологическая терапия психопатий (Ratey J.J. et al., 1993, Pabis D.J., Stanislav S.W., 1996, Bazire S., 1997).

Второй подход характеризуется оценкой расстройств личности в качестве специфического "судебно-психиатрического диагноза". Хотя многие авторы справедливо указывают, что клиническая концепция психопатий сложилась в тесной связи с судебно-психиатрической практикой (по данным О. В. Кербикова (1955) в России термин "психопат" был впервые употреблен И. М. Балинским в 1884 г. во время выступления в суде по делу некоей Семеновой), сторонники второго, "социопатического", подхода трактуют расстройства личности исключительно в качестве наиболее удачной формулировки диагноза для лиц, ведущих криминальный и асоциальный образ жизни, отвергающих моральные нормы, принятые в обществе, неуживчивых, злоупотребляющих алкоголем и наркотиками тунеядцев.

Некоторые авторы, разделяющие подобный подход (Holmes C. A., 1991, Mackay I., 1991) прямо утверждают, что "расстройства личности представляют собой исключительно судебно-психиатрическую категорию. Практические врачи никогда не диагностируют расстройств личности, потому что для них нет строгих диагностических критериев". Несмотря на то, что в DSM - III - R и в DSM - IV включена рубрика "Расстройства личности", многие (в основном - американские) авторы склонны считать, что вполне можно было бы обойтись двумя единицами в классификации: диссоциальным расстройством личности (в судебно-психиатрической практике) и множественным (мозаичным) личностным расстройством (в общей клинике) (Bruce-Jones W., Coid J., 1992, Sutker P. B., 1994).

В основе "социопатического" подхода к расстройствам личности, доминирующего сегодня в США, лежит т.н. "антисоциальная концепция психопатий", согласно которой антисоциальное поведение является "стержневым паттерном расстройств личности". Классические клинические подходы к диагностике расстройств личности многие американские авторы подвергают резкой критике, поскольку, по их мнению, они могут быть применены только к узкому кругу пациентов (Sutker P. B., 1994).

Хотя отдельные авторы пытаются продемонстрировать клинический полиморфизм расстройств личности, ссылаясь на работы классиков психопатологии (в частности - К. Ясперса (1913), К. Шнайдера (1923), Э. Кречмера (1921), Р. Крафт-Эбинга (1880, 1909)), иллюстрируя свои взгляды убедительными клиническими наблюдениями (Clarln J. F. et al., 1983, Blashfield R. et al., 1985, Livesley W. J., 1987, Виггинс О. с соавт., 1997 и др.) их голоса тонут в огромном числе публикаций, где расстройства личности прямо или косвенно отождествляются с антисоциальным и преступным поведением (Friedland M. L., 1991, Svrakis D. M., McCallum K, 1991, Simonian S. J. et al., 1991, Brooner R. et al., 1992, North C. S. et al., 1993, Swanson M. C. et al., 1994 и многие другие). Все чаще для диагностики оказывается достаточно данных анкетирования и информации, получаемой из психологических тестов, особенно MMPI и теста Роршаха, т.е. налицо стремление "механизировать" и даже (в прямом смысле слова) автоматизировать диагностику (McDonald D. A. et al., 1991, Wierzbicki M., 1992, Gacono C. B., Meloy G. R., 1992, Kalliopuska M., 1992, Reise S. P., Oliver C. J., 1994 и др.).

В качестве критериев расстройств личности, которыми до сих пор руководствуются американские врачи, выступают "плохая школьная характеристика с прогулами уроков, плохая характеристика трудовой деятельности, неблагоприятная история семейной жизни, злоупотребление наркотиками, алкогольными напитками, неоднократные аресты, агрессивность или драчливость, половая распущенность или половые извращения, попытки к самоубийству, импульсивное поведение, жизнь за чужой счет, бродяжничество, патологическая лживость, отсутствие сознания вины при преступлениях, безрассудные поступки" (O'Neal P. et al., 1962).

Подобная оценка, намеренно исключающая клиническую оценку, вызывает, по крайней мере, удивление. Отечественными психиатрами, изучавшими расстройства личности, неоднократно подчеркивалась необходимость соблюдения клинического подхода в диагностике и судебно-психиатрической оценке психопатий, в частности, обращалось особое внимание на их клиническую динамику (Шостакович Б. В., 1963, Ревенко М. Г., 1967, Шостакович Б. В., 1971, Гусинская Л. В., 1979, Дмитриева Т. Б., 1990 и др.).

Ю. В. Попов (1991), анализируя современные диагностические подходы к расстройствам личности, приходит к выводу, что диагностика расстройств личности должна базироваться на классическом клиническом подходе, опирающемся в отечественной практике на критерии П. Б. Ганнушкина и О. В. Кербикова. По его мнению, именно лонгитудинальное клиническое наблюдение позволяет избежать диагностических ошибок. По мнению В. В. Нечипоренко (1991) даже серия кратковременных наблюдений за пациентами, обнаруживающими признаки расстройств личности (при поступлении в клинику в связи с суицидальными попытками, правонарушениями, антисоциальным поведением) не позволяет устанавливать достоверный диагноз, если пациент не наблюдался компетентными специалистами в период между стационированиями, поскольку нередко психопатоподобное поведение является лишь ширмой, скрывающей глубокую патологию. Это неоднократно подтверждалось и исследованиями подростков (Сухарева Г. Е., 1974, Личко А. Е., 1983, 1985, Ковалев В. В., 1995, Гурьева В. А. с соавт., 1998). Таким образом, собственно по "социопатическим" критериям нельзя диагностировать расстройство личности.

Концепцией, объединяющей знание о пограничных психических расстройствах, включая расстройства личности, является базирующаяся на основных биологических представлениях концепция адаптации. Для человека, как существа, сочетающего в себе биологические и социальные механизмы функционирования, адаптация также актуализируется в двух плоскостях, в которых он представляет собой и особь, живущую по законам биологического вида, и члена общества, наделенного уникальной совокупностью личностных черт.

Ю. А. Александровским (1993) предложена концепция барьера психической адаптации, являющегося единым "интегрированным функционально-динамическим выражением" биологической и социальной основ человека. Таким образом, любой поведенческий паттерн, или устойчивый поведенческий стереотип, каковым, в сущности, является расстройство личности, зависит по крайней мере, от трех составляющих: собственно личности, ситуации, вызывающей прорыв барьера психической адаптации, и следующих за ним психопатологических проявлений, складывающихся в психопатологическую единицу - синдром, поддающийся клинической оценке (Кондратьев Ф. В., 1996).

* * *

История учения о психопатиях (расстройствах личности) неразрывно связана с судебно-психиатрической практикой.

Так, например, в период с 1884 по 1904 г. среди пациентов Симферопольских богоугодных заведений, находившихся на лечении определением уголовного суда, "психопаты в различных формах" составили 3,3%, занимая 5 место после лиц, совершивших преступления в состоянии алкогольных психозов, "хронически помешанных", эпилептиков и слабоумных (Грейденберг Б. С., 1915). В то же время в психиатрической клинике Московского университета, не принимавшей больных на принудительное лечение, в отчетах не предусматривалось графы для психопатий (Корсаков С. С., 1913). Та же самая статистика наблюдается и в настоящее время: по данным М. М. Мальцевой и В. П. Котова (1995), среди невменяемых лиц, совершивших правонарушения, диагностика психопатии составила 3,3%, уступая шизофрении и органическим поражениям ЦНС, в то время как под наблюдение врачей ПНД подобные лица практически не попадают, в то время как в населении распространенность расстройств личности составляет по разным данным от 0,3 до 9,0% (Петраков Б. Д., Цыганков Б. Д, 1996, Каплан Г., Сэдок Б., 1998). В настоящее время зафиксирован стремительный рост заболеваемости расстройствами личности (Казаковцев Б. А., 1998). Аналогичным образом складывается ситуация и за рубежом (Hamilton J. R., 1981, Sass H. et al., 1994).

В настоящее время в мировой практике так и не сложилось единых взглядов на судебно-психиатрическую оценку расстройств личности.

В США, где расстройства личности традиционно рассматривались в качестве "судебно-психиатрического диагноза" в рамках "социопатического" подхода, экспертная оценка расстройств личности основывается на вышеизложенных теоретических предпосылках. Поскольку в США невменяемость является аргументом защиты, оспаривается в состязательном процессе и окончательное решение о невменяемости выносится присяжными, эксперты выносят решение, как правило, исходя из индивидуальных критериев. В основу решения о невменяемости может быть положена либо концепция интеллектуальной недостаточности (по модельному УК США (1962) лицо невменяемо если "лишено способности знать природу и качество совершаемого деяния"), либо концепция "непреодолимого импульса", согласно которой лицо невменяемо, если "осознавало, но не могло контролировать свои действия".

Очень малая доля авторов склоняется к возможности применения к лицам, у которых диагностируется расстройство личности, концепции "непреодолимого импульса" (например, Fields L., 1996). Поэтому подавляющее большинство обвиняемых, у которых экспертами диагностируется расстройство личности, признаются вменяемыми. Американская судебная статистика (1994) практически не знает прецедентов доказанной невменяемости при расстройствах личности, за исключением сочетания расстройства личности с констатацией исключительных состояний. Норм ограниченной вменяемости в американском праве нет.

В немецкой психиатрии, где расстройства личности рассматриваются в качестве группы клинически очерченных пограничных состояний, которые могут быть диагностированы на основании строгих, клинически разработанных критериев, экспертная оценка расстройств личности базируется на выявлении и соотнесении с данной исследуемой ситуацией клинических феноменов, составляющих картину расстройства личности у данного пациента. Таким образом, создается триада факторов, включающая личность подэкспертного, наказуемое деяние и ситуацию, в которой деяние было совершено. Немецкие авторы, в отличие от американских коллег, настойчиво предостерегают от отождествления расстройств личности и антисоциального поведения (Rasch W., 1983, Sass H. et al., 1994). Одним из ведущих немецких судебных психиатров В. Рашем (1983, 1996) высказывается концепция, согласно которой констатация невменяемости (ограниченной вменяемости) вообще не должна опираться на психиатрический диагноз, как таковой, но исключительно должна оценивать состояние подэкспертного и соответствие его поведения его личности и исследуемой ситуации. Особое отношение к ситуации, в которой совершается криминальное деяние, предусмотрено в Германии для лиц моложе 21 года, для которых действуют смягченные нормы наказания (УК ФРГ).

Если США и Германия формируют своего рода полюсные позиции во взглядах на экспертную оценку расстройств личности, то в большинстве европейских психиатрических школ обосновалась умеренная позиция, сочетающая и клинические концепции и радикальные взгляды на расстройства личности как на "ярлык, свидетельствующий об агрессивности и асоциальности" (Harry B., 1992). Большая часть исследователей все же склоняются к мнению, что расстройства личности - удачное определение для группы риска по алкоголизму и наркомании, криминальному поведению, суициду, бродяжничеству и т.д. (Lamparski D. M. et al., 1991, McMillen D. L. et al., 1991, Palermo G. B. et al., 1991, Marttunen M. J. et al., 1994).

В России до введения в практику УК 1996 г. при наличии четкой дихотомии в экспертной оценке (вменяемость-невменяемость) лишь около 3% подэкспертных с диагнозом расстройств личности признавались невменяемыми, причем ведущим критерием, необходимым условием невменяемости признавалось наличие динамических сдвигов психопатии (Шостакович Б. В., 1988). Неоднократно отмечалось, что срыв компенсаторных механизмов - декомпенсация расстройства личности - является следствием субъективно значимой для личности психотравмирующей ситуации (Опря Н. А., 1966, Асинкритов В. Ф., 1971, Коротенко А. И., 1972, Лукомская М. И., 1980, Брюховецкий А. С., 1990 и др.).

В. Я. Гиндикин и В. А. Гурьева (1999), анализируя многообразие клинической динамики расстройств личности, приходят к выводу, что независимо от вида динамического сдвига - наличие психопатических реакций (особенно не свойственных данному типу расстройства личности), декомпенсации, развития, фазовых состояний, гиперкомпенсации - должно расцениваться клинически в качестве временного, но тяжелого состояния, и соответствующим образом находить отражение в судебно-психиатрической оценке.

* * *

В Европейском уголовном праве с середины 1970-х годов широко развивается практика применения норм ограниченной (уменьшенной) вменяемости. В 1969 г. ограниченная вменяемость появилась в Польше (ст. 25 УК). В 1975 г. ограниченная вменяемость была вновь законодательно закреплена в Германии (§ 21 УК ФРГ), в 1992 - во Франции (§ 122 УК), в 1997 г. - в России (ст. 22 УК).

В России, где нормы "ограниченной вменяемости" de facto применялись в 1920-е и 1930-е годы (Фейнберг Ц. М., 1934, Халецкий А. М., 1934), споры о необходимости введения соответствующей статьи в законодательство вспыхнули с 1960-х годов. С. Ф. Семенов (1966) в споре с Д. Р. Лунцем (1966) одним из первых выступил в защиту норм "ограниченной вменяемости". В 1990-е годы в отечественной юридической и медицинской литературе появилась серия публикаций, убедительно доказывающих необходимость введения данного института (Бородин С. В., Полубинская С. В., 1990, Шостакович Б. В., Горинов В. В., 1995, 1996, Дианов Д. А., 1997, Антонян Ю. М., Бородин С. В., 1998 и др.).

Противники института "ограниченной вменяемости" исходили (и исходят) в основном из неприемлемости "промежуточной оценки", размытости границ понятия "ограниченной вменяемости". В частности, Д. Р. Лунц (1966) полагал, что отмеченные в ходе судебно-психиатрической экспертизы психические аномалии должны сами по себе учитываться судом в разряде обстоятельств, характеризующих личность обвиняемого.

В то же время факты свидетельствуют, что в судебной практике, несмотря на то, что в среднем в 40% случаев судебно-психиатрическая экспертиза выявляла психопатологические особенности (пограничные расстройства), в приговорах указанные обстоятельства не оговаривались (Долгова А. И., 1980). В более поздних работах отмечалось некоторое улучшение картины. По данным Р. И. Михеева (1995) в 38% приговоров судов имелись указания на выявленные СПЭ психические расстройства, не исключающие вменяемости, однако в основном в контексте оставления их без внимания.

Анализируя аргументы в пользу введения категории "ограниченной вменяемости" применительно к подэкспертным с расстройствами личности, можно отметить, что использование норм, закрепленных в ст. 22 УК РФ (редакция 1996 г.):

1. позволяет более дифференцированно оценивать психическое состояние обвиняемого, дает возможность избежать прежней дихотомической оценки,
2. позволяет суду учитывать имеющиеся у обвиняемых психические расстройства - в качестве обстоятельства, существенно смягчающего вину, и
3. в качестве основания для назначения им принудительного лечения,
4. позволяет оценивать правонарушение в контексте триады "личность - ситуация -деяние", давать оценку изменениям в психическом состоянии подэкспертного с расстройствами личности, для которого субъективная значимость криминогенной ситуации (не столь высокая для большинства людей) оказалась столь выраженной, столь психогенно острой, что привела к нарушению его психической адаптации, отразившемуся в противозаконных действиях,
5. позволяет дифференцированно оценить мотивы правонарушения, не являющиеся в строгом смысле патологическими, но существенно снижающие способность подэкспертного руководить своими действиями (личная неприязнь, психопатическая самоактуализация, аффектогенные мотивы (по В. В. Гульдану, 1983).

Судебно-психиатрическая практика в Европе в последние годы имеет тенденцию к распространению на подэкспертных с расстройствами личности формулировок, позволяющих судам смягчать им наказание, либо заменять заключение на общественные работы, ограничение свободы, штрафы и вменять осужденным в обязанность посещение медико-психологических реабилитационных центров (Reed J., 1996, Cawthra R., Gibb R., 1998). Это связано с возрастающей ролью общественных реабилитационных институтов, обеспечивающих социальную адаптацию этих лиц. В большинстве случаев правонарушители попадают в специальные группы, контролируемые врачами-психиатрами, психологами и социальными работниками, где получают психотерапевтическую, если необходимо - психофармакологическую и социальную помощь. По данным I. Petravieiute (1999), подобные программы реализуются практически во всех государствах Западной Европы. В литературе имеются сообщения о развитии подобных программ и в Восточной Европе (Виноградова Л. Н., 1999). Фактически данная стратегия подразумевается и в формулировке ч. 2 ст. 22 УК РФ, однако в отечественной практике амбулаторное наблюдение и лечение у психиатра в качестве принудительной меры медицинского характера не подменяет наказание, но сочетается с ним (Бородин С. В., Котов В. П., 1997)

На сегодняшний день в отечественной судебной психиатрии сложилось два взгляда на ограниченную (уменьшенную) вменяемость (Мохонько А. Р., Муганцева Л. А., Щукина Е. Я., 1999). В одном случае исследователи рассматривают ее в первую очередь, как вменяемость, когда подэкспертный в главных деталях понимал характер совершаемых им деяний, осознавал, что они преступны, осуществлял в общем плане руководство своими действиями, но ряд нюансов, характеризующих действие, им упускался, либо ему было трудно прогнозировать последствия его поступков, либо он не мог в полной мере руководить своими действиями (Кондратьев Ф. В., 1996, Дианов Д. А., 1997, Вандыш В. В., Андреева Е. С., 1999 и др.). Подобный взгляд тем более оправдан, что его диктует сама формулировка ст. 22 УК РФ. Другие эксперты рассматривают ограниченную вменяемость в качестве "переходной" формы между вменяемостью и невменяемостью, нормы, которая помогает лишь избежать жесткой дихотомии в экспертных решениях.

Таким образом, закономерно, что в качестве основного контингента подэкспертных, в отношении которых наиболее применима ст. 22 УК РФ, выступают лица с пограничными расстройствами, в том числе - с расстройствами личности (Аргунова Ю. Н., 1998).

Выделяемые И. А. Кудрявцевым (1999) особенности лиц с психическими расстройствами, не исключающими вменяемость, подпадающих под действие ст. 22 УК РФ (частота и легкость возникновения динамических сдвигов, тенденция к колебаниям настроения, морально-этическое снижение, нарушение мотивации, прогностических способностей, антисоциальные ценностные ориентации, низкая фрустрационная толерантность) убедительно свидетельствуют в пользу применения ст. 22 УК РФ в отношении подэкспертных с расстройствами личности.

Последовательность экспертной оценки расстройств личности с учетом ст. 22 УК РФ подразумевает, таким образом, первичное обоснование (констатацию) вменяемости, с указанием ряда факторов и причин, позволяющих говорить об ограничении способности понимать фактический характер своих действий и руководить ими (Шостакович Б. В., 1987, Дмитриева Т. Б., Шостакович Б. В., 1998).

По мнению О. Д. Ситковской (1998), можно говорить об "уровнях управления поведением" (по аналогии с уровнями психического здоровья Б. С. Братуся (1988) при аномалиях личности), установление которых значимо для индивидуализации ответственности субъекта, признанного вменяемым. Это сложная задача, поскольку в данном случае, как отмечала Н. И. Фелинская (1968), "поведенческие акты обусловлены прежде всего психологическими, а не психопатологическими закономерностями".

Накопленный в ГНЦССП им. В. П. Сербского опыт применения ст. 22 УК РФ свидетельствует, что эксперты, как правило, исходят из оценки взаимоотношения трех составляющих : психического расстройства, личностных особенностей, ситуации, в которой совершено деяние. Многие авторы настаивают на том, что применение ст. 22 УК РФ требует не только собственно психиатрического, но и судебно-психологического обоснования (Кондратьев Ф. В., 1996, Сафуанов Ф. С., 1998, Кудрявцев И. А., 1999).

Среди испытуемых, к которым была применена ст. 22 УК РФ, выделялись две полярные группы: первые обнаруживали декомпенсацию психических расстройств пограничного уровня в условиях провоцирующей, субъективно сложной ситуации, вторые обнаруживали исключительные, аномальные формы личностного реагирования (Вандыш В. В., Андреева Е. С., 1999).

Как показало наше пилотное исследование, на характер экспертного решения при применении ст. 22 УК РФ в отношении испытуемых с расстройствами личности оказывали решающее влияние выраженность пограничной патологии (35%) и декомпенсация пограничных расстройств под влиянием ситуации (45%) (Горинов В. В., Пережогин Л. О., 1999).

Таким образом, в России при вынесении экспертного решения об "ограниченной вменяемости" при расстройствах личности используют сложившиеся клинические подходы к диагностике данной категории расстройств, понятия о динамике расстройств личности, представлений о динамическом соответствии личности и внешних условий, влияющих на ее поведение. В то же время сегодня экспертная оценка расстройств личности в плане применения ст. 22 УК РФ осушествляется во многом эмпирически, что диктует необходимость разработки дифференцированных критериев экспертной оценки.

Глава 2 Характеристика клинического материала

Все испытуемые (100 человек) были разделены на три группы. Первую группу (30 человек, 27 мужчин, 3 женщины) составили испытуемые, которым был установлен диагноз расстройства личности и которые были признаны вменяемыми (далее - группа I). Испытуемые в данную группу подбирались случайным образом с учетом вышеизложенных критериев исключения. Вторую группу (31 человек, 29 мужчин, 2 женщины) составили все испытуемые с диагнозом расстройств личности, к которым решением экспертных комиссий в период с января 1997 по июнь 1999 рекомендовалось применение ст. 22 УК РФ (далее - группа II). Третью группу (39 человек, 38 мужчин, 1 женщина) составили все испытуемые с диагнозом расстройств личности, в отношении которых экспертными комиссиями в период с 1997 по июнь 1999 было вынесено решение о невменяемости (далее - группа III).

Подобный отбор подэкспертных обусловлен несколькими причинами: (1) исследование полных выборок испытуемых, в отношении которых применялась ст. 22 УК РФ и невменяемых, позволило оценивать эти группы как самостоятельные объекты исследования, так и в качестве частей генеральной совокупности; (2) исследование полных выборок позволило произвести сравнительный анализ всех встретившихся в экспертной практике в Центре за период действия УК РФ (с января 1997 г.) случаев, в отношении которых выносилось решение о невменяемости и о применении ст. 22 УК РФ; (3) случайный подбор испытуемых в I группу и достаточное число подэкспертных в ней позволили провести статистический анализ и выявить значимые различия между группами; (4) использование корреляционных методов исследования позволило выявить происхождение и взаимные связи обнаруженных достоверных различий между группами.

Анализ персонографических данных проводился по 40 показателям.

Средний возраст испытуемых составил в I группе 29,6±5,4 лет, во II и III группах 28,3±10,4 и 30,1±11,2 лет соответственно. Распределение по возрастным группам (см. таблицу), показало, что преобладали испытуемые молодого возраста, однако в группах II и III достоверно чаще (t і 2, P Ј 0,05) встречались лица в возрасте 19-25 лет, в то время как в группе I достоверно чаще (t і 2, P Ј 0,05) встречались лица в возрасте 26-35 лет (таблица 1).

Преобладание в группах II и III испытуемых более молодого возраста косвенно отражает выраженную глубину личностных расстройств в этих группах по отношению к группе I: поскольку совершение правонарушения является уже само по себе социальной декомпенсацией, раннее наступление ее свидетельствует о быстрых темпах развития личностных расстройств и большей степени "ситуационной уязвимости" лиц, отнесенных к этим группам.

Таблица 1. Распределение испытуемых по возрастным группам.

* - обнаружены достоверные различия (t і 2, P Ј 0,05) по отношению к группе I.

Анализ семейного статуса позволил выявить, что среди испытуемых группы I большинство состояли в браке, в то время как в группах II и III браки заключались реже, а распадались несколько чаще (t і 2, P Ј 0,05), что свидетельствует в пользу лучшей семейной адаптированности испытуемых первой группы. Для испытуемых первой группы внутри семьи, как правило, были характерны теплые отношения, напротив, для испытуемых второй и третьей групп указанный показатель был невысок (см. таблицу 2). Среднее количество детей колебалось от 0,94 до 1,11 на 1 брак.

Таким образом, испытуемые группы I оказались более адаптированными в семейном плане, обнаруживали лучший эмоциональный контакт внутри семей, что свидетельствует о меньшей выраженности личностной патологии в данной группе.

Таблица 2. Семейное положение испытуемых.

* - обнаружены достоверные различия (t і 2, P Ј 0,05) по отношению к группе I.

Образовательный уровень испытуемых в сравнении со средними показателями по стране (данные приводятся по изданию: Российский статистический ежегодник. М.: Госкомстат РФ, 1998 - 813 с.) практически не обнаруживал существенных различий. Однако, обращает на себя внимание высокое количество лиц с неполным средним образованием в группе II, и высокое количество лиц с высшим образованием в группе III.

Ряд зарубежных авторов, сталкиваясь в своих исследованиях с подобными данными, в качестве рабочей гипотезы утверждают, что лица, подпадающие под действие норм "ограниченной вменяемости" отличаются именно диссоциальным радикалом, который проявляется с детского возраста, когда они, несмотря на неплохие способности, бросают учебу (Simonian S.J. et al, 1991, Harris G.T. et al, 1994).

Таблица 3. Образовательный уровень испытуемых.

* - обнаружены достоверные различия (t і 2, P Ј 0,05) между группами I и III

** - обнаружены достоверные различия (t і 2, P Ј 0,05) между группами II и III

Половина испытуемых на момент обследования являлись безработными, многие работали со снижением квалификации. Это значительно превосходит показатели безработицы, зарегистрированные по стране (Российский статистический ежегодник. М.: Госкомстат РФ, 1998 - 813 с.) Значительное количество лиц, занятых умственным трудом в группе III, объясняется, возможно, типом личностных расстройств, преобладающим в данной группе (см. ниже).

Необходимо отметить, что уровень безработицы в группах I и II никак не зависел от уровня полученного образования. Так в группе I, где уровень безработицы составил 50,0%, во всех образовательных уровнях приблизительно половина испытуемых не имели работы. Однако, уровень образования сказывался на квалифицированности труда. Более высокий уровень образования позволял претендовать на хорошие рабочие места, требующие высокой квалификации. Различий между группами I и II по этой серии показателей не наблюдалось (см. таблицу 5). Однако в группе III, где уровень безработицы был в среднем выше, основную массу безработных составили лица с высшим образованием, что, возможно, связано с типом личностных расстройств, преобладающим в данной группе (см. ниже).

Таблица 4. Трудовая занятость испытуемых.

* - обнаружены достоверные различия (t і 2, P Ј 0,05) между группами I и III

Во многих исследованиях подчеркивается роль факторов образования и реализации в профессиональной деятельности для формирования личности. Ряд зарубежных и отечественных исследователей (Юнг К., 1929, 1932, Маслоу А., 1954, Э. де Боно, 1970, Кабанов М. М., 1977, Ремшмидт Х., 1994 и др.) отмечают, что достижение социальной адаптации не является стимулом для людей, отличающихся от основной массы, в том числе - для психопатических личностей, склонных к нетривиальным, а порой - оппортунистическим реакциям, и часто конфликтующих с обществом исключительно ради самого факта конфликта. В основе подобного поведения лежит, по мнению большинства авторов, психическая незрелость, инфантилизм, склонность к детским механизмам реагирования, что особенно ярко проявляется при расстройствах личности, в частности - истерическом расстройстве личности (Пиаже Ж., 1922, Семке В. Я., 1988, Реан А. А., Коломинский Я. Л., 1999). Таким образом, трудовая дезадаптация является одним из важнейших признаков, свидетельствующих о сформированности и выраженности расстройства личности.

Служили в армии 13 испытуемых первой группы, 11 и 12 испытуемых в группах II и III соответственно. Многие испытуемые, годные к строевой службе, не призывались на действительную службу в связи с привлечением к уголовной ответственности. Часть испытуемых не служили в вооруженных силах в связи с обучением в ВУЗах.

Среди испытуемых 5 имели инвалидность (4 вторую группу, 1 - третью) по соматическому заболеванию. У 17 испытуемых отмечались объективные внешние дефекты, оказывавшие влияние на поведение испытуемых.

Таким образом, при анализе персонографических данных обнаруживаются следующие тенденции: испытуемые, в отношении которых рекомендовалось применение ст. 22 УК РФ, сближались по ряду показателей с испытуемыми, признававшимися невменяемыми. Для них, в отличие от испытуемых, признававшихся вменяемыми, был характерен ранний возраст совершения деликта, что служит косвенным доказательством ранней социальной декомпенсации, обусловленной большей выраженностью расстройств личности, меньшей устойчивостью к провоцирующим социально-неблагоприятным ситуациям. Для испытуемых, в отношении которых рекомендовалась ст. 22 УК РФ, были характерны напряженные отношения в семье (с родителями или с супругами, если они состояли в браке), что также свидетельствует о сравнительной глубине личностных расстройств. Эти испытуемые имели в среднем более низкий образовательный уровень, что связано с трудностью взаимодействия с педагогами школ и средних профессиональных учебных заведений и со сверстниками, обусловленными выраженностью личностных расстройств и их типом, преобладанием неуживчивости, конфликтности, а также - отсутствием заинтересованности в учебе.

Таблица 5. Соотношение образования и трудовой деятельности испытуемых.

* - обнаружены достоверные различия (t і 2, P Ј 0,05) между группами I и III

** - обнаружены достоверные различия (t і 2, P Ј 0,05) с группой III

Анализ биографических данных испытуемых проводился по 85 показателям.

У большинства испытуемых во всех группах отмечалась наследственная отягощенность психическими расстройствами, доминирующей формой которых являлся алкоголизм. Обращает на себя внимание факт, что группа I оказалась наиболее неблагополучной по фактору отягощенной наследственности (см. табл. 6).

Течение беременности испытуемым в подавляющем большинстве случаев было нормальным. У матерей испытуемых III группы достоверно чаще (t і 2, P Ј 0,05) по отношению к группе I беременность сопровождалась психогенными травмами. Однако роды во многих случаях сопровождались патологией (асфиксия в родах наблюдалась в 10,0%, 16,1%, 10,3% по группам соответственно, родовые травмы в 10,0%, 12,9%, 7,7% по группам соответственно, ранняя постнатальная патология встречалась в 33,3%, 22,6%, 30,8% по группам соответственно).

Возможно, ранняя постнатальная патология и патология родов, не приводящие к грубым нарушениям развития, все же влияют на характер развития, снижая общие адаптационные возможности организма, изменяя его индивидуальную устойчивость, снижая компенсаторные резервы, что является общей предпосылкой к развитию пограничных психических расстройств (Александровский Ю. А., 1993).

Большая часть испытуемых воспитывались в неполных семьях. Наиболее благоприятная картина складывалась, в семьях испытуемых, составивших третью группу (без отца воспитывались 33,3%, 32,3%, 20,5% по группам соответственно, без матери 13,3%, 3,2%, 2,6% по группам соответственно, в детских домах, приемными родителями - 3,3%, 6,5%, 5,1% по группам соответственно). В первой группе большинство испытуемых являлись единственными детьми (индекс сибсов 0,53 достоверно ниже (t і 2, P Ј 0,05), чем в других группах (1,16 и 0,97 соответственно). В то же время испытуемые второй группы реже находились в конфликтных отношениях с членами своей семьи (16,2%) против испытуемых первой (30,0%) и третьей (33,3%) групп.

Таблица 6. Внутрисемейная патология по группам испытуемых.

* - органическое поражение ЦНС, эписиндром

** - обнаружены достоверные различия (t і 2, P Ј 0,05) с группой III

*** - обнаружены достоверные различия (t і 2, P Ј 0,05) между группами I и II

Тип воспитания в семьях испытуемых распределился следующим образом: в большинстве семей воспитание носило обычный характер. В первой и второй группах на втором месте стояла гипоопека, в третьей, напротив, гиперопека. Родители испытуемых III группы часто проявляли избыточную строгость (см. таблицу 7).

Таблица 7. Типы воспитания в семьях испытуемых.

* - обнаружены достоверные различия (t і 2, P Ј 0,05) с группой III

Значительная часть испытуемых в детском и подростковом возрасте испытывали насилие. Наибольший уровень показателей, характеризующих насилие над испытуемыми, отмечался во II группе (см. таблицу 8). Данный фактор, являясь мощным психотравмирующим стимулом, содействовал закреплению патологических форм реагирования, стереотипа "защита-нападение", служил основой для формирования агрессивности (Бэрон Р., Ричардсон Д., 1997).

Исходя из традиционных представлений о патогенезе расстройств личности, включающим конституциональные (биологические) и внешние (средовые и социальные) компоненты (Ross A., 1937, Allport W., 1937), можно предположить, что в развитии расстройств личности в группах I и II преобладали средовые и социальные предиспозиты (патология в родах, воспитание в неблагополучных семьях, гипоопека, насилие и т.д.), в то время как в группе III, напротив, преобладали конституционные предиспозиты, поэтому, несмотря на относительно благополучное социальное окружение, испытуемые этой группы обнаруживали выраженные личностные расстройства и дезадаптацию.

Таблица 8. Насилие над испытуемыми.

* - обнаружены достоверные различия (t і 2, P Ј 0,05) между группами I и II

** - обнаружены достоверные различия (t і 2, P Ј 0,05) между группами II и III

Исходя из современных эволюционных концепций (Грант В., 1992, Левонтин Р., 1996) все субъекты с расстройствами личности попадают в маргинальные группы поля реакции личностных качеств человеческой популяции. В то же время они обнаруживают различные по характеру расстройства личности и оказываются на различном удалении от моды распределения (оптимума приспособленности для данной популяции) в силу различных соотношений действия на них отрицательных биологических и средовых предиспозит. Наблюдаемая картина расстройства личности является результатом искаженных адаптационных реакций индивидуума в условиях данной среды. Нарушение этой адаптации вследствие изменения средового окружения ведет к нарастанию патологических форм реагирования и декомпенсации состояния (прорыв адаптационного барьера по Александровскому Ю. А., 1993), что неоднократно отмечалось в ходе клинических исследований (Кондратьев Ф. В., 1996, 1998, Кудрявцев И. А. с соавт., 1998).

Отражением ранней дезадаптации к социальным условиям, продиктованной биологическими предиспозитами, может служить факт, что испытуемые третьей группы достоверно чаще (t і 2, P Ј 0,05) избегали играть со сверстниками, либо вовсе избегали игр (48,7% против 13,3% в первой и 22,6% во второй группах). Их игра часто носила аутистический характер, что не наблюдалось в первых двух группах.

Напротив, испытуемые I группы достоверно чаще (t і 2, P Ј 0,05) (46,7% против 25,6% в третьей группе) находились в равных отношениях с другими детьми, в то время как испытуемые III группы старались избежать общения (t і 2, P Ј 0,05). (несовпадение сумм чисел в таблице с числом испытуемых в группах обусловлено отсутствием сведений о некоторых испытуемых и вынужденным контактом с группой (например, испытуемый избегал общения с другими детьми, но будучи вынужден посещать детское учреждение, находился в подчинении у остальных детей или был ими отвергнут). Испытуемые II группы занимают в данном случае среднее положение.

Достоверно чаще (t і 2, P Ј 0,05) испытуемые второй и третьей групп (25,8% и 35,9% против 3,3% в первой группе) отличались чрезвычайно конформным поведением, слыли "тихонями", что можно трактовать как формирование неустойчивых искаженных компенсаторных механизмов.

Большинство испытуемых обнаруживали уже в детском и подростковом возрасте признаки психических расстройств, поведенческие нарушения (расстройства, преимущественно невротического характера, в детстве диагностировались у испытуемых I группы достоверно реже (t і 2, P Ј 0,05) чем во второй и третьей (10,0% против 32,3% и 35,9% соответственно), ранее госпитализировались в психиатрические клиники 73,3%, 64,5%, 74,4% соответственно, однако в первой группе госпитализации были, как правило, обусловлены ранним антисоциальным поведением, а во II и в III группах - как правило, невротическими расстройствами).

Таблица 9. Характер взаимоотношений испытуемых с другими детьми по группам.

* - обнаружены достоверные различия (t і 2, P Ј 0,05) между группами I и III

** - обнаружены достоверные различия (t і 2, P Ј 0,05) между группами I и II

Таким образом, для испытуемых II группы характерными являлись ранние расстройства средовой адаптации, возникавшие, по видимому, в силу биологической предрасположенности к искаженным формам поведенческих реакций, проявлявшиеся в значительной степени под влиянием неблагоприятных факторов микроокружения, в то время как для испытуемых третьей группы они были характерны несмотря на относительное микросредовое благополучие. В пользу отнесения испытуемых к категории лиц, в отношении которых целесообразно применение ст. 22 УК РФ могут, таким образом, указывать нарушения поведения в детском и подростковом возрасте, обусловленные отягощенной наследственностью, ранней постнатальной патологией, воспитанием в неблагоприятных условиях (неполные семьи, гипоопека), насилием над испытуемым.

Анализ криминологических данных проводился по 60 показателям.

Большинство испытуемых во всех группах (56,7%, 54,8%, 51,3% по группам соответственно) были привлечены впервые к уголовной ответственности до 25 лет. Достоверно чаще (t і 2, P Ј 0,05) испытуемые второй и третьей групп привлекались к уголовной ответственности впервые (61,3% и 64,1% соответственно против 33,3% в первой группе). Данная тенденция обусловлена, по видимому, более молодым возрастом испытуемых в данных группах. В первой группе отмечалась тенденция к повторным деликтам. Самыми частыми преступлениями в первой группе и третьей группе являлись преступления против собственности, в том числе - связанные с насилием (кражи, грабеж, разбой, вымогательство), во второй группе - против жизни и здоровья (убийства, причинение вреда здоровью различной степени тяжести) (71,0%, что достоверно чаще, чем в группах I (50,0%) и III (41,0%)(t і 2, P Ј 0,05). Данные показатели хорошо соотносятся с мотивами правонарушений, свидетельствующими о том, что для большинства испытуемых ведущими являлись мотивы психопатической самоактуализации, личной неприязни к потерпевшим.

В то же время анализ уголовных дел позволяет говорить о том, что большинство преступлений против жизни и здоровья не планировались. Испытуемые в своих показаниях отмечали, что не собирались убивать потерпевших, но желали только избить их, однако в ходе осуществления избиения "входили в раж", не могли остановиться, осыпали ударами и мертвое тело.

В третьей группе была высока доля преступлений против общественной безопасности (захват заложников, изготовление оружия, хулиганство, организация преступного сообщества).

Треть испытуемых во всех группах ранее привлекались за подобные преступления. В подавляющем большинстве случаев (76,7%, 77,4%, 53,8% по группам соответственно) преступления были связаны с насилием, что вообще характерно для психопатических личностей (Горшков И. В., Горинов В. В., 1997). В I и во II группах достоверно чаще (t і 2, P Ј 0,05) потерпевшими становились родственники или близкие знакомые (43,3% и 51,6% против 20,5% в третьей группе) (см. таблицу 11).

Достоверно чаще (t і 2, P Ј 0,05) испытуемые третьей группы совершали преступления в одиночку (82,1% против 61,3% во второй и 43,3% в первой группах). Иностранные авторы неоднократно отмечали, что психопатические личности неспособны адаптироваться и в уголовной среде, они совершают нелепые, маломотивированные правонарушения, не умеют избегать ситуаций, в которых преступление совершается с большим риском, не признают "воровских законов" (Fingarette H., Hasse A., 1979, Smith R., 1984 и др.).

Таблица 10. Характер совершенных преступлений по группам (в % от общего числа испытуемых в группе)*

* сумма % может превышать 100, поскольку многие испытуемые обвинялись по нескольким пунктам.

** - обнаружены достоверные различия (t і 2, P Ј 0,05) от групп I и III

*** - обнаружены достоверные различия (t і 2, P Ј 0,05) от группы III

Особого внимания заслуживает анализ мотивации правонарушений у психопатических личностей. По данным В. В. Гульдана (1983) на первый план у психопатических личностей выступают психопатическая актуализация (0,47), за ней следуют импульсивные, анэтические действия (0,25), аффектогенные мотивы (0,104). В нашем наблюдении мотивация правонарушений по группам в целом согласуется с данными В. В. Гульдана, однако высок уровень корыстных мотивов и аффектогенных мотивов, особенно во второй группе. Мотивация правонарушений распределилась по группам в нашем наблюдении следующим образом (см. таблицу 12).

Таблица 11. Характер отношений с потерпевшими.

* - обнаружены достоверные различия (t і 2, P Ј 0,05) от группы III

Обнаруживаемый высокий уровень корыстных мотивов, малохарактерных для испытуемых с расстройствами личности, объясняется по видимому, как желанием самих испытуемых скрыть реальные мотивы правонарушения (попытка их лучше соответствовать общему уголовному стандарту), так и неизбежной некоторой формальностью оценки. В то же время другие факты свидетельствуют против преобладания корыстных мотивов, заставляя более говорить о мотивах аффективных и о психопатической самоактуализации.

Так, менее половины испытуемых (50,0%, 41,9%, 43,6% по группам) предварительно планировали преступление, в подавляющем большинстве случаев криминал длился менее часа (53,3%, 64,5%, 64,1% по группам), действия правонарушителей часто носили характер малосистематизированных, они оставляли на месте преступления ясно свидетельствующие против них улики. Криминальные действия, длившиеся долее суток были характерны для группы I (20,0%), длившиеся на протяжении ряда лет - для группы III (30,8%)(t і 2, P Ј 0,05). Испытуемые третьей группы, если планировали преступление, то, как правило, на протяжении относительно длительного времени. Для испытуемых I и II групп, планировавших правонарушение, время от созревания плана до его претворения в действие редко превышало 1 час (60,0% , 35,5% по группам против 5,1% (от числа планировавших преступление) (t і 2, P Ј 0,05). Испытуемые первой группы достоверно чаще совершали преступления в состоянии алкогольного опьянения (70,0% против 32,3% и 38,5% соответственно, (t і 2, P Ј 0,05)).

Испытуемые второй группы достоверно реже не доводили начатых преступлений до конца (22,6% против 46,7% и 35,9% в первой и третьей группах соответственно (t і 2, P Ј 0,05)). С учетом характера правонарушений и мотивов, которыми руководствовались испытуемые, можно предположить, что для испытуемых, в отношении которых рекомендовалось применение ст. 22 УК РФ характерна ригидность психопатического аффекта.

Таким образом, для испытуемых второй группы оказываются характерны аффектогенные мотивы совершения правонарушений, которые совершаются часто спонтанно, без предварительного планирования, без учета реальной ситуации. Высокая доля преступлений против жизни и здоровья, отмечающаяся в этой группе, объясняется трудностью для данной категории испытуемых находить социально преемлемые пути для решения межличностных конфликтов, ригидностью психопатического аффекта. Жертвами подобных преступлений чаще всего оказываются близкие люди, с часто возникали незначительные конфликты, чрезмерно актуализируемые испытуемыми. Характерной чертой испытуемых, в отношении которых рекомендовалось применение ст. 22 УК РФ, является аффективно обусловленная импульсивность действий, что позволяет предположить снижение способности руководить своими действиями в данной группе.

Таблица 12. Мотивация противоправного поведения *.

* - многие испытуемые обнаруживали более одного мотива

** - обнаружены достоверные различия (t і 2, P Ј 0,05) от группы III

*** - обнаружены достоверные различия (t і 2, P Ј 0,05) от группы II

Анализ психопатологических данных проводился по 135 показателям.

По типу расстройства личности испытуемые по группам распределились следующим образом (см. таблицу). Полученные данные согласуются с наблюдением Б. В. Шостаковича (1971), отметившего нарастание числа случаев тормозимых психопатий в группе невменяемых, и истерических и истеро-возбудимых форм в группе вменяемых.

Необходимо отметить, что основные характерологические черты, доминирующие у испытуемых, формировались у них еще с детского и подросткового возраста: в первой группе в подростковом возрасте также преобладали истерические личности (53,3%), во второй - шизоидные (48,4%) и истерические (22,6%), в третьей - шизоидные (74,4%) (различия достоверны, t і 2, P Ј 0,05).

Злоупотребление алкоголем достоверно чаще (t і 2, P Ј 0,05) отмечалось в первой группе (70,0% против 51,6% и 46,2% по группам), в третьей группе отмечалась тенденция к эпизодическому употреблению испытуемыми наркотических веществ (25,6%). В первой группе у 16,7% испытуемых в анамнезе отмечались алкогольные делирии.

Таблица 13. Тип расстройства личности по группам (по МКБ - 10).

* - обнаружены достоверные различия (t і 2, P Ј 0,05) от группы II

** - обнаружены достоверные различия (t і 2, P Ј 0,05) от группы III

*** - отношение абсолютного числа тормозимых и возбудимых форм расстройств личности (по О. В. Кербикову, 1954)

Доминирующее положение в клинике у испытуемых всех групп занимали аффективные расстройства, отмечавшиеся практически у всех испытуемых. Наиболее часто (у 93,3%, 96,8%, 94,6% по группам соответственно) отмечались депрессивные эпизоды различной продолжительности, часто отмечались дисфорические состояния (53,3%, 54,8%, 56,4% по группам соответственно), тревога (46,7%, 77,4%, 66,7% по группам соответственно, между группами I и II различия достоверны, t і 2, P Ј 0,05). В третьей группе часто отмечались ситуационно обусловленные апатические состояния (43,6% против 16,7% и 19,4% по группам, различия достоверны, t і 2, P Ј 0,05), когда испытуемые внезапно теряли интерес ко всякой деятельности, замыкались в себе, подолгу оставались в постели, проводили время в одиночестве. Подобные реакции являлись, как правило, реакциями на ситуацию неуспеха.

У значительного количества испытуемых (23,3%, 38,3%, 35,9% по группам соответственно) отмечались признаки психического инфантилизма, что согласуется с наблюдениями Гусинской Л. В. (1979), Пономарева Г. Н. (1984). Для многих испытуемых в детском возрасте (20,0%, 25,8%, 38,5% по группам соответственно, между группами I и III различия достоверны, t і 2, P Ј 0,05) было характерно патологическое фантазирование, которое нередко сохранялось и в зрелом возрасте. Особенно часто патологическое фантазирование отмечалось среди испытуемых второй группы. Они нередко сообщали о себе заведомо неправдоподобные сведения, хвалились выдуманными успехами, присваивали себе авторство стихов, изобретений, спортивные рекорды и т.д. В случае разоблачения для них были характерны аффективные вспышки. В то же время фантазии носили нестойкий, летучий характер, многие вскоре забывали их содержание. Для испытуемых третьей группы было характерно формирование сверхценных идей, нередко носивших стойкий характер (89,7%, различия достоверны, t і 2, P Ј 0,05).

Для большинства испытуемых (50,0%, 67,7%, 46,2% по группам соответственно) было характерно выраженное агрессивное поведение (наблюдавшееся и вне криминальной ситуации). У испытуемых I группы достоверно чаще (t і 2, P Ј 0,05) (63,3% против 32,3% и 35,9%) отмечались эпизоды аутоагрессивного поведения, носившее подчеркнуто демонстративный характер (t і 2, P Ј 0,05).

Во всех группах испытуемых при анализе анамнеза и сопоставлении полученных данных с состоянием на момент пребывания в центре можно было зафиксировать случаи динамики расстройств личности. В большинстве случаев она носила отрицательный характер (56,7%, 77,4%, 71,8% по группам соответственно) - на протяжении нескольких лет расстройство личности углублялось, приобретало все более грубые, выраженные черты, часто возникали ситуационно обусловленные декомпенсации. Редко динамика расстройства личности носила положительный характер (снижалась частота декомпенсаций, улучшалась социальная адаптация, расстройство личности приобретало менее выраженный характер) (13,3%, 12,9%, 0% по группам соответственно, достоверные различия с группой III, t і 2, P Ј 0,05).

Отмечалось нарастание отрицательной динамики расстройств личности по группам: так частые декомпенсации (ежегодно и чаще) встречались в 16,7%, 45,2%, 51,3% по группам соответственно, редкие - в 40,0%, 32,3%, 15,4% по группам соответственно (достоверные различия с группой III, t і 2, P Ј 0,05). Во всех группах отмечалось постепенное ухудшение социальной адаптации испытуемых (они теряли работу, у них распадались семьи, многие начинали злоупотреблять алкоголем), достигая максимума в группе III (43,3%, 58,1%, 59,0% по группам соответственно).

Таким образом, на первый план в клинической картине расстройств личности у испытуемых всех групп выступают аффективные расстройства, наиболее выраженные у испытуемых, к которым рекомендовалось применение ст. 22 УК РФ. Для испытуемых данной группы также типичными являются: выраженный психический инфантилизм, патологическое фантазирование, с частой сменой сюжета, эгоцентрического характера, сохраняющееся в зрелом возрасте, выраженное агрессивное поведение. Состав испытуемых (по типу расстройств личности) по группам демонстрирует тенденцию накопления среди лиц, признаваемых вменяемыми, истерических и эмоционально-неустойчивых личностей, среди невменяемых - шизоидных личностей. Испытуемые, к которым рекомендовалось применение ст. 22 УК РФ, занимают промежуточное положение.

Патопсихологические данные подвергались анализу по 65 показателям. Источником данных служили заключения экспертов-психологов по данным экспериментально-психологического исследования.

Для испытуемых первой группы характерным оказалось продуцирование конкретных ассоциативных образов в методике "Пиктограммы" (76,7% против 51,6%, 56,4% по группам соответственно, различия достоверны, t і 2, P Ј 0,05). Для них была характерна завышенная самооценка (43,3% против 22,6% и 35,9% в группах II и III, различия с группой II достоверны, t і 2, P Ј 0,05), что вполне соответствует преобладающему в группе типу расстройства личности.

Характерным отличием испытуемых группы II явилась выраженная личностная незрелость (45,2% против 30,0% и 23,1% в группах I и III, различия достоверны, t і 2, P Ј 0,05).

В третьей группе отмечались негрубые нарушения операций сравнения (38,5% против 23,3% и 19,4% в группах I и II, t і 2, P Ј 0,05), обобщения (56,4% против 23,3% и 29,0% в группах I и II, t і 2, P Ј 0,05) (методики на классификацию, исключение). Испытуемые третьей группы чаще производили операции обобщения с опорой на формальные признаки (53,8% против 23,3% и 35,5% в группах I и II, t і 2, P Ј 0,05), а иногда и на латентные, отдаленные свойства (35,9% против 3,3% и 12,9% в группах I и II, t і 2, P Ј 0,05), в 12,8% случаев испытуемые третьей группы обнаруживали некоторую паралогичность (в группах I и II случаев паралогичности не выявлено). Для испытуемых третьей группы оказались характерны грубые нарушения критичности (25,6% против 0% и 6.5% в группах I и II, t і 2, P Ј 0,05).

Личностные особенности испытуемых, определяемые при анализе данных MMPI, теста Роршаха и др., распределяясь по частоте по группам, точно соответствовали распределению типов расстройств личности.

Таким образом, отмечается согласованность показателей, полученных при экспериментально-психологическом исследовании, и клинических данных.

Анализ волевых расстройств проводился по 55 показателям, из которых 14 являлись интегративными, из них 7 - нормированными.

Использовалась собственная методика - нормированная шкала диагностики волевых расстройств (подробное описание методики см. в главе 4 и в приложении).

Волевые расстройства, занимая одну из ведущих позиций в клинике расстройств личности, определяют способность руководить своими действиями, что прямо влияет на их экспертную оценку. Расстройства личности, отличаясь сохранностью интеллекта, характеризуются т.н. "парциальной некритичностью" (Б. В. Шостакович, 1997). В этих случаях волевой признак юридического (психологического) критерия невменяемости ("ограниченной вменяемости") играет ведущую роль в экспертной оценке (Б. В. Шостакович, В. В. Горинов, 1996).

Для каждого испытуемого определялись 7 интегративных нормированных показателей (НП) - волевых действий (ВД), преодоления препятствий (ПП), преодоления конфликта (ПК), преднамеренной регуляции (ПР), автоматизмов и навязчивостей (АН), мотивов и влечений (МВ), прогностических функций (ПФ). Рассчитывался средний НП по группам, его квадратичное отклонение и доверительный интервал. Рассчитывалась достоверность различий между НП по группам. Контрольную группу составили 41 здоровых мужчин сопоставимого возраста. Величина НП прямо отражает глубину расстройства. Полученные данные отражены в таблице 14.

Таким образом, полученные данные в целом отражают накопление волевых расстройств среди психопатических личностей в сравнении с контрольной группой здоровых лиц. Для испытуемых первой группы на первый план выходит нарушение преднамеренной регуляции, для испытуемых II и III групп - выраженное по сравнению с группой I и контрольной группой нарушение прогностических функций. Эти особенности прямо указывают на снижение способности руководить своими действиями, наблюдающейся у подэкспертных II и III групп.

Таблица 14. Динамика нормированных показателей волевых расстройств по группам.

* - обнаружены достоверные различия (t і 2, P Ј 0,05) с группой контроля

** - обнаружены достоверные различия (t і 2, P Ј 0,05) с группой II

Анализ данных по судебно-психиатрической оценке проводился по 45 показателям.

Большинство испытуемых (86,7%, 93,5%, 89,7% по группам соответственно) ранее проходили СПЭ по эпизодам, в отношении которых им назначалась экспертиза в Центре.

В группе I 20,0% испытуемых ранее были признаны вменяемыми, в группе II - 22,6% признавались вменяемыми, 6,7% - невменяемыми, в группе III - 7,8% признавались ранее вменяемыми, 12,8% - невменяемыми. Ни в одном случае не было зафиксировано применения ст. 22 УК РФ вне Центра.

Ранее проходили экспертизу по другим эпизодам привлечения к уголовной ответственности 30,0% испытуемых первой, 29,0% и 17,9% испытуемых второй и третьей групп соответственно. Отношение вменяемых/невменяемых по группам в прошлом составило 2,25, 0,57, 1,0 соответственно, что свидетельствует о том, что до введения в практику ст. 22 УК РФ большинство испытуемых данной группы признавались невменяемыми.

В 93,5% случаев в группе II рекомендовалось амбулаторное принудительное наблюдение и лечение. В группе III принудительное лечение рекомендовалось всем испытуемым. Амбулаторное лечение рекомендовалось в 15,4%, лечение в стационаре общего типа в 33,3%, в стационаре специализированного типа в 30,8%, специализированного типа с усиленным наблюдением в 20,5% случаев.

В сравнении с прошлыми рекомендациями экспертов (если ранее рекомендовалось принудительное лечение) в первой группе отмечалась тенденция к менее строгому (МС) наблюдению (принудительное лечение не назначалось) (БС:МС=0:6), во второй группе эта тенденция сохранялась (БС:МС=2:3), в третьей группе не была выражена (БС:МС=1:1).

Таким образом, введение в экспертную практику ст. 22 УК РФ позволило более дифференцированно подходить к экспертной оценке расстройств личности. Особенностью испытуемых, в отношении которых рекомендовалось применение ст. 22 УК РФ, является в целом сохранная способность осознавать характер противоправных действий и руководить ими, что позволяет говорить об их вменяемости. В то же время несоответствие условий, в которых было совершено правонарушение, индивидуальным адаптационным возможностям личности, предьявление к личности "завышенных" требований, обусловливало ситуационную декомпенсацию личностных расстройств, приводило к состоянию, в котором способность понимать значение своих действий носила формальный характер, а способность руководить ими существенно снижалась.

* * *

Изучение основных клинико-психопатологических закономерностей расстройств личности позволяет более дифференцированно подходить к их экспертной оценке. Экспертная оценка зависит от глубины личностной аномальности, ее характера (типа расстройства личности), особенностей криминогенной ситуации, в которой совершался деликт, обусловливающей степень соответствия личности субъективной сложности совокупности условий, требующих ее активных ответных реакций.

На основании обобщения вышеизложенного материала представляется возможным выделить достоверные признаки, характеризующие исследуемые группы испытуемых.

У испытуемых, относимых в группу вменяемых, расстройства личности представлены в основном истерическим и эмоционально-неустойчивым типами. Как правило, эти подэкспертные воспитывались в неполных семьях, часто родителями, злоупотреблявшими алкоголем, уже с подросткового возраста обнаруживали личностные аномалии, отражавшиеся в поведенческих реакциях. В субъективно труднопереносимых ситуациях наступала декомпенсация расстройств личности (например, многие не могли адаптироваться к условиям воинской службы). Однако, несмотря на прогностически неблагоприятные факторы, отмечавшиеся в анамнезе, эти лица достигали в итоге относительно стойкой социальной компенсации: у них была хорошая семейная адаптация, подразумевающая наличие семьи, хороших внутрисемейных отношений, достаточно высокий уровень образования (как правило, среднее специальное), стабильная трудовая занятость без снижения квалификации. Правонарушения они совершали в более старшем возрасте, часто в состоянии опьянения, как правило, ими двигали корыстные мотивы.

Несмотря на констатацию у испытуемых расстройств личности, глубина расстройств была не столь значительна, чтобы нарушить способность испытуемых осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими: отсутствие нарушений интеллекта, расстройств мышления, памяти, других высших функций, сохранность волевых процессов и способности к прогнозу, достаточная критичность обусловливали вменяемость в данной группе испытуемых.

У испытуемых, в отношении которых рекомендовалось применение ст. 22 УК РФ, преобладали личностные аномалии истероидного и шизоидного типов. Их раннее развитие протекало в относительно благоприятных условиях, однако, несмотря на это, они стремились вырваться из круга семьи, рано оставляли учебные заведения, с подросткового возраста склонялись к праздному времяпровождению, нередко рано начинали употреблять алкоголь, были членами уличных компаний, ориентирующихся на асоциальные нормы поведения. Как правило, они часто обнаруживали поведенческие нарушения и невротические расстройства, глубокие аффективные нарушения. Как следствие, их социальная адаптация была в значительной степени снижена: они имели низкий уровень образования, выполняли неквалифицированную работу, редко создавали семьи. Правонарушения они совершали в более молодом возрасте, как правило, они были направлены против жизни и здоровья лиц из их ближайшего окружения, совершались по аффектогенным мотивам, импульсивно, без предварительного планирования. В пользу применения ст. 22 УК РФ свидетельствовали также выраженная личностная незрелость, недоучет ситуации, завышенная самооценка, снижение критичности, ригидность аффективных реакций, нарушения прогностических функций.

У испытуемых, в отношении которых применялась ст. 22 УК РФ, была сохранена способность понимать противоправность и наказуемость своих действий, у них не было признаков психических расстройств, которые могли бы соответствовать компонентам психологического критерия невменяемости. В то же время на поведение испытуемых в инкриминируемых им ситуациях существенное влияние оказывали присущие их личности выраженные патохарактерологические черты, либо у них обнаруживались признаки обострения (декомпенсации) расстройства личности, которые прослеживались в период совершения общественно-опасного деяния, или испытуемые совершали повторные однотипные правонарушения. Эти особенности приводили к снижению способности осознавать фактический характер своих действий (интеллектуальный компонент) и мешали в полной мере осуществлять руководство ими (волевой компонент), а также адекватно прогнозировать последствия совершенного. Решающими в данном случае оказывались эмоционально-волевые расстройства и нарушения прогностических функций, которые существенно влияли и на способность испытуемых адекватно оценивать ситуацию, воспринимать свои действия как противоправные, что позволяет говорить о снижении способности осознавать характер своих действий.

У испытуемых, признававшихся невменяемыми, как правило, констатировались расстройства личности шизоидного круга. Они воспитывались в благоприятных условиях, в детском и подростковом возрасте обнаруживали комформное поведение, успешно учились, достигали порой при благоприятном стечении обстоятельств успехов в карьере. Однако, уже с детских лет им были свойственны замкнутость, отстраненность от общества, обусловившие неусвоение поведенческих механизмов. В зрелом возрасте они плохо адаптировались к условиям жизни, часто теряли работу, не могли создать семью. Правонарушения они совершали в результате психопатической самоактуализации собственных идей, нередко носивших навязчивый, сверценный характер, реже - по бредовым мотивам. В пользу невменяемости свидетельствовали наличие сверхценных или бредовых идей, нарушения мышления, выраженная глубина расстройства личности, сопровождавшегося нарушением социальной адаптации, выраженные нарушения критических и прогностических функций.

Глава 3 Клинико-динамическая характеристика подэкспертных с расстройствами личности, к которым была применена ст. 22 УК РФ

Расстройства личности, как указывалось выше, составляют около семи процентов случаев применения ст. 22 УК РФ по Москве.

В нашем исследовании полную выборку испытуемых с расстройствами личности, к которым решением экспертных комиссий в период с января 1997 по июнь 1999 года рекомендовалось применить ст. 22 УК РФ составили 31 человек (29 мужчин, 2 женщины, средний возраст 28,3±10,4 лет). Клинически все испытуемые составили три весьма неравных по числу подгруппы. В соответствии с критериями МКБ-10 у 15 испытуемых верифицировано шизоидное расстройство личности (F 60.1), у 11 - истерическое расстройство личности (F 60.4), у 5 - другие клинические варианты (диссоциальное, эмоционально-неустойчивое, мозаичное).

Таким образом, в свете стоящих перед нами задач, мы считаем необходимым произвести сравнительный психопатологический и динамический анализ расстройств личности у испытуемых в исследованных группах.

3. 1. Подэкспертные с шизоидным расстройством личности

Испытуемые, которым устанавливался диагноз шизоидного расстройства личности (F 60.1), составили половину случаев применения ст. 22 УК РФ.

Обобщение анамнестических сведений, отраженных в медицинской документации, допросах матерей испытуемых, полученных в ходе бесед с подэкспертными, позволило оценить картину развития расстройства личности в исследуемой группе.

Как правило, расстройство личности начинало развиваться у них с детского или подросткового возраста, на фоне неглубоких, остаточных признаков раннего органического поражения головного мозга.

В большинстве случаев беременность испытуемым и роды протекали патологически. Отмечались токсикозы первой половины беременности, нередко беременность протекала с угрозой прерывания, проводились мероприятия по сохранению беременности. В большинстве случаев беременность сопровождалась серьезными эмоциональными потрясениями, конфликтами в семье, впоследствии матери испытуемых отмечали, что ребенок не был желанным. В ряде случаев матери пытались сами избавиться от плода народными средствами, спровоцировать выкидыш. Роды протекали с патологией, очень часто отмечалась гипоксия плода, стремительные или затяжные роды, продолжительный безводный период. В ряде случаев у новорожденных отсутствовало дыхание и сердцебиение, проводились реанимационные мероприятия. В то же время необходимо отметить, что в группе не наблюдалось недоношенности, в большинстве случаев новорожденные выписывались из роддомов в обычные сроки, их вес и рост соответствовали средним показателям, раннее развитие протекало без особенностей.

Большинство испытуемых данной группы в раннем детском возрасте были слабыми, болезненными детьми, часто страдали хроническими воспалительными заболеваниями (средние отиты, бронхиты), сверстники нередко обгоняли их в физическом развитии. Однако, в целом развитие испытуемых протекало в соответствии с возрастными нормами, а развитие высших психических функций нередко шло со значительным опережением средних возрастных показателей. Уже к 1-1,5 годам формировались навыки развитой речи, которая приобретала фразовый характер, отмечался большой словарный запас, любознательность, познавательная активность. Испытуемые данной группы предпочитали тихие развивающие игры, с удовольствием играли в конструкторы, кубики, складывали мозаику, в раннем детстве пытались рисовать. Часто уже в раннем детском возрасте отмечалась замкнутость, избирательность в общении, испытуемые предпочитали одиночество, избегали других детей, либо играли лишь с некоторыми из них. Нередко их круг общения исчерпывался родными братьями и сестрами.

В дошкольном возрасте у испытуемых нередко отмечались страхи темноты, высоты, замкнутых помещений. Они любили рассказывать взрослым истории о чудовищах, прячущихся под кроватью или в темном углу, охотно иллюстрировали свои рассказы рисунками, фантазировали на различные темы. Многие из них рассказывали своим родителям о целых выдуманных ими странах, планетах, жители которых наделялись ими идеальными качествами. Игры испытуемых носили, как правило, познавательный характер, многие к 5-6 годам умели читать, считать в пределах ста, оперировали арифметическими действиями, писали печатными буквами. По прежнему отмечалось дистанцирование от сверстников.

У испытуемых, посещавших детские дошкольные учреждения, обычно не было близких друзей, они не принимали участия в общих играх, предпочитали уединение. В то же время в некоторых случаях испытуемые становились помощниками взрослых: наблюдали за порядком, помогали младшим детям, читали вслух всей группе сказки, придумывали для других детей увлекательные сюжетные игры. Часто испытуемые привязывались к определенным игрушкам, не расставались с ними ни днем, ни ночью, берегли их, горько переживали их пропажу или порчу. Многие очень любили домашних животных, часто делали их участниками своих воображаемых приключений. Так, один из испытуемых после просмотра художественного фильма о партизанах придумал игру, в которой необходимо было защищать мост, по которому двигался поезд. Мост строился из кубиков, к одной из опор привязывалась бечевка, при потягивании за которую мост разрушался. Роль "террориста" выполняла собака, которую играющие отпугивали, брызгая на нее водой. Игры и фантазии испытуемых отличались сюжетностью, художественной образностью, проработкой деталей. Взрослые отзывались об испытуемых как о талантливых, послушных, не по годам серьезных, развитых детях.

В школе испытуемые адаптировались плохо. С одной стороны, они как правило, отличались хорошей успеваемостью, любили точные науки, литературу, нередко уже в младшем школьном возрасте их привлекали серьезные классические произведения. Многие испытуемые сами сочиняли стихи, в основном очень лирические, с успехом подражали любимым поэтам. С другой стороны, испытуемые часто становились изгоями в детском коллективе. Им придумывали обидные прозвища, избивали, не принимали в общие игры. Сами испытуемые тяготились обществом сверстников, предпочитали общаться со старшими, отличались серьезностью, вдумчивостью, в изучении любимых предметов нередко выходили далеко за рамки школьной программы. Участие в общественной жизни класса, школы носило у них зачастую формальный характер, они могли быть формальными лидерами, занимая посты в пионерской организации, часто выполняли большую общественную работу, но подчиняли ее своим интересам. Нередко их поступки вызывали удивление окружающих своей парадоксальностью. Так, один испытуемый к празднику Победы нарисовал стенгазету, посвященную животным Подмосковья. Удивленному вожатому он пояснил, что "победа над фашизмом была победой жизни над смертью, а природа лучше всего символизирует жизнь".

Подростковый возраст в исследуемой группе испытуемых проходил по трем основным моделям. Первая условная модель характеризовалась углублением замкнутости, отчужденности, формированием собственных, не свойственных сверстникам интересов, увлечений, например, философией, высшей математикой, мистикой. Испытуемые менялись по характеру, производили впечатление угрюмых, нелюдимых, их интересы сужались до рамок немногих избранных увлечений. Многие испытуемые обнаруживали глубокую диссоциацию между отличными знаниями в ряде областей и беспомощностью в элементарных бытовых вопросах. Вторая модель характеризовалась сглаживанием шизоидных личностных черт. Испытуемые становились более открытыми, общительными, приобретали друзей, определенный круг общения, однако и здесь оно носило избирательный характер, преследовало узкий круг целей. Испытуемые увлекались музыкой, художественным творчеством, религией, становились членами молодежных групп, религиозных объединений. В рамках третьей модели испытуемые становились членами асоциальных группировок, отличались холодностью, жестокостью, цинизмом, нередко начинали употреблять алкоголь и наркотики, совершали антисоциальные поступки. Во всех случаях характерологические изменения развивались медленно, исподволь, достигали максимальной выраженности к 16-18 годам, но впоследствии компенсировались, сглаживались, приобретали социально приемлемые формы.

В ряде случаев отмечались более грубые изменения в поведении испытуемых, как правило, служившие причиной обращения его родственников за психиатрической помощью. Испытуемые совершали побеги из дома, становились подозрительными по отношению к окружающим, прежде всего - к близким родственникам, у них вновь актуализировались их прежние страхи, отчего они боялись спать в темноте, выходить на улицу, они постоянно испытывали тревогу, нередко развивались идеаторные навязчивости, защищаясь от которых испытуемые совершали ритуальные действия. Как правило, врачами-психиатрами устанавливался диагноз невроза, пубертатного криза, и в большинстве случаев отмечались личностные особенности шизоидного круга. В дальнейшем поведение испытуемых упорядочивалось, они возвращались к привычному размеренному образу жизни. В подростковом возрасте у испытуемых отчетливо проступали не только признаки, определяющие характер формирующегося расстройства личности, но и общие черты, свойственные психопатическим личностям: психический инфантилизм, трудности социальной адаптации, эмоциональная лабильность, измененная самооценка.

В дальнейшем, после окончания школы, большинство испытуемых предпринимали попытки продолжить обучение в ВУЗах и средних профессиональных учебных заведениях, однако большинство из них не выдерживало вступительных испытаний, либо отчислялись вскоре после поступления, накапливали академическую задолженность, уходили в академические отпуска. Среди других студентов они выделялись непостоянством увлечений, странным, неадекватным поведением, хотя в целом числились на хорошем счету, преподаватели и администрация отмечали их эрудированность, хорошие способности, а неуспехи в учебе обычно списывали на лень и чрезмерную увлеченность одним из предметов либо хобби.

В этот период жизни испытуемых еще отчетливее проявлялась их бытовая беспомощность, инфантильность. Порой до 25 и более лет они не могли обеспечить себя, подыскать себе работу, жили за счет родителей. Многие испытуемые предпринимали попытки вступить в брак, однако им это не удавалось, либо их браки вскоре распадались. Распад семьи большинство испытуемых переживали недолго, если в семье имелись дети, редко поддерживали с ними отношения. Причиной распада семей чаще всего служили упреки в измене супруги, подозрительность, ревность, нежелание идти на компромиссы, игнорирование элементарных семейных обязанностей. Многие испытуемые вели крайне распутную жизнь, злоупотребляли алкоголем, сводили сомнительные знакомства, делали крупные долги.

Та часть испытуемых, которые были призваны на воинскую службу, не уживались в коллективе, часто не находили общего языка с командирами, не могли привыкнуть к дисциплине, плохо усваивали воинские навыки. В части они вскоре становились объектами насмешек, нередко их избивали старослужащие. Испытуемые совершали самовольные отлучки, побеги из части, в большинстве случаев на первом году службы они представали перед военно-врачебной комиссией, решением которой увольнялись со службы с диагнозом расстройства личности.

Преступления испытуемыми данной группы совершались в основном из личной неприязни (против жизни и здоровья), в результате психопатической самоактуализации, аффектогенно и из корыстных мотивов. Преступления против личности отличались расчетливостью, жестокостью, к своим жертвам они не испытывали сострадания. Преступления, имевшие в основе корыстные мотивы, как правило, не были связаны с агрессией.

Часто правонарушения совершались испытуемыми в периоды, связанные с неблагополучной обстановкой в семье, на работе, на фоне длительных эпизодов пониженного настроения, сопровождавшегося чувством безысходности, отчаяния, собственной ненужности. Некоторые испытуемые, совершая преступления, предварительно планировали их, однако в их планах очень часто обнаруживался недоучет важнейших обстоятельств, они не могли спрогнозировать ход событий даже ненадолго вперед.

У испытуемых данной группы была сохранена способность понимать противоправность и наказуемость своих действий, у них не было признаков психических расстройств, которые могли бы соответствовать компонентам психологического критерия невменяемости. В то же время на поведение испытуемых в инкриминируемых им ситуациях существенное влияние оказывали присущие их личности выраженные патохарактерологические черты, либо у них обнаруживались признаки обострения (декомпенсации) расстройства личности, которые прослеживались в период совершения общественно-опасного деяния, или испытуемые совершали повторные однотипные правонарушения. Эти особенности приводили к снижению способности осознавать фактический характер своих действий (интеллектуальный компонент) и мешали в полной мере осуществлять руководство ими (волевой компонент), а также адекватно прогнозировать последствия совершенного. Решающими в данном случае оказывались эмоционально-волевые расстройства и нарушения прогностических функций, которые существенно влияли и на способность испытуемых адекватно оценивать ситуацию, воспринимать свои действия как противоправные, что позволяет говорить о снижении способности осознавать характер своих действий.

Основанием для применения ст. 22 УК РФ являлись в их случае выраженный психический инфантилизм, личностная незрелость, нарушение прогностических функций, частые декомпенсации расстройства личности в анамнезе, выраженные аффективные расстройства.

В качестве примера приведем следующее клиническое наблюдение.

Испытуемый Н., 1957 г.р., обвинялся в умышленном создании условий для совершения убийства, которое не было доведено до конца по не зависящим от него обстоятельства (собственное наблюдение)

Дед испытуемого (по линии матери) застрелился; бабка (по линии матери) болела шизофренией; старший брат испытуемого состоял на учете в ПНД с диагнозом: "Вялотекущая шизофрения", покончил жизнь самоубийством в 1981 году. Испытуемый в раннем возрасте перенес полиомиелит, затем в течение шести месяцев плохо владел конечностями, ухудшилось зрение на правый глаз; до шести лет речь была невнятная. Рос замкнутым, малообщительным, робким ребенком, глубоких интересов ни к чему не проявлял. Школу начал посещать своевременно, учился посредственно, дублировал 4 класс. Сторонился и стеснялся одноклассников, считал себя некрасивым; подолгу рассматривал свое лицо в зеркале; в подростковом возрасте стал вообще избегать встреч со своими немногочисленными друзьями и знакомыми, потерял ко всему интерес. Объяснял это тем, что пришел к выводу, будто у него неправильная форма носа, ушей, понял, что ноги его слишком тонкие. Настроение было подавленным, школу посещал лишь по настоянию родителей. Считал, что одноклассники стали в открытую смеяться над его уродливой внешностью, при его появлении "шушукались", сторонились его. В этой связи несколько раз переходил из одной школы в другую, но везде встречал к себе якобы недружелюбное отношение. С 14 лет состоял на учете в детской комнате милиции. С трудом закончил 8 классов и ПТУ, получил специальность слесаря механосборочных работ, однако по специальности, по существу, не работал. За время обучения в ПТУ проявлял средние способности, временами был неопрятен. С 16 лет начал злоупотреблять алкоголем, чаще пил один. Объяснял это тем, что в состоянии алкогольного опьянения становился более разговорчивым, улучшалось настроение, появлялась уверенность в себе. Перенес несколько травм головы: в 1970, 1972, две в 1974 годах. В июне 1974 года находился на стационарном лечении в больнице им. Боткина с диагнозом: "сотрясение головного мозга". В дальнейшем беспокоила головная боль, головокружение при резком изменении положения головы, тошнота, колебания настроения. В 1975 году находился на обследовании в ГБ N 32 по направлению РВК, где жаловался на головную боль, головокружение в транспорте, утомляемость. Был признан негодным к службе в ВС по статьям 12 "в", 8 "а" с исключением с воинского учета. Мать сообщала врачам, что в 1975 году испытуемый поссорился с девушкой, с которой встречался несколько лет, очень переживал этот разрыв, ходил мрачный, часто смотрелся в зеркало, говорил, что он "урод", у него неправильный нос и большие уши. В 1976 году испытуемый был привлечен к уголовной ответственности за совершение серии квартирных краж, по тому делу 14.09.76 г. был амбулаторно освидетельствован в ЦНИИОиСП им.В.П.Сербского, где контакт с ним носил формальный характер. Был безучастен к производимому обследованию, не проявлял в нем заинтересованности. Выражал недоумение по поводу направления его на судебно-психиатрическую экспертизу, т.к. психически больным себя не считал. В беседе был угрюм, постоянно (до красноты) тер нос. Не проявлял какого-либо беспокойства и озабоченности сложившейся ситуацией. Большую часть вопросов, касающихся этой темы, оставлял без внимания. С аффективной охваченностью говорил лишь о том, что он якобы "урод", у него неправильной формы нос и уши, тонкие ноги. Со слезами на глазах просил содействия в направлении его в косметический институт на пластическую операцию, с целью исправления носа и ушных раковин. Был согласен на операцию без обезболивания. Заявлял, что с его внешностью ему больше жить невозможно, т.к. в течение последних лет стоит ему появиться на улице, в общественному транспорте, как окружающие начинали над ним смеяться, "шушукаться", а девушки избегали общения с ним, сторонились его. Сообщал, что из-за этого у него постоянно подавленное настроение, временами возникали мысли о нежелании жить. Попытки разубедить испытуемого были безуспешны, он становился злобным, требовал прекратить "издевательство". Мышление было малопродуктивным, аморфным; эмоциональные реакции тусклыми; реальных планов на будущее не строил. Критика к своему состоянию и сложившейся ситуации отсутствовала. Испытуемому был установлен диагноз: "Шизофрения"; было отмечено, что начало заболевания относится к юношескому возрасту, бредовые идеи физического недостатка имеют тенденцию к генерализации. В отношении инкриминировавшегося деяния было рекомендовано считать его невменяемым, и направить на принудительное лечение в ПБ общего типа. С 11.05.77 г. по 12.05.78 г. испытуемый находился на принудительном лечении в ПБ N 5 с диагнозом: "Шизофрения параноидная, вялотекущая". В отделении сперва на вопросы отвечал односложно, настроение было понижено. Настаивал на пластической операции, т.к. считал, что у него искривлен нос. На многие вопросы отвечал неохотно или не давал ответа. Жаловался, что все над ним смеются, был убежден в своем физическом уродстве. В отделении был подавлен, плаксив, уединялся, интереса ни к чему не проявлял. К своему состоянию был некритичен. На фоне лечения, с августа 1977 года состояние значительно улучшилось, фон настроения выровнялся, бредовые идеи физического недостатка значительно поблекли, дезактуализировались. Появился интерес к окружающему, активно включился в трудовые процессы. Был критичен к перенесенным болезненным переживаниям и совершению правонарушения. Из справки ПНД N 3 следует, что испытуемый с 1978 года находился под динамическим наблюдением с диагнозом: "Шизофрения". В 1978-1980 годах работал в доме литераторов рабочим сцены. В характеристике указывалось, что первое время испытуемый к работе относился добросовестно, но впоследствии стал нарушать дисциплину, опаздывал. В этот период регулярно посещал ПНД, иногда жаловался на вялость, слабость; был спокойным, поведение было упорядоченным. В 1980 году испытуемый был привлечен к уголовной ответственности по ст. ст. 144 ч.2, 195 ч. 3 УК РСФСР; по тому делу 04.09.80 г. был стационарно освидетельствован во ВНИИОиСП им.В.П.Сербского, где в начале беседы был подавлен, в глаза собеседнику не смотрел, выражение лица было грустное, смущенное. На вопросы отвечал тихим голосом, часто поглаживал рукой волосы на голове, иногда потирал или прикрывал нос рукой. Был вежлив, корректен, искал сочувствия и понимания. Речь была грамматически правильная, последовательная, эмоционально выразительная. Охотно беседовал на различные отвлеченные темы, при этом становился более свободным и естественным в поведении, смеялся, шутил, рассказывал о различных курьезных случаях в своей жизни. Сообщал, что с 1970 года его периодически беспокоит головная боль, головокружение при резком изменении положения тела, повышенная утомляемость. Демонстративно заявлял, что с детских лет считает себя физически уродливым, т.к. у него большие оттопыренные уши и некрасивой формы нос; что мечтает сделать пластическую операцию, что бы изменить свою внешность. Мышление было последовательным, логичным, образным. Запас знаний соответствовал полученному образованию и жизненному опыту. Эмоциональные реакции были живые, адекватные; тепло и заботливо вспоминал о матери, жене, детях. Фон настроения был ровным. Критика к своему состоянию, поведению и содеянному была сохранена. Ему был установлен диагноз: "Остаточные явления органического поражения головного мозга сложной этиологии без существенных изменений психики", и было рекомендовано считать его вменяемым в отношении содеянного. Кроме того, было отмечено, что катамнестическое обследование не подтверждает ранее установленный диагноз "Шизофрения"; высказывания испытуемого о наличии у него физического уродства и необходимости пластической операции, некоторые особенности поведения рекомендовалось расценивать как симулятивные. 12.05.81 г. испытуемый был повторно стационарно освидетельствован во ВНИИОиСП им.В.П.Сербского, где был несколько демонстративен, прикрывал нос, тер лицо, опускал глаза. Стремился представить себя с положительной стороны, скрыть или же оговорить отрицательно характеризующие его факты, вызвать к себе сочувствие. Считал себя психически здоровым, однако жаловался на частую головную боль, головокружение, плохую переносимость транспорта. Однотипно, спонтанно, активно предъявлял жалобы на "уродство". Фиксировал внимание врачей на том, что он намерен сделать себе пластическую операцию: "вставить фарфоровые зубы, сделать римский профиль". Пытался мотивировать инкриминируемое ему деяние тем, что хотел достать деньги на платную косметическую операцию. По делу активно защищался, преуменьшал количество похищенных им вещей, переносил вину на подельников. В отделении на обходах стремился обратить внимание врачей на то, что окружающие смеются над ним, шушукаются, считают его "уродом", прикрывал ладонью лицо. Однако, вне присутствия медперсонала в палате, активно общался с испытуемыми, улыбался, смеялся. Тепло и заботливо вспоминал о жене, матери, детях, обнаруживал обеспокоенность своей судьбой, исходом судебного разбирательства; волновался перед комиссией. Мышление было последовательным, логичным; запас знаний соответствовал полученному образованию и жизненному опыту. Эмоциональные реакции были живые, адекватные. Расстройств памяти, критических способностей не отмечалось. Комиссия подтвердила диагноз и экспертное решение, предыдущей экспертизы по тому делу. Также было отмечено, что в 1975-76 годах испытуемый перенес "реактивно обусловленную патологическую реакцию невротического уровня с неразвернутыми и отрывочными идеями отношения, физического недостатка, достаточно характерную для периода полового созревания". Высказывания испытуемого о наличии у него физического уродства и необходимости пластической операции, некоторые особенности поведения вновь было рекомендовано расценивать как симулятивные. 19.11.81 г. испытуемый был осужден по ст.ст.144 ч.2, 195 ч.3 УК РСФСР на 5 лет лишения свободы, освобожден 12.12.85 г. по отбытии срока. После освобождения некоторое время работал рабочим на одном из предприятий; жил с сожительницей, вместе с ней злоупотреблял спиртным; ПНД не посещал. В 1986 году испытуемый вновь был привлечен к уголовной ответственности по ст.144 ч.3 УК РСФСР, по тому делу 18.08.86 г. был стационарно освидетельствован во ВНИИОиСП им.В.П.Сербского, где охотно вступал в контакт, последовательно сообщал сведения о себе; был подчеркнуто вежлив; говорил тихим голосом. Сообщал о том, что временами ему кажется, будто окружающие "шушукаются" о нем. Живо, эмоционально адекватно говорил о своей сожительнице, матери, детях. Мышление было последовательным, конкретным, со склонностью к обстоятельности. Эмоциональные реакции были адекватны. Отмечалось, что письменная продукция испытуемого, переданная им лечащему врачу, была конкретна, примитивна по содержанию. Критика к своему состоянию и сложившейся судебно-следственной ситуации была сохранена. С диагнозом: "Остаточные явления органического поражения головного мозга сложного генеза (нейроинфекция, повторные травмы головы)" было рекомендовано считать испытуемого вменяемым. 26.11.86 г. испытуемый был осужден на 6 лет лишения свободы в колонии строго режима, освободился в 1989 году по отбытии срока (со слов). Из показаний матери испытуемого известно, что примерно с 1992 года испытуемый стал злоупотреблять спиртным, в состоянии алкогольного опьянения становился "разговорчивым", у него "появлялась некоторая вспыльчивость", которая быстро проходила, иногда он бывал агрессивным. Пил испытуемый запоями, которые могли длиться по неделе. В 1995 году испытуемый закодировался. С тех пор, после принятия более 50 гр водки, он начинал вести себя странно, как то: заикаться, "произносить несвязные словосочетания". Характеристика с места жительства формальная. На учете нарколога не состоял. Как следует из материалов настоящего уголовного дела, Н. 27.04.97г нанес удар ножом Н-ву. Из заключения СМЭ следует, что Н-ву М.В. была нанесена колото-резанная рана в VI межреберье слева, проникающая в левую плевральную полость, с ранением нижней доли левого легкого, сопровождавшегося гемопневмотораксом. Указанное повреждение причинило тяжкий вред здоровью, по признаку опасности для жизни. Потерпевший показал, что в тот день около 22-30 на стоянку пришел испытуемый с приятелем, оба были в сильном алкогольном опьянении, просили денег или водки. Потерпевший требовал, что бы они ушли; разговор постепенно перешел в ссору, в ходе которой потерпевший и испытуемый вышли на улицу, где испытуемый ударил потерпевшего ножом. Допрошенный на предварительном следствии, испытуемый вину признал полностью, объяснил, что ударил потерпевшего ножом в ответ на оскорбление; после этого пошел домой и лег спать. Во время амбулаторного освидетельствования испытуемый сидел в однообразной позе; "угловато жестикулировал". Мимика была маловыразительной, речь монотонной, ускоренной, непоследовательной. Говорил короткими, незаконченными фразами. Сообщая анамнестические сведения правильно датировал события; отвечал с видимой готовностью, но заинтересованности в беседе не обнаруживал. Жалоб не предъявлял, при уточняющих вопросах сообщал о самопроизвольных колебаниях настроения, на фоне которых бывал то вялым, подавленным, то испытывал подъем, становился чрезмерно подвижным, активным. Рассказывал, что в течение ряда лет интересуется парапсихологией, с помощью особых методов научился "моделировать ситуацию", "влиять на события", в ряде случаев способен оградить себя от "отрицательной энергии". Утверждал, что в СИЗО порой "мысленно провоцировал конфликты между сокамерниками". Сообщал, что дети, по которым он скучает, вероятно "чужие", т.к. супруга ему изменяла, употребляла алкоголь и наркотики. Категорично заявлял, что не сожалеет о конфликте с потерпевшем. Эмоциональные реакции были неустойчивы, отдельные суждения расплывчаты. При настоящем клиническом психиатрическом обследовании в ГНЦСиСП им.В.П.Сербского было выявлено следующее. Соматическое состояние. Нормостенического телосложения, удовлетворительного питания. Кожные покровы и видимые слизистые чистые. В легких дыхание везикулярное, хрипов нет. Тоны сердца ясные, ритмичные; АД 130/80 мм рт ст. Живот при пальпации мягкий, безболезненный во всех отделах. Общие анализы крови и мочи в пределах нормы. Неврологическое состояние. Менингеальных знаков нет. Несколько сглажена правая носогубная складка; ослаблена конвергенция (больше справа). Сухожильные рефлексы живые, симметричные; брюшные в норме. В позе Ромберга устойчив. На глазном дне обнаружено небольшое расширение вен; очаговых изменений нет. Реакция Вассермана в крови (на сифилис) отрицательная. При электроэнцефалографии были выявлены умеренные диффузные патологические изменения ЭЭГ органического характера с признаками дисфункции срединных (стволово-диэнцефальных) структур мозга. Психическое состояние. Во время беседы волнуется, внутренне собран, напряжен, однако всячески старается взять себя в руки, обдумывать ответы. Несколько подозрителен, не всегда откровенен, объясняя это тем, что в прошлом откровенность "дорого ему обошлась". Эмоциональные реакции обеднены, мало модулированы, временами не полностью соответствуют обсуждаемым вопросам. Мимика бедная, стереотипная. Жалоб на здоровье не высказывает. Цель экспертизы понимает правильно, считает себя психически здоровым человеком. Помещение его в психиатрический стационар в прошлом объяснить не может, считая, что для этого не было оснований. Подтверждает, что до сих пор неудовлетворен своей внешностью, считает себя физически неполноценным, оговариваясь, что теперь это менее актуально для него, чем в юности. В то же время говорит и о том, что менее обеспокоен своей внешностью потому, что ему уже "все равно", что жизнь не сложилась, и ничего позитивного в будущем от уже не ожидает. Не очень охотно признает, что причиной неудачного брака считает именно свое "уродство", женился на нелюбимой женщине именно потому, что не мог рассчитывать на большее. Подозрителен при разговоре на эти темы, считая, что психиатрами его позиция может быть истолкована как признак психического заболевания. Формально тепло отзывается о детях, утверждает, что у него с ними прекрасные отношения, любит их. В то же время заявляет, что уже давно пришел к выводу, что это "чужие" дети, потому что они не похожи на него внешне и по характеру. Во время беседы на эту тему эмоциональный фон не меняется. Сообщает о своем увлечении "парапсихологией" в последние годы. В то же время не может более или менее связно и последовательно изложить свои взгляды. Вместо этого пускается в путанные рассуждения о "мысленном мире", "энергетическом контроле", ограничиваясь общими стереотипными фразами. В качестве доказательства своих занятий, передает врачу изложение своих соображений на семи листах, подчеркивая, что "там все написано". От обсуждения изложенного уклоняется, вновь прибегая к шаблонным формулировкам. При попытках врача указать на крайнюю примитивность и непоследовательность написанного им, остается равнодушным к этому, не пытается переубедить собеседника, вновь указывая на то, что психиатры, по его мнению, во всем видят лишь признаки психических заболеваний. Злоупотребление алкоголем категорически отрицает, утверждает, что в юности пил много, были запои, однако в последние годы (после кодирования в 1995 году) спиртное употреблял крайне редко и в небольших дозах. Вину в инкриминируемом деянии признает полностью, настойчиво повторяет, что его действия следует расценивать как нормальную реакцию на оскорбление, и на его месте "так поступил бы каждый". Хорошо ориентируется в материалах дела, понимает тяжесть содеянного и строгость возможного наказания. В то же время настаивает на том, что его совесть чиста, и его действия были вполне адекватны ситуации. Аффективные реакции маловыразительные. Мышление, не всегда последовательное, выявляется склонность к построению примитивных абстрактных конструкций, резонерству. Память сохранена. К сложившейся судебно-следственной ситуации критичен; к своему состоянию и перенесенным в прошлом болезненным переживаниям относится без достаточной критики. В отделении был малообщителен, значительную часть времени проводил в постели; режиму отделения был подчинен. При экспериментально-психологическом исследовании выявляется склонность испытуемого к рассуждательству, неравномерность уровня обобщения с актуализацией, наряду с категориальными, конкретно-ситуационных и конкретно мало значимых признаков объектов. Обращает на себя внимание относительно высокий уровень ответов, диссоциирующийся с уровнем полученного образования. Ассоциативные связи отличаются некоторым субъективизмом, своеобразием. Мнестические процессы в пределах нормы. Эмоциональные реакции в целом дифференцированы в зависимости от динамики беседы.

Комиссия пришла к заключению, что у Н. отмечаются признаки психопатии, сформировавшиеся у него в подростково-юношеском возрасте. Было отмечено, что им перенесено психотическое состояние, характеризовавшегося аутизацией, эгоцентризмом, возбудимостью, аффективными расстройствами, ипохондрическими переживаниями, бредовыми идеями (отношения, физического уродства), что обусловило направление его на принудительное лечение в психиатрическую больницу с диагнозом "Шизофрения", который, однако не нашел подтверждения впоследствии. На основании анализа материалов уголовного дела и медицинской документации, комиссия пришла к заключению, что приблизительно с 1978г. у Н. отсутствовали нарастающие изменения психики, свойственных шизофреническому процессу, однако выявленные при настоящем клиническом психиатрическом обследовании отдельные патохарактерологические нарушения, снижение продуктивности мышления со склонностью к резонерству, однообразие эмоциональных реакций Н. в период, относящийся к совершению инкриминируемого ему деяния, и лишали его способности в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) и руководить ими (в соответствии со ст.22 ч.1 УК РФ). Было рекомендовано амбулаторное принудительное наблюдение и лечение у психиатра в соответствии со ст.ст.97 ч.1 п."в", 99 ч.2 УК РФ.

Анализ данного случая позволяет оценить в основных чертах особенности как исследуемой группы, так и в целом совокупности испытуемых с расстройствами личности, к которым применялась ст. 22 УК РФ.

Расстройство личности начало развиваться у испытуемого в детском возрасте, на фоне наследственных предиспозитов и остаточных явлений органического поражения головного мозга (нейроинфекция, повторные травмы головы), уже с младшего школьного возраста выявлялись характерологические особенности - замкнутость, малообщительность, склонность к уединению, узкий круг интересов. В подростковом возрасте у испытуемого наступила декомпенсация расстройства личности, преобладали идеи собственной неполноценности, ущербности, носившие сверхценный характер, отмечались аффективные расстройства. Столь выраженные изменения психического состояния привели к ошибочной диагностике шизофрении, но продолжительное наблюдение позволило исключить эндогенное расстройство. В пользу оценки перенесенного состояния как декомпенсации расстройства личности свидетельствуют четко прослеживающаяся психогенная обусловленность, связанная с реальным физическим недостатком, отрывочность, неразвернутость идей физического недостатка, отношения, их быстрая дезактуализация, отсутствие нарастания личностных изменений. В дальнейшем наступила компенсация состояния, сопровождавшаяся редукцией симптоматики, относительной социальной адаптацией.

В зрелом возрасте у испытуемого неоднократно отмечаются декомпенсации расстройства личности, с отрывочными идеями ущербности, с присоединением фрагментарных идей ревности, нарастает социальная дезадаптация, он начинает злоупотреблять алкоголем, совершает ряд правонарушений. Действия испытуемого носят характер спонтанных, импульсивных, он совершает правонарушения без учета ситуации, не способен спрогнозировать последствия. В последнем случае правонарушение не планировалось, было спровоцировано оскорблением со стороны потерпевшего, однако реакция испытуемого носила неадекватный, спонтанный характер, в ней отразились актуальные переживания ущербности, отверженности, он действовал с одной стороны, уверенно и расчетливо, с другой стороны - с явным недоучетом последствий.

В пользу применения ст. 22 УК РФ в данном случае говорят выраженность расстройства личности, частые декомпенсации, неадекватность действий испытуемого при совершении им правонарушения, явный недоучет последствий своего поступка. Личностные особенности испытуемого в субъективно сложной ситуации обусловили его неспособность в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими.

3.2. Подэкспертные с истерическим расстройством личности.

Подэкспертные, которым устанавливался диагноз истерического расстройства личности (F 60.4), составили более трети всех случаев применения ст. 22 УК РФ.

Как правило, признаки формирующегося расстройства личности начинали отчетливо прослеживаться у испытуемых данной группы с подросткового возраста. Большинство испытуемых данной группы родились и воспитывались в неполных и социально-неблагополучных семьях, часто родители злоупотребляли алкоголем, детям уделяли очень мало внимания, и они были предоставлены сами себе.

В раннем детстве развитие подэкспертных соответствовало норме, они охотно посещали детские дошкольные учреждения. Среди сверстников они выделялись подвижностью, капризностью, стремились быть на виду, претендовали на лидерство, были первыми заводилами в шумных играх и шалостях. В то же время, как правило, лидерами в детском коллективе они не становились, и тогда начинали конфликтовать со сверстниками, часто дрались, пытались во что бы то ни стало досадить своим врагам. Так один испытуемый приклеил во время тихого часа голову своего "врага" к подушке, причем пострадавшего ребенка пришлось впоследствии брить наголо. Воспитатели отмечали у испытуемых неплохие способности, обращали внимание на присущий им артистизм, но в целом впечатление от подэкспертных было омрачено свойственными им требовательностью к окружающим, заносчивостью, лживостью и совершаемыми ими выходками. Фантазирование в данной группе носило ограниченный, преимущественно "корыстный" характер, ограничивалось сообщениями сверстникам, что их "дядя - космонавт", что на день рождения родители "подарили им настоящую машину с мотором" и т.д. Многие испытуемые, желая самоутвердиться в коллективе, могли оболгать перед воспитателем других детей.

В школе подэкспертные, составившие исследуемую группу, обучались с неохотой, их успеваемость была невысокой. У них отсутствовали стойкие интересы и увлечения, не было любимых предметов. С учителями, как правило, они находились в конфликтных отношениях, хотя могли вести себя и заискивающе, стремились войти в доверие. После очередного конфликта они с готовностью давали обещание исправиться, непродолжительное время усердно занимались и соблюдали дисциплину, однако в дальнейшем столь же легко нарушали свои обещания, забывали об учебе, бросали кружки и секции, снова проводили большую часть времени на улице. Многие испытуемые уже с 4-5 класса пропускали без уважительных причин занятия в школе.

Отношения со сверстниками у данной группы испытуемых складывались двояко: часть из них становились неформальными лидерами в коллективе, умели организовать вокруг себя детей, подчинить их своему влиянию; другие то и дело меняли друзей и подруг, не пользовались в среде учеников большим авторитетом. Постоянное желание быть в центре внимания, нравится окружающим побуждало их вести себя экстравагантно, вызывающе, конфликтовать с другими подростками. Они щепетильно относились к своему внешнему виду, одежде, прическе. Чтобы утвердиться в роли неформального лидера, испытуемые рано начинали курить, употребляли алкоголь, стремились к сексуальным контактам со старшими девушками. В отношении сверстников они обнаруживали завистливость, жестокость, ссорились с друзьями из-за пустяков и немедленно начинали им мстить за выдуманные обиды.

Лишь небольшая часть испытуемых исследуемой группы успешно обучалась в школе, но и они, достигнув подросткового возраста, утрачивали интерес к учебе, ориентировались на мнение старших друзей и подруг, ведущих асоциальный образ жизни, быстро вливались в полукриминальные молодежные группировки, нередко уже в подростковом возрасте совершали правонарушения - как правило, кражи, хулиганство. Многие испытуемые данной группы в возрасте 13-15 лет привлекались к уголовной ответственности, состояли на учете в ИДН, однако на меры воспитательного характера реагировали неадекватно. Далеко не все испытуемые закончили среднюю школу.

Поступив в другие учебные заведения, испытуемые быстро разочаровывались в избранной профессии, что приводило к неуспеваемости и отчислению. Нередко отчислению способствовали их хулиганские поступки, участие в драках, злоупотребление спиртными напитками, а иногда и наркотиками.

Отношения в семье у испытуемых складывались плохо. Лишь в небольшой доле случаев родителям удавалось сохранить влияние на подростка. Подэкспертные часто уходили из дома, совершали дома кражи денег, предметов обихода, отсутствовали неделями, проводя время на улице, ночуя где попало, порой - у сомнительных знакомых, порой - на вокзалах или прямо на улице. Так, один из испытуемых трижды убегал из дома, похищая крупные суммы денег, уезжал в другие города, где проматывал деньги, совершал кражи, за которые привлекался к уголовной ответственности.

Большинство подэкспертных данной группы не служили в армии. Как правило, накануне призыва они уклонялись от службы, не являлись по повесткам, часто совершали демонстративные попытки самоубийства, угрожали убить себя и близких. В большинстве случаев они освобождались от призыва с диагнозом "Истерическая психопатия", что свидетельствует о завершении формирования расстройства личности в этой группе к 18 годам.

Многие испытуемые не могли в дальнейшем устроиться на работу, однако предпринимали попытки заниматься бизнесом, нередко на первых этапах их дело процветало, они получали крупный доход. Достигнув достаточно высокого уровня благосостояния, они переставали заниматься делами, ударялись в кутежи, пьянствовали, часто меняли сексуальных партнеров, многие пробовали употреблять наркотические вещества, однако, как правило, прекращали их прием до формирования стойкой зависимости. По мере ухудшения дел они начинали лихорадочно спасать положение, совершали много ошибок, у них формировались долги, что в итоге приводило к полному краху их предприятия. На фоне психотравмирующей ситуации часто развивались декомпенсации расстройства личности.

Другая часть подэкспертных стремились к активной, творческой работе, не брезговали авантюрными проектами, возлагали на очередное начинание избыточные надежды, полагаясь на успех, однако не могли должным образом спланировать развитие ситуации, в результате чего их планы терпели фиаско. Одержимые жаждой успеха, склонные переоценивать свои силы, свой опыт и знания, чрезвычайно меркантильные, они болезненно переживали провалы, часто совершали демонстративные суицидальные попытки, в отчаянии были готовы совершить любые безрассудные поступки.

Для большинства испытуемых данной группы были характерны аффективные нарушения, как правило, у них доминировало приподнятое настроение, были характерны резкие, порой беспричинные его снижения, сопровождавшиеся отчаянием, злобой на окружающих, желанием отомстить за свои мнимые или реальные неудачи. Подобные состояния длились недолго, сменяясь жаждой деятельности, испытуемые без раздумий брались за реализацию первой пришедшей им в голову идеи.

Многие подэкспертные данной группы рано создавали семьи, но, как правило, браки быстро распадались. Для испытуемых с истерическим расстройством личности было характерно повторное вступление в брак, либо частая смена сожительниц, любовниц. К детям они обычно сохраняли привязанность и любовь, баловали их, нередко у них имелись дети от нескольких браков. Причиной распада семьи служили измены женам, постоянное требование внимания с их стороны, нежелание принимать участие в семейных делах, решении бытовых вопросов, их неумеренная тяга к трате денег, совершение ненужных покупок, пьянство, непрерывные скандалы, инициаторами которых являлись сами испытуемые.

Преступления испытуемыми данной группы совершались как правило, без предварительного планирования, спонтанно. Нередко случалось так, что испытуемые действовали с явным недоучетом ситуации, например, желая только "напугать" жертву, они совершали убийство. Ведущими мотивами преступления являлись аффектогенные, психопатическая самоактуализация, корыстные мотивы. Обращает на себя внимание факт, что корыстные мотивы, столь часто указываемые испытуемыми, обычно служили лишь формальным прикрытием для истинной побудительной причины преступления.

Анализ преступлений в исследуемой группе позволил выделить механизм развития криминальной ситуации. Период совершения преступления можно разделить на три этапа. На первом этапе испытуемые начинали действовать неадекватно ситуации; господствующим аффектом являлся гнев, они чувствовали себя оскорбленными потерпевшим или сложившимися обстоятельствами, и предпринимали ответные действия, по своему характеру заведомо превосходившие степень причиненного им реального или вымышленного ими ущерба. На втором этапе испытуемые понимали, что им пора остановиться, но не могли себя сдерживать. Так, в частности, происходило в большинстве случаев убийств. Начав драку, испытуемые переходили к более решительным и агрессивным действиям. Они начинали избивать уже поверженного противника камнями или палками, а иногда специально уходили за оружием, которым и добивали потерпевшего. На третьем этапе наступало формальное осознание происшедшего, доминировал аффект злорадства, сменявшийся страхом наказания, чувством безысходности. Во всех случаях испытуемые понимали характер совершаемых ими действий, однако был затруднен прогноз и полноценное руководство действиями.

Основанием для применения ст. 22 УК РФ в исследуемой группе послужили глубина расстройства личности, личностная незрелость, психический инфантилизм, регистрируемые в анамнезе и в период совершения правонарушения декомпенсации расстройства личности.

В качестве примера приведем следующее клиническое наблюдение.

Испытуемый П., 1965 г.р., обвиняется в краже (собственное наблюдение).

Мать испытуемого злоупотребляла спиртными напитками, имела 5 детей от разных отцов, была лишена родительских прав. Испытуемый воспитывался в детском доме, затем в школе-интернате. Рос слабым, часто болел простудными заболеваниями, перенес пневмонию, дизентерию. В детстве был "тихим, спокойным, ласковым". С 9 лет по принуждению старших учеников школы-интерната начал вступать в гомосексуальные связи. Подвергался оскорблениям и унижениям со стороны сверстников, старших учащихся, воспитателей, педагогов, сделался нервным, раздражительным, легко возбудимым, плохо спал, "постоянно всего боялся", неоднократно совершал из интерната побеги. В 1980 г. в ПНД ему был установлен диагноз "Патологическое развитие личности у подростка". После окончания 8 классов закончил культпросветучилище, где получил специальность киномеханика. Из-за конфликтов с окружающими часто менял места работы и жительства. Продолжал вступать в гомосексуальные связи. С 1983 по 1985 г. служил в армии, где "не мог найти общего языка с окружающими", конфликтовал с начальством и сослуживцами, подвергался дисциплинарным взысканиям. Был уволен в запас на общих основаниях. После возвращения из армии мать отказала ему в прописке. Жил на вокзалах, у малознакомых людей, продолжал вступать в гомосексуальные связи. В 1986 г. испытуемый обратился в приемную Президиума Верховного Совета СССР, требовал прописать его в Москве, после отказа стал собирать вокруг себя группы людей, ораторствовал о попрании прав человека, о неправомерных действиях МВД и КГБ, в связи с чем был госпитализирован в ПБ № 7 г. Москвы, где был возбудим, раздражителен, конфликтен, громко кричал, угрожал жалобами в различные инстанции. Спустя 2 недели был выписан с диагнозом "Психопатия возбудимого круга с гомосексуальными тенденциями". Впоследствии госпитализировался с тем же диагнозом в Харьковскую ПБ, откуда вернулся в Москву, ходил по инстанциям, угрожал голодовкой, самоубийством, вновь был госпитализирован. После выписки испытуемый был прописан у матери. Работал продавцом, затем администратором в передвижных цирках, несмотря на частую смену мест работы, везде характеризовался положительно. В 1991 г. перенес сифилис. В сентябре 1991 года, находясь в состоянии алкогольного опьянения, П. совершил кражу валюты из номера гостиницы "Золотое кольцо". В период следствия утверждал, что в номер зашел случайно, свои действия объяснял состоянием опьянения. По этому делу был стационарно освидетельствован в ГНЦССП им. В. П. Сербского, где обнаружил склонности к рассуждательству, переоценке собственной личности, рассказывал о своих гомосексуальных наклонностях, пытался вступать в гомосексуальные связи с другими испытуемыми, отмечались эмоциональная лабильность, биполярные расстройства настроения непсихотического уровня, снижение критических способностей. Инкриминируемое ему деяние не отрицал, уверял, что на его месте так поступил бы каждый, объяснял свое поведение состоянием алкогольного опьянения. П. был установлен диагноз "Глубокая психопатия с гомосексуальными тенденциями", было рекомендовано считать его невменяемым, направить на принудительное лечение в ПБ общего типа по месту жительства. Со слов испытуемого, на лечение в ПБ он не помещался, "был просто освобожден из-под стражи", за помощью к психиатрам в дальнейшем не обращался. Работал директором концертных программ, организовывал гастроли, часто находился в разъездах. В перерывах между командировками жил в Москве, где снимал квартиру. Спиртными напитками не злоупотреблял, наркотики не принимал. Как следует из материалов уголовного дела, 8 июня 1998 г. П. проник в один из номеров гостиницы "Интурист", откуда похитил оргтехнику, но был задержан сотрудниками охраны. В период следствия утверждал, что в чужой номер попал случайно, свои действия пытался объяснить состоянием алкогольного опьянения. При амбулаторном освидетельствовании был всесторонне ориентирован, многословен, активно жестикулировал. Характеризовал себя обидчивым, вспыльчивым, раздражительным. Отмечалась эмоциональная неустойчивость, поверхностность суждений. При настоящем исследовании в ГНЦССП им. В. П. Сербского выявлено следующее. Соматическое состояние. Правильного телосложения, достаточного питания. Кожные покровы и слизистые обычной окраски, со стороны внутренних органов без видимой патологии. Со слов, страдает мочекаменной болезнью. Неврологическое состояние. Зрачки равновеликие, реакция на свет живая. Легкая асимметрия лица. Сухожильные рефлексы равномерно оживлены, брюшные - снижены. Патологических рефлексов нет. В позе Ромберга устойчив. Стойкий красный дермографизм, потливость ладоней. Психическое состояние. Сознание ясное, ориентировка всех видов сохранена. Цель экспертизы понимает правильно. Настроение снижено адекватно сложившейся ситуации, лицо временами грустное. Старается держаться свободно, несколько кокетливо, театрально жестикулирует, стремится произвести благоприятное впечатление, вызвать к себе сочувствие. Многословно, обстоятельно рассказывает о "трудном детстве", из-за чего "сломалась вся последующая жизнь". Жалоб на состояние здоровья не предъявляет, считает себя психически здоровым человеком. Однако тут же начинает рассказывать о многочисленных госпитализациях в психиатрические больницы, говорит, что его уже признавали невменяемым в Центре. Характеризует себя легко ранимым, обидчивым, возбудимым, и вместе с тем нежным, очень ласковым, добрым. При расспросах об инкриминируемом ему деянии говорит, что находился в состоянии сильного алкогольного опьянения, не знает, зачем взял чужие вещи. Утверждает, что все произошло "случайно и неожиданно", он действовал неосознанно, о возможных последствиях не думал. В настоящее время критически оценивает свое состояние и сложившуюся ситуацию в целом, заметно обеспокоен своей дальнейшей судьбой. Мышление испытуемого последовательное, память и интеллектуальные способности не нарушены. Суждения отличаются поверхностностью, незрелостью, однако в вопросах практической жизни он ориентирован достаточно хорошо. Эмоционально неустойчив, легко возбудим, склонен к демонстративным реакциям обиды, протеста, однако с учетом ситуации способен корригировать свое поведение.

Экспериментально-психологического исследования испытуемому не проводилось. По НШДВР он обнаружил выраженные волевые нарушения. При обследовании по шкале волевых расстройств обнаруживались следующие особенности: испытуемый был дистанцирован от окружения, общественным требованиям подчиняется только в силу их принудительного характера. Нарушено сознательное преодоление препятствий на пути к цели, выявляется пассивность, спровоцированная неустойчивостью по отношению к физическим помехам, сложности действия, социально заданным последовательностям действия, внутренним патологическим состояниям. Конфликт между личностными и социальными мотивами разрешается в пользу личностных установок, обращает на себя внимание нарушение прогностических функций, выражающееся в недостаточном учете последствий действия. Страдает преднамеренная регуляция неадекватных психических процессов с потерей самоконтроля, нарушена организация психических процессов в соответствии с ходом деятельности, действия отличаются хаотичностью, несмотря на сохранность функции предварительного планирования. Легко вырабатываются автоматизированные действия и утрачивается контроль за ними (см. индивидуальный профиль испытуемого).

Показатели	Баллы
Волевые действия	65
Преодоление препятствий	45
Преодоление конфликта	65
Преднамеренная регуляция	55
Автоматизмы и навязчивости	80
Мотивы и влечение	55
Прогностическая функция	65

Комиссия пришла к заключению, что П. является психопатической личностью. Ему с детства были свойственны возбудимость, импульсивность, раздражительность, ранимость, склонность к демонстративным формам реагирования, желание играть на публику, а также и выявленные при настоящем исследовании аффективные нарушения, поверхностность и незрелость суждений, инфантилизм. В период, относящийся к инкриминируемому ему деянию П. не обнаруживал признаков временного психического расстройства, находился в состоянии простого алкогольного опьянения, поэтому его в отношении инкриминируемого ему деяния следует считать вменяемым. Однако свойственные ему возбудимость, импульсивность, поверхностность суждений, недоучет собственных действий обусловили его неспособность в полной мере осознавать характер и общественную опасность своих действий и руководить ими, к нему показано применение ст. 22 УК РФ. В применении каких-либо принудительных мер медицинского характера П. не нуждается.

У испытуемого с подросткового возраста отчетливо прослеживаются патохарактерологические особенности, свойственные истерическому расстройству личности. Он обнаруживает эмоциональную лабильность, конфликтность, желание быть на виду, нравиться, ему свойственны демонстративные реакции, театральность. В то же время испытуемый сохраняет формально социальную адаптацию - часто меняет места работы, но положительно характеризуется, не злоупотребляет алкоголем. Первая декомпенсация расстройства личности развивается у испытуемого в условиях психотравмирующей ситуации, когда мать фактически выгнала его из дома. Он собирает вокруг себя аудиторию, заявляет свои претензии на лидерство, ораторствует о правах человека, но в то же время его поведение носит гротескный, карикатурный характер, обнаруживает инфантилизм, наивность, незрелость и поверхностность суждений.

Выраженность патохарактерологических особенностей личности позволяют установить ему диагноз "Глубокой психопатии". В дальнейшем состояние испытуемого компенсируется, он плодотворно работает. Правонарушение совершается им безмотивно, без предварительного планирования, с явным недоучетом последствий своих поступков, он обнаруживает свойственные его личности импульсивность, детскость, парциальную некритичность, трудности прогнозирования ситуации, что и обусловило применение ст. 22 УК РФ.

3.3. Подэкспертные с другими специфическими расстройствами личности

Данную группу составили 5 испытуемых с различными формами расстройств личности. Клиническим феноменом, позволившим объединить их в одну группу, явился выраженный полиморфизм проявлений расстройства личности.

Для всех испытуемых оказались трудности контактов с людьми, нарушение адаптации в обществе, субъективно переживаемая чуждость, одиночество, приводящие к специфике интерперсональных отношений, эмоциональные нарушения, характеризующиеся крайне выраженной лабильностью аффекта и истощаемостью его, трудности контролирования своих влечений, психический инфантилизм.

В качестве примера приведем следующее клиническое наблюдение.

Испытуемый К., 1975 г. р., обвинялся в разбое, хранении и ношении оружия, изнасиловании и насильственных действиях сексуального характера (собственное наблюдение).

Наследственность психическими заболеваниями не отягощена. Мать по характеру властная, строгая, вспыльчивая. Отец - мягкий, добрый человек. Беременность матери протекала с угрозой выкидыша. Родился от первой беременности, в двойне, с весом 3000 г. Имеет сестру младше себя на 8 лет. В возрасте до 1 года перенес ряд инфекционных заболеваний без осложнений. До 15 лет состоял на учете с диагнозом : "Хронический отит". В детском возрасте испытывал страх темноты, боялся оставаться дома один. Посещал детский сад, где был активным, любил играть в подвижные игры. Друзей не имел, общался только с братом. В школе начал учиться с 7 лет, учился в основном на "4" и"3". Любимыми предметами были алгебра, геометрия, физика. В восьмилетнем возрасте перенес сотрясение мозга с кратковременной потерей сознания, проводилось амбулаторное лечение (мед. документация не представлена). В возрасте 12 лет стали возникать конфликты с одноклассниками, испытуемый вместе с братом постоянно подвергался избиениям и унижениям, что продолжалось до 9 класса. В этот период испытуемый ничем не увлекался, большую часть времени проводил дома, смотрел телевизор или слушал музыку. Со слов испытуемого, у него "не было желания ничем заниматься", так как "думал только о том, что на следующий день надо идти в школу". В возрасте 13 лет в связи с травматической ампутацией четырех пальцев на левой руке испытуемый был трижды оперирован. Со слов матери, с этого времени он стал "совершенно другим": стал замкнутым, раздражительным, часто вставал ночью, ходил по комнате, плакал. Боялся выключать ночью свет, подолгу смотрел на лампочку. Просил мать вставить решетку на окна, так как боялся, что кто-то войдет в комнату, говорил матери, что ночью какой-то человек приходит к нему. Через полгода после травмы испытуемый стал говорить матери, что его постоянно "ругают злые голоса", которые он слышит в голове, за то, что он неправильно держит ложку, делает что-то не то. В течение полутора лет при появлении чужих людей в доме прятался под кровать, боялся выходить на улицу. Со слов брата, в этот период испытуемый говорил ему, что на улице все над ним смеются. После окончания восьмого класса К. поступил в техникум при целлюлозно-бумажном комбинате, где с его слов его продолжали "унижать и избивать". Как следует из характеристики, за время учебы он имел хорошие и отличные оценки по основным предметам, производственные задания выполнял в срок, был трудолюбивым, добросовестным, исполнительным, стремился к повышению квалификации. Был скромным, тактичным, вежливым, дисциплинированным, старался "держаться в тени", избегал общественных поручений. Не курил, алкоголь и наркотики не принимал. После окончания техникума испытуемый устроился на работу на целлюлозно-бумажный комбинат. С места работы характеризуется как трудолюбивый, добросовестный работник. За время работы в цехе в совершенстве овладел профессией слесаря-ремонтника, всегда стремился к повышению квалификации и образовательного уровня. Пользовался авторитетом в коллективе, был самостоятелен, чужому влиянию не подчинялся. Нарушений трудовой дисциплины не имел. С места жительства К. характеризуется как доброжелательный, вежливый, спокойный человек, готовый всегда прийти на помощь. В 1995 г. брат испытуемого был призван на службу в армию. Со слов матери, в течение недели после его отъезда, испытуемый не ходил на работу, ничего не ел, лежал в постели, плакал, своими переживаниями ни с кем не делился. В этот период стал еще более раздражительным, вспыльчивым, начал копить деньги на пистолет, для того, чтобы "защищаться от обидчиков". Стал часто уходить ночью из дома, возвращался только под утро. Однажды мать заметила, что он разрезал руку в области предплечья, объяснял, что пытается найти датчик, который находится у него в руке, происхождение которого раскрывать матери не стал. В это же время много времени проводил за телефонными разговорами с девушками, с которыми знакомился при помощи телефонной книги. Со слов испытуемого, у него не было желания встречаться с ними, так как боялся, что "они увидят его руку". После возвращения брата из армии К. оставался замкнутым, со слов брата, он часто закрывался в комнате, зашторивал окна, боялся выходить. Говорил, что "устал от голосов в голове", которые постоянно заставляют его что-то делать, однако избегал подробно рассказывать об этом, так как боялся, что "они" за это отомстят. По прежнему боялся выходить на улицу, так как казалось, что все над ним смеются. Однажды обмотал руку фольгой, после настойчивых расспросов брата, объяснил, что пытается тем самым "помешать передаче сигналов из датчика" . С июля 1997 г. испытуемый находился в отпуске, который оформил за свой счет и проживал у брата в г. Москве. Около месяца работал слесарем на опытном заводе. Как следует из материалов уголовного дела К. обвиняется в изнасиловании В. (1979 г.р.), похищении у нее золотые изделия и деньги в сумме 50.000 руб. Потерпевшая В. сообщила, что 7.09.97 г. около 23 часов возвращалась с работы. В течение 45 мин. она ждала своего знакомого К-ва, с которым должна была встретиться, но не дождавшись, пошла домой. Пройдя несколько метров, она оглянулась и увидела молодого человека, который шел за ней. Поравнявшись, он поинтересовался, как ее зовут, в ответ назвавшись Эдиком, и предложил "куда-нибудь сходить". При отказе продолжал настаивать на своем, при этом все время шел за ней следом. Дойдя до своего дома, она зашла в подъезд, зашла в лифт и нажала кнопку 13 этажа, пытаясь при этом оттолкнуть молодого человека, который пытался зайти в лифт вместе с ней. Однако ему удалось войти в лифт. Он нажал кнопку "стоп", вытащил из-за пояса пистолет, приставил к ее виску и велел раздеваться. На просьбы отпустить ее он не реагировал, а только "с большей силой и агрессивностью прижал ее к стенке лифта" и повторил свое требование. После этого он велел расстегнуть его ремень и развернул ее лицом к стене лифта, при этом продолжал держать пистолет у виска. Затем, одев презерватив, изнасиловал ее. После совершения полового акта использованный презерватив выбросил на пол лифта. Когда она начала одеваться, молодой человек, продолжая угрожать пистолетом, заставил ее совершить с ним оральный половой акт, не обращая внимания на ее просьбы отпустить ее, "на протяжении всего полового акта он действовал хладнокровно, без эмоций". Затем он велел ей отдать ему золотые изделия и деньги, а также попросил ее назвать домашний телефон, после чего нажал не кнопку 2-го этажа и вышел из лифта. Вернувшись домой, она рассказала о случившемся К-ву, который в этот же вечер подобрал презерватив, брошенный в лифте. В течение последующих трех дней молодой человек звонил ей. Она подолгу разговаривала с ним, с целью договориться о встрече. Они договорились встретиться с ним в парке "Сокольники". Однако, увидев К-ва, с которым она пришла на встречу, молодой человек убежал. В дальнейшем потерпевшая В. сообщала по этому поводу следующее. В тот день, встретившись с ним в парке, К-в избил его, однако задержать его не удалось, так как "вмешались окружающие люди", поэтому она вновь решила назначить ему встречу, предварительно позвонив в милицию. Вечером этого же дня, он вновь позвонил ей домой и стал угрожать К-ву расправой. Через несколько дней она увидела этого молодого человека у своего дома. К-в задержал его, а она в это время позвонила в милицию. Во время очной ставки потерпевшая В. подтвердила ранее данные показания, добавив, что боялась оказывать ему сопротивление, так как "его лицо было устрашающим, а действия не терпели никаких возражений". В уголовном деле имеется "чистосердечное признание" К. В нем он сообщил, что увидев девушку, захотел с ней познакомиться для того, чтобы "хоть с кем-нибудь встречаться и связать жизнь с одной любимой девушкой". Объяснял, что в связи с травмой руки у него всегда были неудачи с девушками. Сообщал, что девушка очень вежливо с ним разговаривала и по ее поведению он понял, что она не против того, чтобы он проводил ее домой. Дойдя до ее дома, он предложил проводить ее до этажа. Девушка отказывалась, а он продолжал настаивать. Зайдя в лифт, он "вспомнил все свои неудачи с девушками из-за руки", достал пистолет и, пригрозив ей, "предложил" заняться сексом. Также сообщал, что девушка смотрела на него "слишком добрыми глазами" и в какой-то момент он почувствовал "толчок, чтобы не делать этого", однако "недоверие к хорошей жизни из-за руки" перебороло его. При этом он отмечал, что сейчас раскаивается в совершенном, так как "эта девушка могла стать ему другом". Далее он рассказывал, что предложил потерпевшей воспользоваться презервативом, на что она согласилась. После совершения полового акта он выбросил презерватив на пол лифта и велел потерпевшей совершить оральный половой акт. Тут же он отметил, что после всего происшедшего девушка смотрела на него "не ненавидящим взглядом, а с сожалением", так, что этот взгляд "до сих пор стоит у него перед глазами". Затем он спросил, есть ли у нее деньги, после чего забрав их и золотые украшения, попросил назвать домашний телефон. На следующий день он позвонил ей, попросил у нее прошения и сказал, что хочет вернуть ей деньги и украшения, и договорился о встрече в парке "Сокольники". Придя в парк, и увидев потерпевшую, он подошел к ней. В этот момент незнакомый молодой человек "накинулся" на него и начал избивать, но благодаря вмешательству прохожих ему удалось скрыться. В этот же вечер, со злости он позвонил В. домой и стал угрожать ее сожителю. А через несколько дней он был задержан сотрудниками милиции и сожителем потерпевшей. В конце "чистосердечного признания" К. написал, что раскаивается и полностью признает свое вину и просит простить его за "гадкий и жестокий поступок" . Однако в дальнейшем К. заявил, что не признает себя виновным в инкриминируемых ему деяниях. Сообщал, что ранее был знаком с потерпевшей, в течение недели они встречались с ней на улице и общались. Однажды он позвонил В. и договорился о встрече, во время которой она попросила его не звонить ей, объясняя это тем, что собирается выходить замуж. На что он ответил, что "не согласен с этим", продолжал настаивать на продолжении взаимоотношений. Тогда В. предложила ему свои золотые изделия и деньги. Обидевшись, он взял деньги и золото и ушел домой. В этот же вечер он позвонил ей домой, вновь предложил продолжить взаимоотношения, а получив отрицательный ответ, сказал ей, что хочет вернуть ей деньги и золотые украшения. Через несколько дней в парке, куда он пришел с целью вернуть В. ее вещи, он был избит ее другом. После происшедшего он не звонил В., а через несколько дней он был задержан на улице сожителем потерпевшей и его друзьями, которые посадили его в машину и сказали, что отвезут его в отделение милиции, где он должен будет написать все, что они скажут, при этом угрожали убийством. В отделении милиции под "физическим и моральным воздействием" он написал то, что они требовали. К. также сообщал, что пистолет приобрел в 1994 г. для самозащиты, разрешение на него получил в г. Волжске, срок действия которого заканчивался в августе 1997 г. и продлить его не успел, так как находился в г. Москве. При дополнительном допросе К. продолжал утверждать, что первые показания давал под физическим давлением со стороны сотрудников милиции, которые одевали на него противогаз без доступа воздуха, угрожали пистолетом, требовали 15 тыс. американских долларов за закрытие дела. В связи с этим К. написал ряд жалоб в Преображенскую прокуратуру, в которых просил произвести проверку по факту применения физического воздействия при даче им показаний и возбудить уголовное дело против сотрудников милиции принимавших в этом участие. Данные, изложенные К. в жалобах не подтвердились, в связи с чем в возбуждении уголовного дела в отношении сотрудников милиции было отказано. В уголовном деле также имеется большое количество жалоб в различные инстанции: прокурору Восточного округа, в Московский Народный городской суд, в Судебную коллегию по уголовным делам, в Генеральную прокуратуру, в Комитет по правам человека, в Министерство юстиции РФ, президенту РФ, в Организацию Объединенных наций, в которых подробно, с мельчайшими подробностями излагал свою точку зрения на случившееся, обвинял потерпевшую в оговоре, сотрудников милиции в сговоре с потерпевшей и оказании на него физического и психического давления, требовал возбудить уголовное дело в отношении них и знакомого потерпевшей, К-ва, который неоднократно избивал его на почве ревности Испытуемому была проведена амбулаторная судебно-психиатрическая экспертиза, во время которой он был всесторонне ориентирован. Правильно понимал цель экспертизы. Держался напряженно, заметно волновался в ходе беседы. На вопросы отвечал по существу, подробно, обстоятельно, стремился представить себя с лучшей стороны. Себя характеризовал стеснительным, обидчивым, раздражительным, злопамятным, рассказывал. что болезненно реагировал на то, что его называли "одноруким", из-за чего постоянно вступал в конфликты и драки с одноклассниками. Фиксирован на своем физическом недостатке. Сообщил, что у него в 1996 г. был приступ с потерей сознания, во время которого ему разжимали зубы ключами. В отношении к инкриминируемому ему деянию считал себя невиновным, приводил массу доводов в свое оправдание, считал, что все его обманули. Утверждал, что дело ведется предвзято, с обвинительным уклоном, поэтому намерен писать жалобы и в дальнейшем, пока его не оправдают. Суждения характеризовались как незрелые, мышление с элементами обстоятельности, интеллект невысокий, круг интересов ограничен. Эмоционально был неустойчив, легко раздражался, но умел корригировать свое поведение. Комиссия пришла к заключению, что решить диагностические и экспертные вопросы в условиях амбулаторной экспертизы не представляется возможным и рекомендовала проведение стационарной судебно-психиатрической экспертизы. При настоящем клиническом психиатрическом обследовании в Центре выявлено следующее. Соматическое состояние. Телосложение нормостеническое. Кожные покровы и видимые слизистые обычной окраски. Отсутствуют 2-4 пальцы левой руки. На коже предплечья левой руки следы от самопорезов, в области запястью послеоперационные рубцы. В легких дыхание везикулярное, хрипов нет. Тоны сердца ясные, ритмичные. Живот при пальпации мягкий, безболезненный. поколачивания в поясничной области безболезненны с обеих сторон. Неврологическое состояние. Отмечаются гидроцефальная форма черепа, асимметрия лицевого черепа, легкий двухсторонний экзофтальм. Конвергенция ослаблена. Выявляется асимметрия носогубных складок, легкая девиация языка влево. Сухожильные рефлексы оживлены, брюшные - несколько снижены. В позе Ромберга устойчив. Менингеальных симптомов нет. На рентгенограмме черепа обызвествление твердой мозговой оболочки позади спинки турецкого седла, умеренное усиление сосудистого рисунка. При электроэнцефалографическом исследовании выявляются нерезко выраженные диффузные изменения биоэлектрической активности головного мозга органического характера, свидетельствующие о повышенной лабильности корковых структур. При эхоэнцефалографическом исследовании смещения срединных структур не выявляется. Имеются признаки внутренней гидроцефалии с расширением преимущественно боковых желудочков. Заключение консультанта - невропатолога: "Органические изменения центральной нервной системы неясного генеза, возможно, последствия патологии раннего периода развития и повторных травм головы". Психическое состояние. Входит в кабинет неуверенной походкой. Вначале беседы к контакту не стремится, сидит сгорбившись, опустив голову со страдальческим выражением лица. На собеседника не смотрит, не стремится раскрывать свои переживания. Мимика и жестикуляция сдержаны. Речь грамматически правильная с достаточным словарным запасом. На вопросы отвечает неохотно, односложно, в плане заданного. В последующем становится более откровенным, во время разговора чувствует себя непринужденно, порой стремится сократить дистанцию. Цель экспертизы понимает правильно, при этом отмечает, что ему уже "ничто не поможет". Предъявляет жалобы на диффузные головные боли, возникающие в вечернее время, бессонницу, сниженное настроение, просит перевести его в "одиночную" палату, утверждает, что он является предметом насмешек со стороны других испытуемых и некоторых врачей. Интересуется, обязательно ли присутствие на обходах, сообщает, что чувствует себя неуютно в присутствии большого количества врачей, кажется, что все обсуждают его физический недостаток. Анамнестические сведения сообщает последовательно, крайне обстоятельно, фиксирован на переживаниях, связанных с травмой руки. Со слезами на глазах рассказывает, что в школе постоянно подвергался избиениям и издевательствам, объясняет этот тем, что был очень скромным и тихим. Говорит, что всегда избегал общения с большим количеством людей, так как чувствовал при этом дискомфорт. Рассказывает, что не имеет друзей, так как не видит в этом необходимости. При беседе о взаимоотношениях в семье замыкается, опускает голову, начинает плакать. После продолжительной паузы рассказывает, что с матерью всегда были очень сложные взаимоотношения. Вспоминает, в возрасте 8 лет у него возникли мысли о том, что он является приемным ребенком, однако, проверив паспорта матери и отца, успокоился. Рассказывает, что не терпел "нежностей" со стороны матери, так как они казались ему неестественными, "наигранными". Говорит, что после травмы руки отношения с матерью стали еще более напряженными, она постоянно "упрекала" его, говорила, что теперь он никому не нужен. В разговоре постоянно подчеркивает такие особенности своего характера как застенчивость, обидчивость, доброта, объясняя этим негативное отношение к нему со стороны других людей. Стремится избежать обсуждения темы, касающейся его состояния после получения травмы руки. Поясняет, что не хочет об этом рассказывать, так как это вызовет смех собеседника, однако тут же многозначительно говорит, что "не должен об этом рассказывать". При ссылке на сведения, полученные при беседе с матерью, раздражается. Затем, вздыхая, рассказывает, что все, что сейчас с ним происходит, нацелено на его физическое уничтожение. При целенаправленных вопросах замыкается, однако после паузы сообщает, что после травмы руки стал испытывать постоянный неопределенный страх, боялся выключать ночью свет, казалось, что кто-то постоянно за ним наблюдает. Вспоминает, что однажды ночью проснулся от монотонного звона, (который он слышал в момент взрыва самодельного устройства), в это же мгновение появился страх, что что-то с ним должно произойти, а через некоторое время в голове услышал мужские голоса, которые в последующем стали возникать в различное время суток. "Голоса" ругали его, смеялись над ним, сообщили, что он будет уничтожен в возрасте 33 лет. В дальнейшем появились другие "голоса", которые он отличал от первых по содержанию. Они говорили, что противостоят "злым силам" и будут за него бороться. Рассказывает, что с этого момента он стал задумываться о происшедшем с ним. Появилась мысль о том, что "под видом взрыва" с ним провели эксперимент: взяли экземпляр живой материи, в место травмы поместили датчик, с помощью которого в настоящее время за ним ведется наблюдение, цель которого заключается в выяснении отношения к людям, имеющим физические недостатки. При этом приводит доказательства правильности своих предположений. Рассказывает, что с момента взрыва и до операции не испытывал никакой боли, а "звон", который он слышал все это время являлся неким сигналом. Предполагает, что "голоса", которые он слышит, относятся к "сверхсилам", являющимся нечто большим, чем Бог. Однако тут же с ироничной улыбкой говорит, что в последнее время стал понимать, что "злые силы" более могущественны и уже приводят в исполнение обещанное ранее. Утверждает, что потерпевшая по данному делу, оперативные работники ОВД и следователь являются представителями "злых сил" сами того не понимая. При беседе о правонарушении становится напряженным, взволнованным, настороженно выслушивает вопросы. Активно отстаивает предъявляемую точку зрения. Отрицает правонарушение, заявляя, что дело против него "сфабриковано" потерпевшей, для того, чтобы "оправдаться перед своим сожителем". Последовательно, с мельчайшими подробностями вспоминает обстоятельства происшедшего, при этом указывает на противоречивость показаний потерпевшей, на нарушения в ведении следствия, перечисляя их по пунктам, приводит доказательства своей невиновности. Рассказывает, что написал ряд жалоб в различные инстанции, в которых изложил все нарушения, которые были допущены следователем, просил привлечь потерпевшую к ответственности за дачу ложных показаний. С грустью отмечет, что все его "ходатайства" на суде были отклонены. При этом вспоминает, что в день суда солнечная погода неожиданно сменилась грозой и ливнем, что, по его мнению, свидетельствует о мести "добрых сил". Тут же, опустив голову, говорит, что в последнее время "добрые голоса" стали звать его с собой и сообщили, что он является ключом к открытию добра. За время нахождения испытуемого в стационаре состояние его менялось. В первое время после поступления настроение было сниженным, большую часть времени проводил в пределах постели, часто плакал, укрывшись с головой одеялом, избегал контактов с другими испытуемыми. Не проявлял заинтересованности в беседах, говорил, что "устал от всего". В последующем стал более активным, избирательно общался с другими испытуемыми, после свидания с матерью беседовал с медперсоналом, рассказывал о себе. На следующий день написал письмо, прочесть которое просил на следующий день. В нем он написал, что должен уйти "в дом, где его ждут", что устал от постоянных насмешек и ему нечего ждать от жизни. Ночью этого же дня совершил суицидальную попытку, после которой весь следующий день находился в подавленном состоянии. Однако на следующий день настроение испытуемого стало ровным, стал предъявлять претензии относительно условий содержания, от лица палаты написал жалобу на медперсонал. Мышление обстоятельное, суждения поверхностны, легковесны. Нарушений памяти не обнаружено. При экспериментально - психологическом исследовании выявляются нарушения мышления в виде выраженной неравномерности процессов обобщения вне зависимости от объективной сложности заданий, с актуализацией наряду с категориальными, формальных, малозначимые, латентных признаков. Отмечается вычурность ряда смысловых дифференцировок, а порой их размытость, нечеткость с искажением смысла отдельных понятий, выявляются нарушения логики ряда суждений. Актуализируемые испытуемым ассоциативные связи крайне неравномерны по уровню, субъективны, отдельные образы не отражают содержание предложенных понятий, характеризуются использованием неадекватной, выхолощенной символики. Выявляется ориентированность на внутренние, субъективные критерии оценок с тенденцией к образованию труднокорригируемых суждений. Испытуемого характеризует замкнутость, сниженная способность к пониманию окружающих, мотивов их действий, подозрительное и настороженное отношение к ним, с ощущением исходящей от них угрозы и недоброжелательности в свой адрес.

Испытуемый обнаружил выраженные волевые расстройства по НШДВР:

Комиссия пришла к заключению, что у К. обнаруживается патологическое развитие личности по мозаичному типу. Об этом свидетельствуют анамнестические данные о патологии внутриутробного периода, свойственных ему с детского возраста таких патохарактерологических особенностях, как замкнутость, малообщительность, тревожность, мнительность, неустойчивость интересов, с углублением и расширением под влиянием посттравматической психогении патохарактерологических особенностей и формированием склонности к невротическим формам реагирования в субъективно сложных ситуациях с возникновением сверхценных идей ущербности, отношения, элементарных расстройств восприятия реактивной природы. Указанный диагноз подтверждается данными настоящего клинического психиатрического исследования, выявившего у К. на фоне органической неврологической симптоматики признаки психического инфантилизма с облегченностью, легковесностью суждений, узостью и неустойчивостью интересов, слабостью волевых факторов, эгоцентризмом, эмоциональной неустойчивостью со склонностью к истероневротическим формам реагирования. Указанные изменения психики К. в период, относящийся к инкриминируемому ему деянию, лишали его возможности в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими (ст. 22 УК РФ). По своему психическому состоянию в случае осуждения К. нуждается в применении принудительных мер медицинского характера в виде амбулаторного лечения и наблюдения у психиатра.

В данном наблюдении отмечается формирование признаков расстройства личности с раннего возраста. В дошкольном и раннем школьном возрасте испытуемому свойственны замкнутость, избирательная общительность, трудности адаптации в коллективе сверстников, отмечаются аффективные нарушения (фобии). После перенесенной в подростковом возрасте травмы эти личностные черты заостряются, можно зафиксировать декомпенсацию личностного расстройства, произошедшую на фоне тяжелой психотравмирующей ситуации. После периода относительного благополучия у испытуемого развивается вторая декомпенсация, спровоцированная расставанием с братом. В этот период вновь актуализируются переживания, связанные с травмой, полученным увечьем. В период второй декомпенсации расширяется круг патологических идей, реактивных наслоений, однако стержневым паттерном по-прежнему остаются идеи ущербности, неполноценности, одиночества. Основным мотивом правонарушения является самоутверждение, психопатическая самоактуализация. Испытуемый действует без плана, хаотично, не предпринимает никаких действий, направленных на сокрытие преступления, не прогнозирует последствий своих поступков, только после задержания начинает активно защищаться, создает довольно правдоподобную на первый взгляд версию происшедшего, однако и здесь действует непоследовательно, в рамках сформировавшегося у него невротического реагирования в субъективно сложных ситуациях.

Личности испытуемого свойственны: мозаичность, с преобладанием шизоидных, параноидных, истерических, зависимых черт, выраженный психический инфантилизм, отмечается нарушение прогностических функций, выраженные аффективные расстройства, волевые расстройства. У испытуемого неоднократно отмечались обострения, декомпенсации расстройства личности. Указанные особенности в совокупности привели к снижению его способности осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими, что явилось основанием для применения ст. 22 УК РФ.

3.4. Нейропсихологические характеристики подэкспертных, к которым применялась ст. 22 УК РФ

Нейропсихологическое исследование позволяет оценить взаимодействие церебральных функциональных систем, что может не только существенно расширить представления о этиопатогенетических механизмах расстройств личности, но имеет и практическое значение, давая возможность оценивать глубину функциональных изменений ЦНС, и как следствие - косвенно судить о степени выраженности личностных расстройств.

По мнению многих авторов, органический фактор, выраженный не столь грубо, чтобы отчетливо проявляться в клинике, является одним из ведущих этиологических и патогенетических звеньев в формировании расстройств личности. Его особенностью является действие на ранних этапах онтогенеза, когда сами морфологические структуры мозга еще незрелы, а функциональные механизмы не отлажены. На более поздних этапах онтогенеза действие органического фактора, как правило, нивелируется, однако нарушения функционального взаимодействия мозговых структур сохраняется на протяжении всей жизни индивидуума (Прибрам К., 1975, Flor-Henry P., 1983, Бианки В. Л., 1989, Вартанян Г. А., Клементьев Б. И., 1991, Абрамов В. В., Абрамова Т. Я., 1996).

Нами было обследовано 19 испытуемых, к девяти из которых была применена ст. 22 УК РФ. Комплексное нейропсихологическое исследование, проводившееся по традиционной схеме Лурия А. Р. (1969), включало исследование слухоречевой памяти (непосредственное и отсроченное воспроизведение серий слов, групп слов, предложений), зрительной памяти (воспроизведение фигур, в т.ч. фигуры Тейлора-Рея), зрительного гнозиса (наложенные изображения, химеры), праксиса динамического (серии движений), зрительного (графические пробы), тактильных функций (локализация прикосновений), речевых функций, счетных операций, профиля функциональной асимметрии (по Брагиной Н. Н., Доброхотовой Т. А., 1981, 1994). В связи со статистической нерепрезентативностью выборки ниже нам придется говорить лишь о выявленных в исследуемой группе тенденциях.

В сфере слухоречевой памяти у испытуемых исследуемой группы отмечалась неустойчивость процессов в условиях интерференции, четко прослеживалась избирательность слухоречевой памяти, связанная с личными предпочтениями испытуемых, либо с присутствием стимулов, перекликающихся с актуальными для испытуемого ситуациями. Часто при воспроизведении серии слов испытуемые меняли их по порядку, располагая впереди эмоционально значимые стимулы. Нередко при воспроизведении серии слов отмечались вербальные парафазии, причем подмена слова близким (или противоположным) по смыслу сочеталась с его эмоциональной значимостью. С целью проверки этой гипотезы нами был проведен опыт, в котором испытуемым после нейропсихологического исследования предлагалось расставить в порядке индивидуальной значимости карточки со словами, которые использовались в тестировании, который подтвердил наши предположения. Возможно, это было отражением реализации сетевых и признаковых механизмов семантической памяти (Глозман Ж. М., 1995).

Со стороны зрительной памяти нарушений не обнаруживалось. У большинства испытуемых обнаруживались умеренные нарушения зрительного гнозиса. Так, при использовании наложенных изображений испытуемые легко вычленяли одно из них, однако не могли перенести внимание на другое, даже после того, как им указывали на его существование. Отмечалась фрагментарность зрительного восприятия, в двух случаях зарегистрировано левостороннее игнорирование.

При исследовании кинестетических функций, динамического праксиса, тактильных функций нарушений не выявлялось. Однако, один из испытуемых сообщил в процессе исследования, что в момент правонарушения (нанесение тяжких телесных повреждений) у него рука "словно механически наносила удары", при этом не ощущалась боль, ее движения, с его слов, носили неправдоподобный, механический характер, казалось, что она стала легче, при этом он отчетливо осознавал происходящее, но не мог остановиться. Не исключено, что подобные явления отражают на феноменологическом уровне взаимодействие механизмов центральной регуляции моторных актов и аффективных процессов (Блум Ф. с соавт., 1988, Привалова Н. Н., Хомская Е. Д., 1995).

Исследование речевых функций не выявляло нарушений ни в ходе беседы или при описании сюжетных изображений, ни при повторении и письменном воспроизведении вербального материала.

У многих испытуемых исследуемой группы обнаруживались выраженные нарушения счетных операций. Как правило, допускаемые испытуемыми в пробах ошибки являлись следствием недостаточности оперативной памяти и нарушений внимания. Качественным отличием для этих состояний являлось улучшение показателей после отдыха во втором случае. При нарушениях внимания можно было значительным образом влиять на характер результатов, привнеся в опыт конкретную ситуацию. Стоило попросить испытуемых посчитать, сколько цыплят из ста останется на девятый день, если лиса ежедневно уносит семь, результаты в стандартном опыте "счет от 100 по 7" значительно улучшались.

При исследовании межполушарной асимметрии на первый план выходили высокие отрицательные значения коэффициента правого уха (КПУ) и коэффициента правого глаза (КПГ). Сенсорное левшество у испытуемых сочеталось с моторным правшеством. Обращает на себя внимание, что все испытуемые считали себя правшами, как в моторной, так и в сенсорной сферах. В ряде моторных проб у двух испытуемых была выявлена зеркальность.

При исследовании методом дихотического прослушивания обнаруживались множественные парафазии литерального и вербального характера, что сочеталось с описанными выше нарушениями в сфере слухоречевой памяти. Среди ответов испытуемых обнаруживались привнесения, как из предыдущих проб, так и посторонние. И те и другие имели выраженную эмоциональную окраску, причем отчетливо обозначались две модели. С высокой частотой в группе встречались контаминации. В большинстве случаев они также были эмоционально насыщены.

Первая модель характеризовалась заменой эмоционально окрашенных стимулов на более нейтральные. Так, в частности, два испытуемых, совершивших убийство, постоянно заменяли стимульное слово "гроб", заменяя его созвучными "гриб", "граб" или близкими по значению, но несходными по звучанию понятиями. Налицо было вытеснение эмоционально значимых стимулов.

При второй модели в характере парафазий проецировались актуальные на момент исследования переживания испытуемого. Как правило, большинство испытуемых переживали совершение преступления, а более того - факт его раскрытия, задержание, взятие под стражу. В этом случае привнесения и парафазии отражали их состояние, среди слов, подменявших стимульный материал, доминировали "суд", "срок", "замок" и т.д., семантически связанные с понятием "заключение".

Таким образом, среди испытуемых с расстройствами личности преобладали расстройства слухоречевой памяти, счетных операций, сенсорное левшество. Указанные нарушения были вызваны, прежде всего, нарушениями внимания и оперативной памяти, что, по видимому, является следствием влияния органических факторов в раннем онтогенезе. Объективизация этого факта в ходе нейропсихологического исследования позволяет более дифференцированно подходить к оценке нарушений в аффективной сфере испытуемых, дает ключ к пониманию расстройства прогностических функций у психопатических личностей.

Совокупность регистрируемых нейропсихологических феноменов позволяет говорить о наличии у обследованных испытуемых признаков поражения передне-лобных отделов коры, проявляющихся клинически снижением способности к абстрактному мышлению, снижением способности к критической оценке своих действий, эмоциональными расстройствами, волевыми нарушениями (Вассерман Л. И. с соавт., 1997).

3.5. Электрофизиологические характеристики подэкспертных, к которым применялась ст. 22 УК РФ

У испытуемых исследуемой группы биоэлектрическая активность мозга, как правило, была умеренно дезорганизована. Альфа ритм, нерегулярный по амплитуде, неравномерно модулированный, обычно имел заостренную форму. Зональные различия часто были ослаблены за счет гиперсинхронизации альфа ритма и распространения его на передние отделы коры.

В большинстве случаев на ЭЭГ отмечались умеренные (в ряде случаев - выраженные) диффузные резидуально-органические изменения в виде повышенного содержания медленных волн тета- и дельта- диапазонов, амплитуда которых не превышала 60 мкв. Главной отличительной чертой биоэлектрической активности мозга испытуемых этой группы было наличие в подавляющем большинстве случаев (83%) тенденции к пароксизмальным проявлениям в виде генерализованных билатерально-синхронных вспышек ритмичных медленных волн тета- и дельта- диапазонов, часто в сочетании с высокоамплитудными (до 150-200 мкв) заостренными альфа-волнами и иногда - в комплексе с веретенами бета-1-ритма. Билатеральные разряды по своей амплитуде превышали, обычно, общую фоновую активность более, чем на 100%.

У 22 из 31 обследованных испытуемых билатерально-синхронные вспышки регистрировались в фоновой ЭЭГ и значительно усиливались при стандартных функциональных пробах, особенно на фоне ритмической фотостимуляции частотой 15-16 Гц. Еще у 3 испытуемых вспышки отсутствовали в фоне, но появлялись при провокационной пробе с трехминутной гипервентиляцией.

Согласно современным представлениям клинической электрофизиологии, отмечаемые на ЭЭГ билатеральные разряды высокоамплитудных альфа волн а также симметричные вспышки волн тета- и дельта- диапазонов являются наиболее типичным признаком дисфункции неспецифических срединных структур, т.е. всего сложного функционального комплекса, включающего продолговатый мозг, мост, средний мозг, таламус, гипоталамус и лимбическую систему (Зенков Л. Р., Ронкин М. А., 1991). Дисфункция неспецифических срединных структур, отражающая дизонтогенетическую патологию, наблюдается обычно у лиц с резидуальными явлениями перинатальной энцефалопатии, сопровождаемой внутричерепной гипертензионной гидроцефалией и часто осложненной другими патогенными факторами (Галкина Н. С., 1973, Бурцев А. К., Малецкая Н. С., 1997).

Косвенным подтверждением значительной роли дизонтогенетических расстройств в клинической картине может служить присутствие в ЭЭГ условно эпилептиформных проявлений, указывающих на снижение порога судорожной готовности мозга (спайки, полифазные острые волны амплитудой до 70 мкв, усиливающиеся при функциональных нагрузках) (Зенков Л. Р., 1996). Кроме того, в исследуемой группе на ЭЭГ отмечались изменения, характеризующие дисфункцию регулирующих систем лимбико-ретикулярного комплекса, играющего ведущую роль в регуляции эмоциональных, мотивационных, вегетативно-висцеральных и нейроэндокринных механизмов (значительная редукция альфа-ритма, доминирование высокоамплитудной - до 40-50 мкв - низкочастотной бета-активности, часто в виде веретен) (Карлов В. А., 1990).

У испытуемых, признанных вменяемыми, на ЭЭГ отмечались негрубые диффузные изменения биоэлектрической активности головного мозга резидуально-органического характера, выражающиеся в нарушении регулярности альфа-ритма, повышении в ЭЭГ удельного веса медленноволновых форм небольшой амплитуды. Стандартные функциональные пробы выявляли, как правило, легкие изменения регуляторного характера со стороны неспецифических активирующих систем мозга, отражающие некоторый дисбаланс активирующих и синхронизирующих влияний на кору.

В большинстве случаев (69%) признаки дисфункции неспецифических срединных структур отсутствовали, как в фоновой ЭЭГ, так и при функциональной нагрузке. В остальных случаях их удавалось выявить только при гипервентиляции. При этом амплитуда билатерально-синхронных вспышек не превышала 50-60 мкв.

Среди испытуемых, признанных невменяемыми, отмечались грубые диффузные изменения резидуально-органического характера. Однако проявления, отражающие функциональные сдвиги в деятельности неспецифических срединных структур для группы невменяемых не были характерны.

Таким образом, ведущей характеристикой исследуемой группы оказались характерные изменения неспецифических срединных структур, включая структуры, ответственные за эмоционально-волевую регуляцию. В группах сравнения преобладали неспецифические резидуально-органические изменения. Указанные изменения биоэлектрической активности расцениваются, как правило, в качестве конституционально обусловленных особенностей функционирования систем, связанных с регуляцией эмоционального поведения и являющихся психобиологической основой формирования базовых характерологических свойств личности (Иващенко О. И., Шостакович Б. В., Огарок Е. М., 1998).

Глава 4 Волевые расстройства, их диагностика и значение для судебно-психиатрической экспертной оценки расстройств личности.

4. 1. Современная концепция волевых расстройств в психиатрии.

В современной науке существует три основных подхода к проблеме волевой регуляции: мотивационный, “свободного выбора” и регуляционный.

Мотивационный подход впервые обозначился в работах Аристотеля, обосновавшего введение новой философской категории (b o u l h , b o u l h m a - желание, намерение, воля). Греческая философия рассматривала волю в качестве отдельной побудительной силы, качества души, обеспечивающего возможность к произвольному действию, к действию согласно принятому решению. Впервые в качестве понятия науки воля используется Р. Декартом (1644) и обозначает “способность души формировать желание и определять побуждение к действию, которую нельзя объяснить, исходя из рефлекторного принципа”. Д. Пристли (1777) впервые выделил понятие мотива, называя мотивы “скрытыми причинами воли”. В дальнейшем именно эта концепция вошла в клиническую психиатрию благодаря К. Ясперсу (1913), который утверждал, что “мотивам, представляющим собой ... исходный материал, противопоставлено решение, возникающее как результат взвешивания “за” и “против”, колебаний и конфликта. Это - личностное “я хочу” или “я не хочу”. Это осознание своей воли”. Сходные определения давали Т. Рибо и Х. Хекхаузен (1986). В рамках мотивационного подхода развивалось и представление о воле, как способности к сознательному, намеренному преодолению препятствий. В работах Н. Аха (1935) феноменологически воля приобретает несколько граней: образность (ощущение напряжения, предчувствия, предвосхищения), предметность (представление о цели и ее соотнесение со средствами), состояние (психическое переживание трудности, осознаваемое усилие), актуальность (внутреннее действие). Динамическая сторона волевого акта также приобретает у Н. Аха новые черты: это не только действие, но и предвидение ожидаемого от него эффекта, прогноз исхода и регуляция по ходу выполнения. Согласно Л. С. Выготскому (1983), сущность волевых процессов сводится к способности управлять своим поведением, подчинять его сознательно поставленным целям. Л. С. Выготский рассматривал волю в качестве “социального новообразования, высшей психической функции в мотивационной сфере”.

Ряд положений, высказанных Н. Ахом и Л. С. Выготским, оспаривается другими теоретиками. В частности, широко распространено мнение, что прогностическая функция в большей степени принадлежит интеллекту, нежели воле. Провести границу между составляющими высшей нервной деятельности можно лишь сугубо теоретически. Наиболее обоснованной, на наш взгляд, является позиция С. Л. Рубинштейна (1946): “Мы не противопоставляем волевые процессы интеллектуальным и эмоциональным; мы не устанавливаем никакой взаимоисключающей противоположности между интеллектом, чувством и волей. Один и тот же процесс может быть (и обыкновенно бывает) и интеллектуальным, и эмоциональным, и волевым. Изучая волевые процессы, мы изучаем волевые компоненты психических процессов. Вместе с тем волевой процесс еще более непосредственно и органически, чем процессы эмоциональный и интеллектуальный, включен в действие и неразрывно связан с ним. Так что изучение волевого акта непосредственно переходит в изучение действия, или вернее, изучение волевого акта - это и есть изучение действия в отношении способа его регуляции”.

В рамках мотивационного подхода современная психиатрия рассматривает волю как психический процесс, заключающийся в способности к активной планомерной деятельности, направленной на удовлетворение потребностей человека. Деятельность рассматривается как произвольная и целенаправленная тогда, когда она осуществляется в соответствии с представлениями о конечных результатах и контролируется на каждом из этапов (Шостакович Б. В. 1997). Волевой акт - сложный, многоступенчатый процесс, включающий потребность (желание), определяющую мотивацию поведения, осознание потребности, борьбу мотивов, выбор способа реализации, запуск реализации, контроль реализации.

Подход “свободного выбора” и регуляционный подход развивались параллельно и в качестве альтернативы мотивационному подходу. Фактически подход “свободного выбора” связан с отождествлением воли и интеллекта. “Мы ищем у разума предписания для поведения, ... познаем практическую свободу посредством опыта. В этом причинность разума в отношении воли” (И. Кант, 1781). В дальнейшем подобная точка зрения находила все меньше последователей, и акцент постепенно сместился в сторону “склада личности”. Согласно В. Виндельбандту (1904), “свободный выбор - это выбор на основе постоянных мотивов, составляющих сущность человека и личности, он есть проявление собственного характера в противовес обстоятельствам, порождающим ситуативные мотивы”. Таким образом, в физиологии и психиатрии подход “свободного выбор” практически слился с мотивационным.

Регуляционный подход подразумевает, что воля выполняет исключительно контролирующую, сдерживающую функцию. Еще в представлении Сократа воля отождествлялась с направлением полета стрелы, понимая под этим предвосхищенный факт, что стрела уже сорвалась с тетивы, но воля позволяет ей помчаться лишь тогда, когда верно выбрана цель. В настоящее время психиатрия переживает повторный расцвет регуляционного подхода, что связано с достижениями в области электрофизиологии. S. Spence (1996), формулируя концепцию воли, указывает на три ее слагаемых: сознание свободы выбора действий, сознательное прогнозирование результата, абстрактное убеждение в свободе воли. По его мнению, эти составляющие могут реализовываться и порознь, например, сознание свободы воли может сочетаться с убеждением, что действия обусловлены внешними или внутренними детерминирующими факторами (фатумом). Чувство “сделанности” у больных шизофренией может распространяться на действия, мысли, аффект и т.д., качественным отличием этих состояний является остро переживаемое чувство несвободы воли. B. Libet (1982) доказал в серии электрофизиологических опытов, что моторному акту предшествуют три серии потенциалов, отстоящих от начала действия на 850, 90-80 и 60-50 миллисекунд соответственно (т.н. потенциалы готовности, прелокомоторной активности и собственно, двигательный потенциал). Однако, осознание решения об осуществлении движения запаздывало в среднем на 350 мс и возникало после потенциала готовности, т.е по ходу уже начавшегося действия. Таким образом сознательно человек еще может принять решение о прерывании моторного акта (на его реализацию потребуется также около 350 мс).

Таким образом, в современной психиатрии волевые процессы принято рассматривать в контексте трех основных подходов: мотивационного, регуляционного и - реже - в рамках подхода “свободного выбора”. Исходя из вышеизложенных представлений о воле, как психической функции, представляется справедливым полагать, что расстройства воли, во всем своем феноменологическом разнообразии, выражаются в нарушении способности к деятельности, патологических, извращенных потребностях, нарушении представления о конечных результатах, нарушении контроля за деятельностью, нарушении проецирования процессов в сознании.

* * *

Любое действие индивидуума является непосредственным воплощением в реальность его волевых актов. “Каждый истинный, настоящий непосредственный акт воли в то же время и непосредственно - проявляющийся акт тела” (А. Шопенгауэр, 1818).

Особое значение приобретает констатация и диагностическая оценка волевых расстройств в судебно-психиатрической практике. Международная юридическая практика считает основой предпосылкой вменяемости, и как следствие, способности нести ответственность за свои действия, “злую волю” (mens rea), умысел, направленный на совершение деяния (Крылова Н. Е., Серебренникова А. В., 1997). Юридический (психологический) критерий невменяемости (и “ограниченной вменяемости”) включает волевой признак, характеризующий способность лица руководить своими действиями. Общепризнанно, для решения вопроса о вменяемости или невменяемости лица недостаточно одного медицинского критерия (факта психического расстройства). Таким образом, именно юридический критерий, определяющий степень выраженности констатируемых психических расстройств, является ведущим в экспертной оценке вменяемости - “ограниченной вменяемости” - невменяемости (Шостакович Б. В., Горинов В. В., 1996).

Первые попытки создания способа диагностики волевых процессов были предприняты в начале ХХ века Н. Ахом (N. Ach, 1935). Предложенный им способ позволял оценить способность к произвольной регуляции психических процессов, управляющих действием. В основу способа была положена оценка способности к переключению между психическими процессами, что осуществлялось в три этапа: испытуемый заучивал определенные последовательности слогов, затем его просили воспроизводить слоги в определенном порядке, в ходе эксперимента инструкция менялась, ошибки фиксировались. По мнению Н. Аха количество ошибок в опыте могло быть интерпретировано в качестве показателя общей способности к произвольной регуляции Однако, способ, предложенный Н. Ахом, отличался парциальностью оценки (невозможность оценить мотивы, эмоциональные реакции, прогноз), его реализация занимала продолжительное время (около 7 дней на каждого испытуемого), а теоретические предпосылки представлялись весьма спорными.

Ряд способов оценки волевых процессов был предложен К. Левином (K. Lewin, 1926). Он несколько модифицировал методику Н. Аха, а также пытался оценить влияние мотивации и эмоциональных реакций, предлагая слоги для заучивания с разным числом повторений. Число повторений зависело от предполагаемого эмоционального “заряда”, которым обладало заучиваемое слово или слог. Ряд других способов, предложенных К. Левином (исследования полевого поведения) не нашли практического применения, хотя имели значение для развития психологической концепции воли.

Американскими психологами и психиатрами разрабатывались способы оценки мотивации и настойчивости в достижении цели. Суть указанных способов в целом сводится к оценке количества ошибок в экспериментах, где оценивается реакция на успех и неуспех (например, при решении арифметических задач). Анализ большого количества подобных работ позволил прийти к заключению об их невысоком прикладном значении (Самошин А. И., 1968). Вообще, выполнение заданий испытуемым не должно зависеть от его образовательного уровня, поэтому большинство методик данного типа малодостоверны. Подобный недостаток имеется и у широко используемой методики Б. В. Зейгарник - Б. И. Бежанишвили, где для успешности ответов на стимульные вопросы необходим широкий круг познаний (например, карточка 10а: написать 5 фамилий известных советских киноартистов на букву “Л”) (Бежанишвили Б. И., 1967). Общим недостатком указанных методик, обусловившим их низкое прикладное значение, явилось в первую очередь, стремление экспериментаторов распространить интерпретацию отвлеченных условий эксперимента на поведение испытуемых в реальной жизни. По мере накопления работ в данной области обнаружилось отсутствие корреляций между результатами, полученными разными исследователями.

Отечественные исследователи, работая в направлении оценки степени произвольности поведения и степени волевых усилий, сделали подробные эмпирические описания развития волевых способностей в зависимости от возраста, типа высшей нервной деятельности, описали влияние мотивации на деятельность. Однако попытки создать какие-либо методы измерения, которые позволяли бы сравнить показатели отдельных испытуемых или сделать на основании эксперимента определенные выводы, касающиеся личности данного субъекта не увенчались успехом (Иванников В. А., 1998).

Экспертная практика требует использования объективных способов диагностики. Они должны быть просты в применении, обеспечивать возможность индивидуальной, объективной оценки, позволять оценить как личностные особенности испытуемого, так и присутствие клинических психопатологических феноменов, указывающих на расстройства волевой сферы. Для решения этой задачи нами был разработан собственный способ диагностики волевых расстройств.

4. 2. Способ оценки степени выраженности волевых расстройств в судебно-психиатрической клинике.

Разработанный нами способ диагностики волевых расстройств основан на типологии параметров воли, предложенной В. А. Иванниковым (1998), в соответствии с которой весь спектр волевых расстройств был разделен на 7 категорий. В раздел волевых действий вошли нарушения действий, направленных на удовлетворение потребности в будущем, на создание объективных ценностей, удовлетворяющих потребности общества и отдельных людей, удовлетворение требований ближайшего окружения и выполнение моральных норм (по С. Л. Рубинштейну, 1946). В раздел преодоления препятствий было включено преодоление физических преград, сложности действия, новизны обстановки, внутренних состояний (усталость, болезнь), конкурирующих мотивов и целей, выполнение социально заданных действий на пути к цели. К группе феноменов преодоления конфликта отнесены выбор между несовместимыми действиями, между целями, личными и социальными мотивами, желанием достижения цели и ее последствиями. К категории преднамеренной регуляции были отнесены регуляция параметров действия (темпа, скорости, силы, длительности), торможение неадекватных процессов, прежде всего - эмоциональных, организация психических процессов в соответствии с ходом деятельности, способность противостоять рефлекторным действиям (например, отведению руки от горячего предмета) (по Калину В. К., 1983). В категорию автоматизмов и навязчивостей вошли такие феномены, как навязчивые мысли и действия (без отчуждения и чуждые), выработка автоматизмов с потерей над ними волевого контроля (по S. Spence, 1996). В категорию мотивов и влечений были включены переживание влечений и побуждений, их осознание (по L. Fields, 1996), субъективное восприятие свободы волевого акта (по К. Ясперсу, 1913). Последнюю категорию составили прогностические функции.

Волевые действия включают действия, совершаемые без актуально переживаемой потребности в самом действии либо в его результатах, но за которыми стоит решение, направленное на: удовлетворение потребности в отдаленном будущем (действие не носит характера заведомо необходимого), создание объективных ценностей на пользу общества или отдельных людей, удовлетворение требований коллектива, ближайшего окружения (при отсутствии собственной заинтересованности), подчинение нормам морали, принятым в обществе (Рубинштейн С. Л., 1999).

Сознательное преодоление препятствий на пути к цели включает преодоление физических помех, сложности действия, новизны обстановки, выполнение социально заданных действий (сначала надо сделать действие 1, прежде чем будет можно выплнить действие 2, например, поступить в ВУЗ возможно только после получения полного среднего образования), преодоление внутренних состояний (болезнь, усталость), преодоление конкурирующих мотивов и целей.

Конфликт и его преодоление подразумевает выбор из двух и более несовместимых действий, целей, обусловленных разными мотивами и/или приводящих к разным последствиям, предпочтение личным или социальным мотивам, оценка собственно цели и ее возможных последствий (включает элемент прогноза).

Преднамеренная регуляция включает регуляцию параметров действия (силы, скорости, темпа), торможение неадекватных психических процессов, особенно эмоциональных, организацию психических процессов в соответствии с ходом деятельности, способность оказывать сопротивление рефлекторным действиям.

Автоматизм и навязчивости определяются легкостью выработки навыков автоматизированных действий с утратой контроля за ними, наличием навязчивых действий, мыслей, которые воспринимаются без отчуждения, либо как чуждые личности, но без утраты их собственной принадлежности, либо постороннего происхождения (с элементом сделанности) (S. Spence,1996).

Мотивы и влечение включают переживание первичного, ненаправленного влечения, переживание естественного инстинктивного побуждения (в трактовке К. Ясперса), переживание собственно волевого акта, имеющего осознанную цель и сопровождаемое осознанным представлением о средствах и последствиях достижения цели (по B. Libet, 1982), осознание свободы воли (по К. Ясперсу, 1913, S. Spence 1996).

* * *

Клиническая психопатология относит все проявления психических расстройств к трем группам в соответствии с отделами рефлекторной дуги: поражения рецепторного отдела, поражения интрапсихической области, нарушения эффекторного звена. Тогда, исходя из концепций воли, волевые расстройства будут распределены между второй и третьей группами (Снежневский А. В., 1982).

Спектр расстройств, объединенных нарушением волевых функций, очень широк. В психиатрии существует и противоположная тенденция - сужать круг волевых расстройств. М. О. Гуревич (1949), относивший волевые расстройства к патологии эффекторного звена, выделял следующие их формы: расстройства влечений, расстройства воли, расстройства действий. В виде частных форм он рассматривал понижение волевой активности (абулию), повышение волевой активности (гипербулию), извращение волевых функций и действий, в т.ч. кататонию, и частично - расстройства внимания.

Можно условно разделить волевые расстройства на семь основных групп.

Группа 1. Расстройство волевых действий. Волевые действия - действия, совершаемые без актуально переживаемой потребности в самом действии либо в его результатах, но за которыми стоит решение, направленное на удовлетворение потребности в отдаленном будущем (действие не носит характера заведомо необходимого). Расстройство проявляется клинически неспособностью фиксировать свое внимание и выполнять действия, результат которых не является очевидным, моментально достижимым. Расстройство связано и с прогностической функцией. Обнаруживающие расстройство пациенты сообщают, что они не могут представить себе плодов своего труда, разочаровываются в выполняемой ими работе прежде, чем достигнут результата, либо саму долгую работу воспринимают уже как отрицательный результат, неспособны мотивировать себя на длительный труд, нуждаются в дополнительных стимулах - “вехах”. В частности, они не могут сделать накоплений на приобретение какой-либо ценной вещи, обучаться, если их знания не находят практического применения. Неспособность к созданию объективных ценностей на пользу общества или отдельных людей проявляется отсутствием способности к альтруистическим поступкам, что нередко создает впечатление черствости, сниженного энергетического и эмоционального потенциала (Курек Н. С., 1996). Способность к удовлетворению требований коллектива, ближайшего окружения (при отсутствии собственной заинтересованности) часто нарушается у психопатических личностей, особенно с выраженным истерическим радикалом. Пациенты поясняют, что у них возникает “настойчивая потребность делать все наперекор” они не в силах сделать иначе, хотя сознательно понимают свою неправоту и осознают необходимость упорядочить свое поведение. Один из пациентов, трактуя пословицу “не плюй в колодец...”, дав сначала правильную трактовку переносного смысла, пояснил: “Я по натуре человек не брезгливый. И обязательно плюну. Чтобы другим нагадить” (собственное наблюдение). Для психопатических личностей характерно пренебрежение нормами морали, принятыми в обществе, что также входит в указанную группу.

Группа 2. Расстройство сознательного преодоления препятствий на пути к цели. Сознательному преодолению препятствий на пути к цели могут мешать: физические помехи, когда пациенты поясняют, что даже незначительное усилие с их стороны заставляет отказаться от выполнения ранее намеченного. Один пациент сообщил, что никогда не разогревает еду, оставленную ему в холодильнике женой, потому что “это требует колоссального напряжения воли” (собственное наблюдение). Также сложность действия может приводить к отказу от его выполнения. Часто выполнению действия препятствуют социально заданные условия, например, один пациент, имея образование 6 классов средней школы, предпринял попытку подать документы в ВУЗ. В ответ на отказ в приеме документов он пытался всучить взятку секретарю приемной комиссии. Пояснил, что ему советовали завершить среднее образование экстерном за 6 месяцев, но он не хотел “терять время” и избрал “самый логичный путь: маленькие золотые кружочки проходят в самые узкие щелки” (собственное наблюдение). Особенно трудными для преодоления являются конкурирующие мотивы и цели. Один из пациентов признался, что делая подарки друзьям, всегда покупает предметы в двух экземплярах, чтобы не испытывать потом жалости по поводу того, что лишился столь нравящегося ему объекта (собственное наблюдение). Новизна обстановки, социально заданные действия -сначала надо сделать шаг № 1, прежде чем будет можно сделать шаг № 2 (в частности, в вышеприведенном примере: сначала получить законченное среднее образование, а потом сдавать вступительные экзамены в ВУЗ), внутренние состояния (болезнь, усталость), также входят в эту группу.

Группа 3. Расстройство преодоления конфликта. Может быть вызвано одним или несколькими факторами, такими, как: несовместимость двух действий необходимость выбора одной из целей а) обусловленных разными мотивами, б) приводящих к разным последствиям, несовместимость личных и социальных мотивов, несовместимость цели и последствия действия. Расстройство проявляется клинически нарушением способности осуществления выбора, что может реализовываться в различные типы реагирования. Некоторые личности избегают принятия решения, намеренно уклоняются от него, стремясь пустить дело на самотек, либо перекладывая принятие решений на других. Вторые пытаются использовать в качестве “третейского судьи” случай (подбрасывают монетку, садятся в первый подошедший автобус и т.д.). Для третьих (особенно для лиц с психическим инфантилизмом) характерно избирательное уничтожение одной из альтернатив, что иногда проявляется в инструментальной агрессии. Один пациент сообщил, что в раннем детстве, когда мать запрещала ему есть варенье, он намеренно разбивал банку, причем таким образом, чтобы растекшееся варенье было уже невозможно съесть, в чем потом сознавался матери (собственное наблюдение). Возможно, что по типу выбора между целями людей можно разделить на две группы, различающихся по поведенческому паттерну. Первые делают выбор, исходя из желаемого, из цели (выберу то, чего больше хочу), другие - исходя из реальной достижимости результата и практичности цели.

Группа 4. Расстройство преднамеренной регуляции. Связано с нарушением следующих показателей: параметров действия (силы, скорости, темпа), торможения неадекватных психических процессов, особенно эмоциональных, организации психических процессов в соответствии с ходом деятельности, способности оказывать сопротивление рефлекторным действиям. Классической иллюстрацией развернутого расстройства преднамеренной регуляции является синдром автономной конечности, возникающий при повреждении медиальных участков коры лобной доли (в противоположном заинтересованной конечности полушарии) или передних отделов мозолистого тела. Больные, страдающие данным расстройством, теряют контроль над действиями руки, которая совершает порой сложные движения независимо либо против их воли. Субъективно они оценивают руку как часть своего тела, которая “взбунтовалась и делает только то, что хочется ей”, они стремятся ее контролировать, вплоть до того, что вслух отдают ей приказы, привязывают руку или удерживают ее здоровой рукой. Они никогда не приписывают ее неконтролируемые движения воле посторонних сил, но в то же время тяготятся невозможностью распространить свою волю на функции конечности. Чувства отчуждения здесь не возникает, возможно потому, что рука, несмотря на свое неконтролируемое поведение, идентифицируется с собственным телом (Goldberg G., Bloom K.,1990). В практике подобные расстройства встречаются нечасто. В то же время нарушение регуляции параметров действия (силы) отмечается у многих пациентов. Один пациент жаловался, что никогда не мог наколоть своему ребенку орехи, т.к. разбивал их в лепешку (собственное наблюдение). Многие больные, не обнаруживающие навязчивостей, отмечают, что не в силах контролировать свои эмоциональные проявления. Так, один испытуемый рассказал, что, присутствуя на похоронах тетки, не мог сдержать “злорадного смеха”, поскольку покойной надели именно то платье, которое она не любила при жизни (собственное наблюдение). Организация психических процессов в соответствии с ходом деятельности предполагает последовательное переключение внимания, мыслительных процессов и т.д. по мере перехода от одного действия к другому. Один психически здоровый художник (его показатели вошли в группу контроля) рассказывал, что когда он пишет картину, то иногда думает о чем-то постороннем, и не может направить свои мысли на работу. Обнаружил, что картины, написанные в таком состоянии, хуже других его работ. Связывает подобные состояния с усталостью (собственное наблюдение). Сопротивление рефлекторным действиям подразумевает способность сознательно преодолевать боль (например, ухватить с плиты горячую сковороду, когда пригорает жаркое), страх и другие состояния, имеющие за собой набор рефлекторных моторных актов (отдергивание руки, зажмуривание глаз).

Группа 5. Расстройство, сопровождающееся формированием автоматизмов и навязчивостей. В этом случае легко вырабатываются навыки автоматизированных действий и утрачивается контроль за ними, имеются навязчивые действия, мысли и т.д., воспринимаемые без отчуждения, имеются мысли и действия, воспринимаемые как чуждые личности, но без утраты их собственной принадлежности (в т.ч. импульсивные), имеются мысли и действия, воспринимаемые как чуждые личности, постороннего происхождения (в т.ч. сделанные). В эту группу входят значительно различающиеся по психопатологическому значению феномены. К автоматизированным действиям относят игру на музыкальных инструментах, вождение автомобиля, привычный выбор маршрута. Люди, добирающиеся до работы одним и тем же путем на протяжении многих лет, порой ловят себя на том, что если им однажды выпадает необходимость пойти другим путем, они автоматически идут привычной дорогой. Сюда же относятся и собственно навязчивости. Феномены сделанности отличаются от всех вышеперечисленных утратой идентичности собственной личности и чувства свободы воли. Пациент (диагноз: шизофрения) сбросил бутылочку с анализом мочи с тележки, стоявшей в отделении. Объясняя свой поступок, сказал, что “импульс, согласно которому он действовал, пришел извне. Возникло чувство, будто из рентгенологического кабинета, где ему случилось быть накануне (по стоматологическим показаниям). Ему не было до бутылки никакого дела, но они хотели этого. Все, что ему оставалось сделать, только подчиниться. Противиться их воле он не мог (Mellor C. S., 1970).

Группа 6. Расстройство мотивов и влечений. Нарушены переживание первичного, ненаправленного влечения, переживание естественного инстинктивного побуждения, переживание (на уровне чувства) собственно волевого акта, имеющего осознанную цель и сопровождаемое осознанным представлением о средствах и последствиях достижения цели, осознание свободы воли. В указанной типологии находят свое отражение как феномены, рассматриваемые клинической психиатрией в качестве собственно расстройств волевой сферы, так и другие состояния, при которых нарушаются функции воли.

Группа 7. Прогностические функции. Пациенты, обнаруживающие расстройства данного круга с трудом прогнозируют последствия своих действий. Так один испытуемый сообщил, что однажды очень удивился, когда вернувшись с работы, застаал жену в слезах. Он и не думал, “что она так близко к сердцу примет его слова”, что он уйдет к другой женщине. За прошедшие несколько часов он уже давно передумал (собственное наблюдение).

* * *

Исходя из теоретических и методических предпосылок нами был разработан способ шкалированной диагностики волевых расстройств (Нормированная шкала диагностики волевых расстройств - НШДВР). Удобство шкалированной диагностической оценки заключается в простоте использования, возможности сравнения показателей по шкалам, создания индивидуального профиля испытуемого, возможности прикладной диагностической оценки исследуемых расстройств с уточнением степени их выраженности. Нами также был предусмотрен расчет нормированных показателей, делающих способ более удобным при осуществлении научных исследований и сравнительной диагностики.

Принцип работы шкалы основан на регистрации феноменологических показателей. Для удобства заполнения шкалы и расчета нормированных показателей был создан вопросник, включающий 75 вопросов по 7 вышеперечисленным категориям, составившим шкалы вопросника. Каждый вопрос представляет собой утверждение, на которое необходимо дать один из ответов: “Да”, “Пожалуй, да”, “Пожалуй, нет”, “Нет”. Утверждение составлено таким образом, чтобы по ответу на него было возможно оценить сохранность исследуемого компонента волевой функции. Например, для оценки сохранности к удовлетворению потребности в отдаленном будущем (шкала волевых действий) сформулированы следующие утверждения:

“Я могу трудиться без устали, хотя знаю, что пожну плоды лишь спустя много лет” (утверждение № 1) (подразумевается ответ “да”)

“Мне не хватит сил заставить себя работать, если я не увижу скоро каких-нибудь результатов” (утверждение № 7) (подразумевается ответ “нет”)

“Бывает, я несколько лет откладываю понемногу денег, чтобы сделать какую-нибудь покупку” (утверждение № 13) (подразумевается ответ “да”)

Испытуемому предлагается заполнить бланк, содержащий диагностические вопросы-утверждения (см. приложение). В ходе эксперимента могут потребоваться комментарии экспериментатора, который, сообразно обстоятельствам, может предложить иную формулировку вопроса, например, утверждение № 43 “Если в компании меня попросят не курить, я сдержусь во чтобы то ни стало” (шкала волевых действий) может поставить в тупик некурящего респондента. Экспериментатор может предложить ему другой, схожий вопрос, сформулировав его конкретно или в общей форме: “Можете ли Вы отложить выполнение того, что намеревались делать, если это мешает другим?” (см. приложение).

Когда испытуемый завершает работу с вопросником, приступают к расчету показателей по шкалам. Ответы “Да” и “Пожалуй, да”, “Нет” и “Пожалуй, нет”, суммируются. За каждый ответ, не соответствующий подразумеваемому, начисляется один балл (см. ключ к вопросам в приложении). Таким образом по каждой шкале рассчитывается количество несоответствий, составляющее сумму “сырых баллов”. Для объективности оценки и возможности сравнивать степень нарушения по шкалам для каждой шкалы рассчитывается нормированный показатель, равный отношению числа несоответствий (“сырых” баллов) к общему числу вопросов в шкале. Для удобства обработки результатов вручную можно использовать заранее рассчитанный коэффициент (К), равный величине, обратной числу вопросов в шкале. Умножение К на сумму “сырых” баллов дает нормированный показатель для шкалы. Для удобства расчета показателей используется бланк анализа результатов (см. приложение).

Способ реализован в двух формах: в форме бланка вопросника, бланка анализа результатов с приложением ключа и в форме компьютерной программы, работающей в среде MS-DOS.

В клинике психопатий волевые расстройства играют одну из ведущих ролей, притом, что у лиц, у которых диагностируются расстройства личности, функции интеллекта и мышления являются сохранными. При экспертной оценке расстройств личности констатация у испытуемого выраженных волевых нарушений может явиться веским аргументом в пользу применения ст. 22 УК РФ.

4.3. Волевой критерий формулы ограниченной вменяемости

Правовая система государства отражает развитие общества, его исторические, культуральные, национальные особенности. На основании определенных черт сходства между правовыми системами различных государств, происхождение которых связано с общим направлением развития или с прямым заимствованием правовых норм, правоведы выделяют правовые семьи (Давид Р., Жоффре-Спинози К., 1996). В настоящий момент в европейской культуре сформировались две правовые семьи: романо-германская (континентальное), ведущая свое происхождение от римского права, и англо-американская (нормандская) (Решетников Ф. М., 1993).

К романо-германской правовой семье относятся страны континентальной Европы, в том числе, страны с чрезвычайно богатыми светскими правовыми традициями (Германия, Франция, Италия, Швейцария), все страны Латинской Америки, страны Ближнего Востока, ряд государств Африки. К романо-германской правовой семье следует отнести и Россию.

К англо-американской правовой семье кроме Великобритании и США относятся Индия, государства Индокитая, Австралия, бывшие колонии Великобритании в Африке.

Вина в уголовном праве Англии и США обозначается термином “mens rea”. Толкования этого термина разнятся: ряд авторов трактует его как “аморальный мотив”, другие - в качестве “злого разума”, “злой воли”.

В Англии распространено мнение, что вина включает в себя два элемента: намерение совершить деяние и знание обстоятельств, которые делают его преступлением. Также ряд авторов склонны считать, что вина - это “заслуживающее (с юридической точки зрения) порицания психическое состояние”. Более того, высказываются мнения, что “это любое психическое состояние, которое прямо или косвенно указано в определении того преступления, которое вменяется в вину” (Уголовное право современных государств. Сборник. 1972).

При этом учитываются различные критерии: способность сознавать, намерение и знание, сознание и желание действия (бездействия) и его последствий. С точки зрения англо-американского права вина является субъективным состоянием, характеризующимся интеллектуальным (осознавать) и волевым (желать) моментами.

Во Франции УК не содержит общего определения вины (УК Франции, 1993). В большинстве трудов французских юристов вина трактуется как волевой акт. Согласно постановлению Кассационного суда Франции от 13 декабря 1956 г. “любое преступное деяние, даже неумышленное, предполагает, что его исполнитель действовал с умом и желанием”. По мнению французских юристов, само деяние дает основание предполагать вину лица, и последнее подлежит наказанию, если только не докажет действия непреодолимой силы (форс-мажорные обстоятельства), своей невменяемости или недостижения возраста уголовной ответственности.

В Германии УК не содержит понятия вины, хотя § 15 гласит, что “наказываются лишь умышленные действия, если закон прямо не предусматривает наказания за неосторожные действия” (УК ФРГ, 1996).

В России УК определяет понятие вины косвенно. Ст. 24 гласит, что “виновным в преступлении признается лицо, совершившее деяние умышленно или по неосторожности... деяние, совершенное по неосторожности, признается преступлением только в том случае, когда это специально предусмотрено...”. Ст. 25 УК РФ выделяет формы умысла - прямой (лицо желало именно данных последствий) и косвенный (прямо не желало, но сознательно допускало) (УК РФ, 1996).

Современная юридическая практика активно пользуется понятием “форма вины”. Английское право выделяет в качестве форм вины намерение, неосторожность и небрежность, причем только намерение, включающее ожидание наступления определенных последствий и желание этого, является результатом воли. Факт намерения не подлежит доказательству, поскольку считается, что любой разумный человек действует со свободой воли (free Will) (Fingarette H., 1982). Доказать отсутствие намерения должен обвиняемый. Однако английская юриспруденция постоянно делает шаги к сближению форм вины. В частности, предпринимаются попытки привнесения волевого компонента неосторожности. Если ранее неосторожность толковали как “сознательное игнорирование возможности наступления вредных последствий”, т.е. волевой акт не был направлен на достижение последствий, хотя сознательно они должны были предвидеться, то ныне направленность волевого акта (наступили не желаемые последствия) практически не принимается в расчет (Крылова Н. Е., Серебренникова А. В., 1997).

В США в модельном УК 1962 г. сформулированы четыре формы вины. Преступное деяние может быть совершено с целью (волевой акт направлен на достижение последствий, независимо от формы их достижения), с сознанием (присутствует осознание противоправности деяния), неосторожно либо небрежно (Примерный УК США, 1969).

Французское право выделяет умышленную вину, или преступный умысел, когда лицо желает наступления вредных последствий своего деяния и сознает незаконный характер своего деяния (используются волевой и интеллектуальный критерии), неумышленную вину или неосторожную вину, когда умысел не был направлен на достижение вредных последствий, но только на само деяние (водитель автомобиля желал ехать быстрее, знал, что это запрещено, мог предвидеть вредные последствия (аварию, наезд на пешехода) но не желал их наступления). Умышленная вина может быть представлена предумыслом (умысел формируется в течение длительного периода времени), что является отягчающим вину обстоятельством, специальным умыслом (преследовалась определенная цель, наличие которой необходимо доказать, чтобы за преступление наступила ответственность, если само действие не подлежит наказанию), неопределенным умыслом (лицо хотело причинить какой-либо вред, но не осознавало точного размера влекомого его действиями вреда).

В Германии выделяют в уголовном праве умысел и неосторожность как формы вины. Сознание противоправности выносится немецкими юристами в отдельный признак вины. Если оно отсутствует (лицо не знало о противоправности своего деяния и не могло избежать незнания противоправности), то деяние признается совершенным невиновно, независимо от присутствия умысла, и наказание не применяется. Умысел может быть прямым, если лицо желает наступления определенного результата в ходе выполнения определенных действий или просто знает, что его деяния соответствуют определенному составу преступления (умысел направлен на совершения преступления как такового), и косвенным (лицо мирится с возможностью совершения деяния и наступления результата, прямо не желая того). Неосторожность исключает желание наступивших последствий, но подразумевает способность лица их предвидеть.

В России формы вины определены ст. 25 УК (см. выше).

Способность лица, совершившего уголовно преследуемое правонарушение, нести за свои действия ответственность есть вменяемость. В большинстве национальных правовых систем она не определена, поскольку подразумевается, что большинство людей способны осознавать значение своих действий и руководить ими. Поэтому УК, как правило, определяет условия нарушения указанной способности. Это касается и России. Ст. 19 УК РФ определяет, что “уголовной ответственности подлежит только вменяемое физическое лицо” (УК РФ, 1996). Таким образом, вменяемость является предпосылкой вины (Шостакович Б. В., 1997).

Формула невменяемости (ограниченной вменяемости) практически всегда содержит несколько критериев, наиболее распространенными из которых являются медицинский (психиатрический) и юридический (психологический). Как правило, для установления невменяемости необходимы оба критерия.

В модельном УК США указывается, что “лицо не несет уголовной ответственности за поведение, если во время его осуществления оно вследствие психической болезни или неполноценности было лишено в существенной степени способности знать и оценивать характер и последствия такого поведения либо что такое поведение было неправильным”. Фактически, данная формулировка вытекает из правил Макнатена (1843), которые в обобщенной форме можно изложить следующим образом: лицо, страдающее душевным заболеванием или “дефектом психики” невменяемо, если лишено способности “знать природу и качество” совершаемого деяния и что деяние является вредным. Таким образом, волевой критерий в данной формулировке целиком уступает место интеллектуальному. В США развивается также концепция “непреодолимого импульса”, согласно которой если имело место воздействие непреодолимого импульса, вызванного психическим заболеванием или дефектом психики, и лицо не могло контролировать свои действия (волевой критерий), хотя и осознавало что поступает “неправильно”, оно невменяемо. Данная концепция усиленно критикуется юристами США (Преступление и наказание в Англии, США, Франции, ФРГ, Японии. Общая часть, 1991). В то же время врачи высказываются в пользу указанной формулировки, хотя и корректируют ее форму применительно к терминологии DSM - IV, говоря о расстройстве психической деятельности (Fields L., 1996).

Строгая формулировка понятия “психической болезни или неполноценности” в англо-американском праве отсутствует, а формулируемые судом и экспертами заключения не всегда соотносятся с принятыми медицинскими классификациями. Это обусловлено по-видимому тем, что невменяемость в этих странах представляет собой аргумент защиты, экспертное решение оспаривается в состязательном процессе и выносится на суд присяжных.

Во Франции невменяемость определяется медицинским критерием (“наличие психического или нервно-психического расстройства”) и психологическим критерием (“отсутствие способности осознавать или контролировать свои действия”), т.е. включает волевой критерий (ст. 122) (УК Франции, 1993).

В УК ФРГ § 20 определяет, что “без вины действует тот, кто при совершении деяния, вследствие болезненного психического расстройства, глубокого расстройства сознания, слабоумия или другого тяжелого психического отклонения не способен сознавать противоправность деяния или действовать с сознанием его противоправности” (УК ФРГ, 1996). Таким образом, невменяемое лицо не признается виновным и не наказывается, хотя волевой критерий (способность контролировать свои действия) может и не исполняться в конкретном случае.

В России ст. 21 УК формулирует невменяемость как отсутствие способности “осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) либо руководить ими вследствие хронического психического расстройства, временного психического расстройства, слабоумия либо иного болезненного состояния психики” (УК РФ, 1996). Здесь медицинский критерий указывает на перечень патологии, которая может при наличии юридического критерия исключать вменяемость. Волевой критерий (“способность руководить своими действиями”) сформулирован.

Поскольку в УК России точно сформулированы признаки медицинского критерия, необходимо подробнее остановиться на их трактовке.

По мнению В. А. Тихоненко (1997), к хроническим психическим расстройствам следует относить “не только традиционно включаемые в данный разряд шизофрению, МДП, прогрессивный паралич, но и любые другие трудноизлечимые или неизлечимые болезненные расстройства психики, развивающиеся на почве эпилепсии, органических поражений головного мозга и т.п.”. Под временным психическим расстройством понимают кратковременные или более затяжные, но заканчивающиеся выздоровлением, психические заболевания. Автор относит в эту группу алкогольные и другие интоксикационные психозы, реактивные состояния, обморочные состояния и различные припадки с глубоким помрачением сознания, а также исключительные состояния (патологическое опьянение, патологический аффект и др.). Под слабоумием автор понимает выраженное и стойкое снижение или недоразвитие интеллекта, причиной которого могут быть атеросклероз мозговых сосудов, старческая атрофия головного мозга, грубые органические поражения ЦНС (травматические, инфекционные и т.д.), генетические факторы. К иным болезненным состояниям психики автор относит тяжелые формы психопатии, психические расстройства, вызванные общесоматическими заболеваниями (Комментарий к Законодательству РФ в области психиатрии, 1997).

Т. П. Печерникова (1997) отмечает, что к “хроническим душевным заболеваниям” необходимо относить те заболевания, которые имеют тенденции к прогрессированию, в том числе и те из них, которые протекают приступообразно, но при ремиссиях сохраняют признаки медленного течения процесса или дефекта психических функций. Однако автор подчеркивает, что порой успешное лечение может заставить сомневаться в правомерности трактовать все случаи традиционно относимых к хроническим заболеваний, например, шизофрении, в контексте ст. 21 УК РФ.

Трактовка юридического критерия невменяемости в отечественном законодательстве также имеет ряд особенностей. Волевой признак, состоящий в неспособности руководить своими действиями, может свидетельствовать о невменяемости и при отсутствии интеллектуального признака. С другой стороны, неспособность осознавать характер своих действий всегда свидетельствует об утрате способности руководить ими.

Понятие “ограниченной вменяемости” разрабатывалось в зарубежном уголовном праве в связи с развитием в психиатрии концепции о “пограничных состояниях”, и в первую очередь - в связи с развитием учения о расстройствах личности.

В англо-американском праве норма “ограниченной вменяемости” отсутствует, хотя фактически указанная норма применяется судами. Например, согласно британскому закону об убийстве 1957 г. “ответственности не за тяжкое, а за простое убийство подлежит лицо, страдающее такой ненормальностью умственного развития, которая существенно уменьшает его ответственность”.

В УК Франции норма уменьшенной вменяемости законодательно закреплена в 1992 году. Ее формулировка практически соответствует таковой при невменяемости (см. выше), только психологический критерий подразумевает не отсутствие, а снижение способности осознавать или контролировать свои действия, т.е. ограниченная вменяемость определяется теми же критериями и содержит волевой компонент, который и в изолированном виде может служить признанию лица ограниченно вменяемым. Как правило, лица, подпадающие под действие нормы ограниченной вменяемости осуждаются во Франции к отбытию наказания на меньший срок и в специальном учреждении, сочетающем режим тюремного заключения и проведение медицинского наблюдения и медико-социальной реабилитации.

В УК Германии норма ограниченной вменяемости закреплена в § 21 с 1975 года. Согласно формулировке § 21 “если способность правонарушителя осознавать неправомерность своих поступков или руководить своими действиями в момент совершения деяния на основании, указанном в § 20 (см. выше), существенно уменьшена, то наказание ... может быть уменьшено”.

При введении в ФРГ новой редакции УК в 1975 г. разгорелся спор о возможности применения норм ограниченной вменяемости к пациентам с расстройствами личности, у которых, как правило, сохранена способность осознавать характер и значение своих действий, но нарушена способность руководить ими. Ряд авторов специально оговаривали перечень расстройств, к которым могут быть применены те или иные нормы § 21. “Стоит допустить отмену определения свободной воли, - писал Witter в 1972 г. - как психопатии придется квалифицировать как болезни”. Авторы, придерживавшиеся подобной точки зрения, опасались значительного расширения рамок экскульпации в связи со смягчением требований к показателям невменяемости, однако их опасения не подтвердились (Раш В., Конрад Н., 1996).

В России институт уменьшенной вины (вменяемости) пытались использовать еще в 1920-е годы, хотя УК и не содержал такой нормы. На протяжении долгого периода времени дискуссия о целесообразности введения подобного института велась и юристами, и судебными психиатрами. Накануне введения в России в УК ст. 22, Б. В. Шостакович и В. В. Горинов (1996) дали вполне конкретную оценку возможности применения норм ограниченной вменяемости в отечественном уголовном судопроизводстве: “судебно-психиатрические эксперты стоят перед фактом роста тех вариантов расстройств психической деятельности, при которых у личности сохраняется способность оценки и понимания событий, но снижается, а иногда и значительно, возможность удержаться от уголовно-наказуемого поступка, руководить своими действиями (волевой признак)”. Более того, авторы выделяют ряд подпунктов-составляющих волевого признака, относя к их числу нарушения способности к альтернативному выбору действий, нарушения мотивации и парциальную некритичность.

УК РФ в редакции 1996 года косвенно определяет понятие “ограниченной вменяемости” в ст. 22.: “вменяемое лицо, которое во время совершения преступления в силу психического расстройства не могло в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия), либо руководить ими подлежит уголовной ответственности”, однако наличие такого психического расстройства учитывается судом при назначении наказания. Таким образом, и в рамках “ограниченной вменяемости” в законодательстве России волевой признак юридического критерия сохраняет силу.

Таким образом в современном уголовном праве можно выделить следующие тенденции: все правовые системы признают свободу воли индивидуума, для признания деяния преступным не обязательно наличие волевого акта исполнителя деяния, направленного на достижение последствий, образовавших в итоге состав преступления. Преступление может быть совершено и невольно, для того, чтобы исполнитель преступного деяния мог нести за свои действия ответственность, (в ряде случаев - мог подвергаться уголовному преследованию) он должен быть вменяем. Невменяемость либо исключает вину, либо служит основанием для прекращения уголовного преследования. В состав волевого критерия вины включаются в качестве обязательных компонентов умысел (прямой или косвенный) на совершение деяния, являющегося самостоятельным составом преступления, либо его последствий, способность предвидеть возможные (хотя и не обязательно влекомые деянием) последствия (прогноз последствий) или возможность приобрести необходимые для осуществления данных способностей сведений. В состав юридического (психологического) критерия невменяемости (ограниченной вменяемости) входит волевой признак, подразумевающий отсутствие (снижение) способности контролировать свои действия. В ряде случаев он достаточен (при наличии медицинского критерия, но при отсутствии интеллектуального признака психологического критерия) для констатации невменяемости (ограниченной вменяемости).

4. 4. Особенности волевой сферы у подэкспертных с расстройствами личности и их судебно-психиатрическое значение.

Расстройства личности представляют собой группу пограничных психических расстройств, которые характеризуются, наряду с сохранностью интеллекта, выраженными аффективными и волевыми нарушениями.

Волевые расстройства в нашем исследовании обнаруживались в той или иной степени у всех испытуемых, оказавшись, наряду с аффективными нарушениями, стержневым симптомокомплексом в рамках расстройств личности. Они были также тесно связаны и с другими клиническими проявлениями, обнаруживали с ними высокую корреляционную связь.

Для каждого испытуемого определялись 7 нормированных показателей (НП) - волевых действий (ВД), преодоления препятствий (ПП), преодоления конфликта (ПК), преднамеренной регуляции (ПР), автоматизмов и навязчивостей (АН), мотивов и влечений (МВ), прогностических функций (ПФ). Рассчитывался средний НП по группам, его квадратичное отклонение и доверительный интервал. Рассчитывалась достоверность различий между НП по группам. Ожидалось выявление статистически достоверных различий между опытными и контрольной группой. Полученные данные отражены в таблице 15.

Таблица 15. Зависимость НП от глубины расстройств личности.

* - обнаружены достоверные различия (t і 2, P Ј 0,05) с группой контроля

** - обнаружены достоверные различия (t і 2, P Ј 0,05) с группой II

Результаты подтвердили наличие различий по большинству НП между испытуемыми с расстройствами личности и здоровыми лицами. Обнаружена прямая корреляция между возрастанием НП прогностической функции и степенью выраженности расстройств личности, отразившаяся и в экспертной оценке. Таким образом способ представляется весьма достоверным в плане клинической и экспертной оценки волевых расстройств.

Исходя из показателей, полученных при тестировании контрольной группы, представилось возможным определить следующие границы нормы и патологии по НП по каждой из шкал (см. таблицу 16).

Таблица 16. Оценка степени выраженности волевых расстройств по нормированным показателям (НП) по шкалам.

Расстройства волевых действий проявлялись в первую очередь пренебрежением моральными нормами (g = 0,383), особенно у истерических личностей (g = 0,341).

Расстройства сознательного преодоления препятствий на пути к цели проявлялись в трудности преодоления физических помех, сочетавшихся с шизоидными личностными чертами (g = 0,305), трудности выполнения сложных действий, сочетавшейся с шизоидными личностными чертами (g = 0,396), аффективными нарушениями депрессивного спектра (g = 0,383), трудности выполнения социально заданных условий (действий), сочетавшейся со сверхценными идеями (g = 0,325), трудности преодоления внутренних состояний, коррелировавшей с церебрастенической симптоматикой (g = 0,361), депрессивным аффектом (g = 0,302).

Расстройства преодоления конфликта обнаруживались в трудностях выбора между целями, сочетавшихся со склонностью к патологическому фантазированию (g = 0,304), тревогой (g = 0,292), несовместимости цели и последствий, обнаруживавшейся у шизоидных личностей (g = 0,342).

Расстройства преднамеренной регуляции проявлялись в форме нарушений контроля за параметрами действия, которые сочетались с апатическим аффектом (g = 0,324), тревогой (g = 0,276) и в форме утраты способности сопротивления рефлекторным действиям, которое сочеталось с злоупотреблением алкоголем (g = 0,379), было характерно для испытуемых с истерическим расстройством личности (g = 0,365).

Автоматизмы и навязчивости проявлялись в виде навязчивых мыслей без отчуждения, сочетавшихся с злоупотреблением алкоголем (g = 0,421), страхом (g = 0,272) и другими аффективными расстройствами (g = 0,389), сверхценными идеями (g = 0,346), было характерно для личностей истерического склада (g = 0,284), в виде легкости формирования автоматизированных навыков действий (g = 0,289).

Расстройства мотивации обнаруживались в форме трудности переживания волевого акта, сочетавшегося со злоупотреблением алкоголем (g = 0,283), апатией (g = 0,374).

Нарушение прогностических функций сочеталось с инфантилизмом (g = 0,384).

Диагностическая экспертная ценность признака считалась доказанной только в том случае, если он удовлетворял вышеизложенным критериям. Группу основных диагностических критериев составили собственно клинические признаки, распределенные согласно их удельному весу в диагностике расстройства личности и экспертной оценке. Для оценки удельного веса критериев использовался коэффициент (К), равный среднему значению отношений встречаемости данного фактора в опытной и контрольных группах. Группу дополнительных диагностических критериев составили признаки, косвенно влиявшие на экспертную оценку. Их удельный вес приближался к единице, что также говорило о более низкой диагностической ценности.

Среди выделенных таким образом критериев применения ст. 22 УК РФ (см. главу 5 ) на втором месте оказалось нарушение прогностических функций (g = 0, 752, К = 3,71), выявляемое клинически и опытным путем при использовании нормированной шкалы волевых расстройств, сопровождаемое трудностями в определении целей (g = 0,300), трудностями в оценке приоритетов (g = 0,919), трудностями регулирования эмоциональных реакций (g = 0,985).

Таким образом, волевые расстройства при расстройствах личности обладают двойной диагностической ценностью: в общем психиатрическом, клиническом аспекте они являются неотъемлемой частью клинической картины расстройств личности, а также в случае достижения значительной выраженности свидетельствуют в пользу применения ст. 22 УК РФ.

Глава 5 Судебно-психиатрическая оценка расстройств личности с учетом положений ст. 22 УК РФ.

Расстройства личности встречаются в судебно-психиатрической практике очень часто. По данным М. М. Мальцевой и В. П. Котова (1995), 28,9% преступлений против собственности, 42,3% хулиганских действий, 4,4% преступлений против личности и около 13% прочих преступлений совершается испытуемыми с расстройствами личности.

Для расстройств личности характерна динамика психического состояния, и один и тот же подэкспертный может на протяжении своей жизни обнаруживать как периоды стойкой компенсации и благополучия, так и периоды нестабильности, декомпенсации, обусловленные внешними и внутренними провоцирующими факторами. Экспертам приходится учитывать всю совокупность обстоятельств, предшествовавших и сопутствовавших правонарушению. Таким образом, наличие подобных факторов, снижающих индивидуальную толерантность личности в криминогенных условиях, должно учитываться при формулировании критериев экспертной оценки.

Важным фактором в судебно-психиатрической оценке расстройств личности выступают "относительное, парциальное слабоумие", аффективное мышление, подчинение рассудочной деятельности эмоциям, неспособность к трезвому, критическому восприятию и оценке обстоятельств, трудности в прогнозе последствий своих действий, присущие психопатическим личностям. Еще в 1934 г. Ц. М. Фейнберг было отмечено, что поступки психопатических личностей "пронизаны теми же мотивами, какими руководствуются и прочие люди ... реализация же их носит причудливый характер, поражает своей напряженностью, нелепостью и угловатостью, односторонней продуманностью". Вышеперечисленные особенности также необходимо учитывать при экспертной оценке.

В 1997 г. в УК России была фактически введена "ограниченная вменяемость" (ст. 22 УК РФ). Появление в законодательстве категориально нового положения стимулировало как разработку теоретических основ для применения новой юридической нормы, так и потребовало пересмотра и уточнения ранее существовавших критериев судебно-психиатрической оценки.

Изначально сформировались две точки зрения на проблему "ограниченной вменяемости". Ряд исследователей рассматривали эту норму как в первую очередь, вменяемость (что соответствует смыслу формулировки ст. 22 УК РФ), сопровождающуюся, однако, совокупностью признаков, позволяющих говорить о неполном понимании характера своих действий и неполной способности руководить ими (что соответствует "относительному, парциальному слабоумию" психопатических личностей, и провоцируется присутствующими у них эмоционально-волевыми расстройствами, нарушением прогноза ситуации). Другие исследователи воспринимали ст. 22 УК РФ как промежуточную форму экспертной оценки, нечто среднее между занимающими противоположные полюса вменяемостью и невменяемостью. Как правило, и те и другие сходились во мнении, что применение ст. 22 УК РФ должно рассматриваться в качестве обстоятельства, смягчающего вину и наказание (Дианов Д. А., 1997, Вандыш В. В., Андреева Е. С., 1999, Мохонько А. Р., Муганцева Л. А., Щукина Е. Я., 1999).

В нашем исследовании мы исходили из первой предпосылки, поскольку именно подобная трактовка предусмотрена законодателем.

Кроме того, на наш взгляд, подобная трактовка дает суду ряд дополнительных возможностей. С одной стороны, применение ст. 22 УК РФ не является обстоятельством для безусловного смягчения наказания, но могут служить таковым, может служить для квалификации ролей соучастников и учитываться при назначении наказания каждому, также способно влиять на режим содержания осужденных, и наконец, может явиться основанием для применения к осужденному принудительных мер медицинского характера. Все перечисленные факторы требуют от суда тщательного исследования, учета имеющихся данных о личности подсудимого.

Стремясь сделать наше исследование как можно более объективным, мы использовали следующие подходы: анализ 100 испытуемых был проведен по 665 признакам, сгруппированным в 9 блоков. Большое число исследуемых признаков позволило не только проанализировать их собственную диагностическую и экспертную значимость, но и оценить связи между ними, оценить комплекс признаков, определяющих экспертную оценку в совокупности, используя методы статистической обработки, повышало надежность вычлененных критериев. Исключались спорные диагностические случаи, реактивные состояния. Использовались данные клинико-психопатологического, экспериментально-психопатологического, нейропсихологического, электрофизиологического методов. Это позволяло учитывать широкий спектр данных, которыми располагают эксперты при вынесении решения. Для объективизации диагностирования волевых расстройств нами была разработана "Нормированная шкала диагностики волевых расстройств", учитывающая все феноменологическое многообразие этого типа патологии. Состав групп подбирался следующим образом: в исследуемую группу вошли все испытуемые с расстройствами личности, в отношении которых экспертными комиссиями было вынесено решение о применении ст. 22 УК РФ (31 человек); использование сплошной выборки повышало валидность исследования; первую группу сравнения составили 30 вменяемых испытуемых с расстройствами личности, подбиравшиеся случайным образом; вторую группу сравнения составили все случаи невменяемости при расстройствах личности. Все испытуемые проходили судебно-психиатрическую экспертизу в ГНЦ ССП им. В. П. Сербского в период с 1 января 1997 по 30 июня 1999 года.

Использование для исследования двух контрольных групп позволило выявить три ряда факторов. Первые встречались во всех трех группах, и характеризовали всю выборку испытуемых с расстройствами личности в целом. Вторая группа факторов включала признаки, отличавшиеся вариабельностью, изменчивостью по группам, среди них особенное внимание уделялось факторам, которые обнаруживали статистически достоверные различия между группами. Третья группа факторов обнаруживалась только в исследуемой группе, и характеризовала, таким образом, выборку испытуемых, к которым была применена ст. 22 УК РФ.

Статистическая обработка материала осуществлялась в несколько этапов. На первом этапе осуществлялся сбор информации, ее кодирование, составлялась база данных. На втором этапе проводилась статистическая обработка данных с использованием батареи стандартных статистических методик в соответствии с ГОСТ 11.004-74 и ГОСТ 11.006-74. На третьем этапе признаки, обнаружившие статистически достоверные различия по группам, подвергались корреляционному анализу. Вычисленные коэффициенты корреляции (g ) считались достоверными (Р > 95%), если превышали свою ошибку не менее, чем в три раза, учитывались только средние (0,3 = g = 0,69) и сильные (0,7 = g = 1,0) степени взаимосвязи (Поляков И. В., Соколова Н. С., 1975, Бронштейн И. Н., Семендяев К. А., 1986, Маймулов В. Г. с соавт., 1996) Диагностическая экспертная ценность признака считалась доказанной только в том случае, если он удовлетворял вышеизложенным критериям. Группу основных критериев судебно-психиатрической оценки составили собственно клинические признаки, распределенные согласно их удельному весу в диагностике расстройства личности и экспертной оценке. Для оценки удельного веса критериев использовался коэффициент (К), равный среднему значению отношений встречаемости данного фактора в опытной и контрольных группах. Группу дополнительных, вспомогательных диагностических признаков составили факторы, косвенно влиявшие на экспертную оценку. Их удельный вес приближался к единице, что также говорило о более низкой диагностической ценности.

Собственно основные критерии экспертной оценки и дополнительные признаки отражают как клинически верифицируемое состояние подэкспертных, так и социальную составляющую, и вместе указывают на степень адаптации субъекта, что в совокупности с оценкой криминальной ситуации дает возможность вынести экспертное решение о способности осознавать характер своих действий и руководить ими.

5. 1. Критерии применения ст. 22 УК РФ при расстройствах личности.

Проведенный клинический и статистический анализ выборки сделал возможным формулирование диагностических клинических критериев применения ст. 22 УК РФ у испытуемых с расстройствами личности.

Группу основных критериев судебно-психиатрической оценки составили (в порядке убывания удельного веса в диагностической и экспертной оценке):

• парциальная личностная незрелость (g = 0,826, К = 4,26), выявляемые клинически и при экспериментально-психологическом исследовании, сопровождающиеся снижением критических способностей (g = 0,384)
• нарушение прогностических функций (g = 0, 752, К = 3,71), выявляемое клинически и опытным путем при использовании нормированной шкалы волевых расстройств, сопровождаемое трудностями в определении целей (g = 0,300), трудностями в оценке приоритетов (g = 0,919), трудностями регулирования эмоциональных реакций (g = 0,985).
• частые (более 3) обострения, декомпенсации расстройства личности в анамнезе (g = 0,782, К = 2,54), констатация декомпенсации расстройства личности в период совершения инкриминируемого деяния (g = 0,618, К = 2,11).
• мозаичность клинических проявлений в картине расстройства личности (g = 0,581, К = 1,97), выявляемая клинически и при экспериментально-психологическом исследовании, прослеживаемая в анамнезе, начиная с детского и подросткового возраста (g = 0,549)
• аффективные расстройства (g = 0,724, К = 1,52), преимущественно заключающиеся в аффективной лабильности (g = 0,840), склонности к кратковременным депрессивным реакциям (g = 0,511), дисфорическим состояниям (g = 0,476), выявляемые клинически и при экспериментально-психологическом исследовании.
• высокая агрессивность (g = 0,589, К = 1,46), выявляемая при экспериментально-психологическом исследовании, сочетающаяся с правонарушением против родных или близких знакомых (g = 0,349), демонстративностью (g = 0,371), завышенной самооценкой (g = 0,393).

Анализ актов судебно-психиатрических экспертиз показал, что для экспертного решения о применении ст. 22 УК РФ, требуются по крайней мере три из указанных критериев, при наличии также нескольких дополнительных признаков.

Группу дополнительных признаков составили:

А) Клинические признаки - наряду с основными критериями судебно-психиатрической экспертной оценки они характеризуют психическое состояние подэкспертного, уступая первым в значимости.

• патология родов (g = 0,340), сочетавшаяся с наличием у матери психических расстройств (g = 0,377), алкоголизма (g = 0,554),
• черепно-мозговые травмы в анамнезе (g = 0,301),
• слабо и умеренно выраженные неспецифические изменения ЭЭГ органического характера, косвенно свидетельствующие о ранней органической патологии (g = 0,427) (см. главу 3).

Б) Социальные признаки - характеризуют состояние социальной адаптации подэкспертного и косвенно указывают на глубину расстройства личности.

• низкий образовательный уровень, как правило - неполное среднее образование (g = 0,363),
• воспитание в условиях гипоопеки, безнадзорности (g = 0,334),
• насилие над испытуемым в семье и вне семьи (g = 0,354),
• направленность криминальных действий против жизни и здоровья потерпевших (g = 0,384),
• аффектогенные мотивы правонарушения (g = 0,306).

Вспомогательное значение этих признаков проявилось также в том, что при анализе актов судебно-психиатрических экспертиз не было выявлено ни одного случая, когда бы ст. 22 УК РФ применялась исключительно с опорой на данные признаки.

В то же время, в некоторых случаях, несмотря на наличие критериев, позволявших говорить о возможности применения ст. 22 УК РФ, эксперты склонялись в пользу вменяемости. Анализ этих случаев позволил выделить факторы, ограничивающие применение ст. 22 УК РФ.

Группу факторов, ограничивающих применение ст. 22 УК РФ, составили:

А) Факторы, свидетельствующие о длительной подготовке к совершению правонарушения.

• длительное (как минимум, несколько часов) вынашивание плана преступления (g = 0,414),
• совершение преступления в группе, причем подэкспертный являлся инициатором преступления (g = 0,531),
• корыстные мотивы правонарушения (g = 0,375).

Б) Факторы, связанные с употреблением одурманивающих средств.

• употребление одурманивающих средств в период совершения инкриминируемого деяния (g = 0,342),
• состояние опьянения на момент правонарушения (g = 0,329),

Употребление одурманивающих средств (и в том числе - алкоголя) обнаруживало высокие коррелятивные связи с корыстными мотивами правонарушения (g = 0,721), нередко испытуемые употребляли алкоголь, уже предварительно спланировав преступление, их действия в момент правонарушения носили характер спланированных, целенаправленных.

Оценить удельный вес факторов, ограничивающих применение ст. 22 УК РФ в принятии решения о вменяемости не представлялось возможным ввиду отсутствия группы сравнения. Можно сделать вывод, что они являются дополнительными факторами оценки, которые могут влиять на экспертное решение лишь на последнем этапе. На первых стадиях экспертной оценки ориентироваться на них нельзя.

Таким образом, представляется возможным создать алгоритм дифференцированной экспертной оценки расстройств личности с опорой на общие принципы судебно-психиатрической диагностики (Шостакович Б. В., 1987).

На первом этапе экспертами верифицируется диагноз расстройства личности, проводится дифференциальная диагностика, имеющая целью исключение иных расстройств и состояний, способных имитировать картину расстройств личности. На втором этапе экспертами оценивается вменяемость-невменяемость испытуемого, на основании разработанных общепринятых диагностических и экспертных критериев (Шостакович Б. В., 1963, Опря Н. А., 1966, Шостакович Б. В., 1971, Коротенко А. И., 1972, Гусинская Л. В., 1979, Лукомская М. И., 1980, Васильева Н. П. с соавт., 1983, Морозов Г. В., 1988, Гиндикин В. Я., Гурьева В. А., 1999 и многие другие). На третьем этапе экспертом выявляются и оцениваются основные диагностические критерии применения ст. 22 УК РФ. В случае их отсутствия констатируется вменяемость, при их наличии - возможно применение ст. 22, если только наличие и выраженность факторов, ограничивающих применение ст. 22 УК РФ не повлияет на экспертное решение.

* * *

В ходе исследования оценивалась также зависимость между личностными особенностями подэкспертных и криминальной ситуацией, в которой было совершено противоправное деяние. В результате удалось выявить три основных поведенческих типа, в рамках которых действовали испытуемые.

Первый тип реализовывался в результате психопатической самоактуализации испытуемым сложившейся ситуации. Испытуемые воспринимали конфликтную или заведомо криминогенную ситуацию как непосредственную угрозу своей жизни, достоинству. Как правило, в подобных ситуациях со стороны потерпевших в адрес подэкспертного высказывались скрытые или явные угрозы, ему наносилось оскорбление, либо потерпевшими совершались действия, имевшие целью спровоцировать агрессию со стороны их оппонента. Однако ответные действия испытуемых носили неадекватный характер: в ответ на малозначительные замечания в свой адрес они пускали в ход оружие, или подвернувшиеся под руку предметы, в результате чего наносили потерпевшим телесные повреждения различной степени тяжести. Не удовлетворившись совершенным, они продолжали избиение, часто доводя дело до убийства.

Первый тип реализовывался обычно в рамках преступлений против личности, сопряженных с агрессивным поведением испытуемых. Противоправные действия совершались испытуемыми спонтанно, без предварительного планирования, они не вынашивали планов правонарушения и не имели умысла на совершение убийства или других тяжких правонарушений. Мотивами правонарушения являлись личная неприязнь к потерпевшему, утрированное чувство обиды, испытуемые в силу личностных особенностей сами подогревали в себе негативные чувства по отношению к потерпевшим.

Противоправные действия, осуществлявшиеся в рамках первого типа, встречались в контингенте испытуемых, в отношении которых была применена ст. 22 УК РФ в половине случаев преступлений против личности, причем чаще всего - при совершении преступлений против близких и знакомых. Корреляций с типом расстройства личности выявлено не было. У испытуемых выявлялись нарушение прогностических функций, высокая агрессивность, аффективные расстройства, определявшие характер экспертного решения.

По видимому, поведенческий механизм, реализовавшийся в рамках первого типа, является универсальным стереотипом, свойственным психопатическим личностям. Основу для его реализации составляют личностная незрелость, эгоцентризм, завышенная самооценка, склонность к внешнеобвиняющим формам реагирования, обнаруживаемые у большинства подэкспертных с расстройствами личности.

Второй тип реализовывался в случаях, когда подэкспертный являлся слабой, зависимой личностью, легко подпадающей под чужое влияние, либо в силу зависимости от третьих лиц. Как правило, испытуемые совершали правонарушения ненасильственного характера, часто действовали в пользу третьих лиц, ими двигали мотивы отношений, условий, при этом нередко они опасались реальных или сконструированных ими последствий своего бездействия более, чем последствий совершенного правонарушения.

У испытуемых, совершивших правонарушение в рамках данного типа поведения, на первый план выступали психическая незрелость, инфантилизм, выраженные трудности в оценке приоритетов, прогностические нарушения, аффективные расстройства, в первую очередь - тревога, страх, им были свойственны подозрительность, недоверчивость, мнительность, но в то же время они легко позволяли ввести себя в заблуждение. Указанная совокупность факторов свидетельствовала в пользу снижения способности осознавать фактический характер своих действий и руководить ими.

Третий тип поведения в криминогенной ситуации реализовывался в условиях, значительно превышающих по своим требованиям к личности индивидуальные адаптационные возможности подэкспертных. К таким условиям относились служба в рядах вооруженных сил, проживание вдали от семьи, в другом городе, среди незнакомых людей, непосредственная угроза подэкспертному со стороны третьих лиц, требующих от него материальных ценностей либо непосредственно совершения преступления и т.д. Общим фактором вышеперечисленных ситуаций являлось сильное стрессовое воздействие на испытуемых, которые были вынуждены искать выход из сложившихся обстоятельств, и совершали правонарушения, желая разрешения сложившейся тупиковой для них ситуации.

В рамках третьего типа совершались самые различные правонарушения. На первый план в период совершения правонарушений выступали аффективные нарушения, заострялись свойственные личности испытуемого патохарактерологические черты, как правило, развивавшиеся у испытуемых патологические состояния расценивались экспертами как неустойчивая компенсация расстройств личности. Всегда отмечались прогностические нарушения, что и служило в совокупности основанием для применения ст. 22 УК РФ.

5. 2. Предпосылки к применению принудительных мер медицинского характера.

Отдельного обсуждения требует вопрос о применении к лицам, признанным "ограниченно вменяемыми" принудительных мер медицинского характера. Статьей 22 УК РФ допускается их применение, хотя и ограничивается косвенно их спектр исключительно амбулаторным наблюдением и лечением, что связано с необходимостью сочетать меры медицинского характера с отбыванием наказания. Таким образом, перед экспертом встает необходимость оценить целесообразность применения принудительного лечения.

Среди испытуемых исследуемой группы амбулаторное принудительное наблюдение и лечение рекомендовалось в 93,5% случаев. В пользу назначения принудительных мер медицинского характера в группе испытуемых, к которым была применена ст. 22 УК РФ, свидетельствовали следующие факторы:

• молодой возраст испытуемых (19-25 лет) (g = 0,434), сочетавшийся с неоднократным привлечением к уголовной ответственности (g = 0, 451), совершением однородных правонарушений (g = 0, 312), неоднократными декомпенсациями в анамнезе (g = 0, 476), психическим инфантилизмом (g = 0,534). Как правило, подэкспертные, обнаруживающие совокупность указанных признаков, нуждались более в профилактических мерах, направленных на предотвращение декомпенсации расстройства личности, требовали дополнительных мер, направленных на формирование адаптации в условиях мест лишения свободы, зачастую - воспитательных мер. Важную роль назначение им мер медицинского характера играло в обеспечении условий для последующей социальной реабилитации.
• ранее испытуемый признавался невменяемым по другому делу (g = 0,580), находился на принудительном лечении, причем отмечалась тенденция к менее строгому наблюдению (g = 0,604), в особенности если прежде испытуемому назначалось принудительное лечение в психиатрической больнице общего типа (g = 0,776). В этой группе испытуемых на первый план выходила потребность в лечебных мероприятиях, которые могли быть осуществлены в условиях амбулаторного наблюдения и лечения. В случае отсутствия медицинского наблюдения можно было ожидать ухудшения психического состояния в данной группе испытуемых.
• состояние неустойчивой компенсации расстройства личности на момент исследования (g = 0,613), сочетавшееся с частыми декомпенсациями в анамнезе (g = 0,401). В данном случае принудительные меры медицинского характера назначались с учетом объективного состояния подэкспертных в период правонарушения и в период нахождения на судебно-психиатрической экспертизе, имели целью продолжение начатого лечения в амбулаторных условиях, что давало бы возможность осуществления поддерживающей терапии с целью компенсации состояния.

Отдельную группу составили испытуемые, злоупотреблявшие спиртными напитками (g = 0,516), с формированием алкоголизма (как правило, 1-2 ст.), злоупотреблявшие наркотическими и токсическими веществами (g = 0,413), с формированием зависимости. В данном случае их нельзя прямо соотносить с предусмотренной ст. 22 УК РФ возможностью назначения принудительных мер медицинского характера, поскольку применение мер медицинского характера в данном случае оговорено в законодательстве особо.

Оценить удельный вес данных факторов в принятии решения о применении принудительных мер медицинского характера не представлялось возможным ввиду отсутствия группы сравнения.

Таким образом, нам удалось, опираясь на накопленный в ГНЦ ССП им. В. П. Сербского опыт, определить основные критерии экспертной оценки расстройств личности в отношении применения ст. 22 УК РФ.

Выводы

1. Исследование в судебно-психиатрической клинике контингента подэкспертных с различными типами расстройств личности выявило его неоднородность по особенностям патодинамических и социальных показателей (континуум эмоционально-волевых, аффективных нарушений, клиническая динамика, комплекс социально-значимых ориентаций, мотивы правонарушений, ситуативные факторы) и экспертных решений.

2. В группу основных критериев судебно-психиатрической оценки входят парциальная личностная незрелость, нарушение прогностических функций, частые декомпенсации расстройства личности в анамнезе, мозаичность клинических проявлений, аффективные расстройства, высокая агрессивность. Для вынесения экспертного решения необходимо присутствие не менее трех из вышеперечисленных критериев, наряду с дополнительными признаками.

В группу дополнительных признаков входят клинические признаки - патология родов, черепно-мозговые травмы в анамнезе, неспецифические изменения ЭЭГ органического характера, и социальные признаки - низкий образовательный уровень, воспитание в неблагоприятных социальных условиях, насилие над подэкспертным в анамнезе, направленность криминала против жизни и здоровья граждан, аффектогенные мотивы правонарушения.

Факторы, ограничивающие применение ст. 22 УК РФ включают длительное вынашивание плана преступления, совершение преступления в группе, где подэкспертный играл роль лидера, корыстные мотивы правонарушения, что в целом свидетельствует о длительной подготовке к совершению деликта, и употреблением одурманивающих средств, в том числе - алкоголя - в период совершения правонарушения.

Амбулаторное принудительное наблюдение и лечение рекомендуется испытуемым, к которым была применена ст. 22 УК РФ при неоднократном привлечении к уголовной ответственности испытуемых молодого возраста, если подэкспертный ранее находился на принудительном лечении, при неустойчивой компенсации расстройства личности в период исследования.

3. Испытуемых, в отношении которых рекомендуется применение ст. 22 УК РФ отличают психическая незрелость, частые декомпенсации расстройства личности в анамнезе, социальная дезадаптация, аффективные расстройства, что в совокупности указывает на глубину расстройства личности. В то же время они сохраняют способность осознавать характер своих действий и руководить ими.

4. У испытуемых, в отношении которых рекомендовалось применение ст. 22 УК РФ, отмечались функциональные нарушения головного мозга (расстройства слухоречевой памяти, счетных операций, сенсорное левшество, изменения неспецифических срединных структур мозга, включая образования, ответственные за эмоционально-волевую регуляцию), свидетельствующие о дизонтогенетическом характере пренатальных и ранних постнатальных нарушений.

5. Особую значимость для судебно-психиатрической оценки расстройств личности имеют волевые нарушения: волевых действий, сознательного преодоления препятствий, преодоления конфликта, преднамеренной регуляции, мотивации и влечений и прогностической функции. При наличии выраженных волевых расстройств представляется возможным говорить о снижении способности руководить своими действиями. Констатация выраженных расстройств прогностических функций позволяет говорить и об ограничении способности осознавать характер своих действий.

6. Анализ клинических факторов, характера правонарушения и типа криминогенной ситуации в совокупности дает возможность дифференцированной судебно-психиатрической оценки, что в будущем послужит снижению числа правонарушений и лучшей интегрированности в общество лиц, освободившихся из заключения.

Заключение

Проблема судебно-психиатрической оценки расстройств личности на протяжении нескольких десятилетий остается одной из наиболее актуальных в современной психиатрии. Это связано с высокой частотой встречаемости расстройств личности, в судебно-психиатрической практике, определенными диагностическими и экспертными трудностями, полиморфизмом и патоморфозом такой широкой и клинически неоднородной категории состояний, каковыми являются расстройства личности. Кроме собственно медицинских, перед экспертами встает ряд правовых вопросов, которые требуют точного и однозначного решения.

Целью настоящего исследования явилось уточнение имеющихся и разработка новых критериев дифференцированной судебно-психиатрической экспертной оценки психических расстройств у подэкспертных с расстройствами личности с учетом включения в современное законодательство ст. 22 УК РФ (норм "ограниченной вменяемости"). В качестве основных задач рассматривались: (1) анализ структурно-динамических характеристик личности у испытуемых, в отношении которых рекомендовалось применение ст. 22 УК РФ, (2) сравнение структурно-динамических характеристик у испытуемых с расстройствами личности, признанных вменяемыми, невменяемыми и подпавшими под действие ст. 22 УК РФ, (3) определение влияния роли конституциональных и внешних факторов формирования расстройств личности и обусловливающих степень их выраженности. Характеристика клинико-нейропсихологических и электрофизиологических показателей функциональной деятельности мозга, предрасполагающих к развитию динамических сдвигов, (4) изучение роли волевых расстройств в процессе развития расстройств личности. Разработка критериев судебно-психиатрической экспертной оценки расстройств личности, основанных на анализе признаков, оказывающих существенное влияние на способность осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий либо руководить ими.

Для решения поставленных задач на базе ГНЦ социальной и судебной психиатрии им. В. П. Сербского были обследованы 100 испытуемых с расстройствами личности. Все подэкспертные были разделены на три группы. Первую группу (30 человек, 27 мужчин, 3 женщины) составили испытуемые, которым был установлен диагноз расстройства личности и которые были признаны вменяемыми. Подэкспертные в данную группу подбирались случайным образом. Вторую группу (31 человек, 29 мужчин, 2 женщины) составили все испытуемые с диагнозом расстройств личности, к которым решением экспертных комиссий в период с января 1997 по июнь 1999 рекомендовалось применение ст. 22 УК РФ. Вторая группа являлась основной по отношению к первой и третьей, выполнявшим функцию контрольных. Третью группу (39 человек, 38 мужчин, 1 женщина) составили все подэкспертные с диагнозом расстройств личности, в отношении которых экспертными комиссиями в период с 1997 по июнь 1999 было вынесено решение о невменяемости. Использование трех групп позволило применить методы статистической оценки, верифицирующие значимые межгрупповые различия и способные выявить наиболее важные параметры, служившие основными опорными признаками, которые обусловливали характер экспертной оценки. Таким образом, примененный способ постановки эксперимента дал возможность не только учитывать теоретические и общеклинические предпосылки, но и накопленный за период действия ст. 22 УК РФ экспертно-диагностический опыт.

Исследование продемонстрировало значительные различия между основной и контрольной группами. При анализе персонографических данных обнаружились следующие тенденции: испытуемые, в отношении которых рекомендовалось применение ст. 22, сближались по ряду показателей с лицами, признававшимися невменяемыми. Для них, в отличие от испытуемых, признававшихся вменяемыми, был характерен ранний возраст совершения деликта, что служит косвенным доказательством ранней социальной декомпенсации, обусловленной большей выраженностью расстройств личности, меньшей устойчивостью к провоцирующим социально-неблагоприятным ситуациям. Для подэкспертных, в отношении которых рекомендовалось применение ст. 22 УК РФ были характерны напряженные отношения в семье (с родителями или с супругами, если они состояли в браке), что также свидетельствует о глубине личностных расстройств. Они имели в среднем более низкий образовательный уровень, что связано с трудностью взаимодействия с педагогами школ и средних профессиональных учебных заведений и со сверстниками, обусловленными выраженностью личностных расстройств и их типом, преобладанием неуживчивости, конфликтности, а также - отсутствием заинтересованности в учебе.

Для испытуемых исследуемой группы характерными являлись ранние расстройства средовой адаптации, возникавшие, по видимому, в силу биологической предрасположенности к искаженным формам поведенческих реакций, проявлявшиеся в значительной степени под влиянием неблагоприятных факторов микроокружения, в то время как для подэкспертных третьей группы они были характерны несмотря на относительное микросредовое благополучие. В пользу отнесения испытуемых к категории лиц, в отношении которых целесообразно применение ст. 22 УК РФ могут, таким образом, указывать нарушения поведения в детском и подростковом возрасте, обусловленные отягощенной наследственностью, ранней постнатальной патологией, воспитанием в неблагоприятных условиях (неполные семьи, гипоопека), насилием над испытуемым.

Для испытуемых, в отношении которых рекомендовалась ст. 22 УК РФ были характерны аффектогенные мотивы совершения правонарушений, которые совершаются ими спонтанно, без предварительного планирования, без учета реальной ситуации. Высокая доля преступлений против жизни и здоровья, отмечающаяся в этой группе, объясняется трудностью для данной категории испытуемых находить социально приемлемые пути для решения межличностных конфликтов, ригидностью психопатического аффекта. Жертвами подобных преступлений чаще всего оказываются близкие люди, с которыми у испытуемых существовали долгие и многосторонние отношения, часто возникали незначительные, ими же инспирируемые и чрезмерно актуализируемые конфликты. Характерной чертой испытуемых, в отношении которых рекомендовалось применение ст. 22 УК РФ, является т. о. аффективно обусловленная импульсивность действий, что позволяет предположить снижение способности руководить своими действиями в данной группе.

На первый план в клинической картине расстройств личности у подэкспертных всех групп выступали аффективные расстройства, наиболее выраженные у испытуемых, к которым рекомендовалось применение ст. 22 УК РФ. Для испытуемых данной группы также типичными оказались: выраженный психический инфантилизм, патологическое фантазирование, с частой сменой сюжета, эгоцентрического характера, сохраняющееся в зрелом возрасте, выраженное агрессивное поведение. Состав испытуемых (по типу расстройств личности) по группам демонстрирует тенденцию накопления среди лиц, признаваемых вменяемыми, истерических и эмоционально-неустойчивых личностей, среди невменяемых - шизоидных личностей. Лица, к которым рекомендовалось применение ст. 22 УК РФ, занимают промежуточное положение. Данные, полученные при анализе психологических заключений, согласовались с клиническими показателями.

Отмечалось значительное накопление волевых расстройств среди психопатических личностей в сравнении с контрольной группой здоровых лиц. Для испытуемых, признанных вменяемыми, на первый план выходило нарушение преднамеренной регуляции, для подэкспертных, в отношении которых рекомендовалось применение ст. 22 УК РФ - выраженное по сравнению с группой вменяемых и контрольной группой нарушение прогностических функций.

Таким образом, введение в экспертную практику ст. 22 УК РФ позволило более дифференцированно подходить к экспертной оценке расстройств личности. Особенностью испытуемых, в отношении которых рекомендовалось применение ст. 22 УК РФ, является в целом сохраненная способность осознавать характер совершаемых ими противоправных действий, в целом сохраненная способность руководить своими действиями, что позволяет говорить об их вменяемости. В то же время несоответствие условий, в которых было совершено правонарушение, индивидуальным адаптационным возможностям личности, предьявление к личности "завышенных" требований, обусловливало ситуационную декомпенсацию личностных расстройств, приводило к состоянию, в котором способность понимать значение своих действий носила формальный характер, а способность руководить ими существенно снижалась.

Анализ накопленного материала сделал возможным выделить достоверные признаки, характеризующие исследуемые группы.

У испытуемых, относимых в группу вменяемых, расстройства личности представлены в основном истерическим и эмоционально-неустойчивым типами. Как правило, эти подэкспертные воспитывались в неполных семьях, часто родителями, злоупотреблявшими алкоголем, уже с подросткового возраста обнаруживали личностные аномалии, отражавшиеся в поведенческих реакциях. В субъективно труднопереносимых ситуациях наступала декомпенсация расстройств личности (например, многие не могли адаптироваться к условиям воинской службы). Однако, несмотря на прогностически неблагоприятные факторы, отмечавшиеся в анамнезе, эти лица достигали в итоге относительно стойкой социальной компенсации: у них была хорошая семейная адаптация, подразумевающая наличие семьи, хороших внутрисемейных отношений, достаточно высокий уровень образования (как правило, среднее специальное), стабильная трудовая занятость без снижения квалификации. Правонарушения они совершали в более старшем возрасте, часто в состоянии опьянения, как правило, ими двигали корыстные мотивы.

Несмотря на констатацию у испытуемых расстройств личности, глубина расстройств была не столь значительна, чтобы нарушить их способность осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими: отсутствие нарушений интеллекта, расстройств мышления, памяти, других высших функций, сохранность волевых процессов и способности к прогнозу, достаточная критичность обусловливали вменяемость в данной группе.

У испытуемых, в отношении которых рекомендовалось применение ст. 22 УК РФ, преобладали личностные аномалии истероидного и шизоидного типов. Их раннее развитие протекало в относительно благоприятных условиях, однако, несмотря на это, они стремились вырваться из круга семьи, рано оставляли учебные заведения, с подросткового возраста склонялись к праздному времяпровождению, нередко рано начинали употреблять алкоголь, были членами уличных компаний, ориентирующихся на асоциальные нормы поведения. Как правило, они часто обнаруживали поведенческие нарушения и невротические расстройства, глубокие аффективные нарушения. Как следствие, их социальная адаптация была в значительной степени снижена: они имели низкий уровень образования, выполняли неквалифицированную работу, редко создавали семьи. Правонарушения они совершали в более молодом возрасте, как правило, они были направлены против жизни и здоровья лиц из их ближайшего окружения, совершались по аффектогенным мотивам, импульсивно, без предварительного планирования. В пользу применения ст. 22 УК РФ свидетельствовали также выраженная личностная незрелость, недоучет ситуации, завышенная самооценка, снижение критичности, ригидность аффективных реакций, нарушения прогностических функций.

У испытуемых, в отношении которых была применена ст. 22 УК РФ, сохранялась способность понимать противоправность и наказуемость своих действий, у них не было признаков психических расстройств, которые могли бы соответствовать компонентам психологического критерия невменяемости. В то же время на их поведение в инкриминируемых ситуациях существенное влияние оказывали присущие их личности выраженные патохарактерологические черты, либо у них обнаруживались признаки обострения (декомпенсации) расстройства личности, которые прослеживались в период совершения общественно-опасного деяния, или испытуемые совершали повторные однотипные правонарушения. Эти особенности приводили к снижению способности осознавать фактический характер своих действий (интеллектуальный компонент) и мешали в полной мере осуществлять руководство ими (волевой компонент), а также адекватно прогнозировать последствия совершенного. Решающими в данном случае оказывались эмоционально-волевые расстройства и нарушения прогностических функций, которые существенно влияли и на способность подэкспертных адекватно оценивать ситуацию, воспринимать свои действия как противоправные, что позволяет говорить о снижении способности осознавать характер своих действий.

У испытуемых, признававшихся невменяемыми, как правило, констатировались расстройства личности шизоидного круга. Они воспитывались в благоприятных условиях, в детском и подростковом возрасте обнаруживали комформное поведение, успешно учились, достигали порой при благоприятном стечении обстоятельств успехов в карьере. Однако, уже с детских лет им были свойственны замкнутость, отстраненность от общества, обусловившие неусвоение поведенческих механизмов. В зрелом возрасте они плохо адаптировались к условиям жизни, часто теряли работу, не могли создать семью. Правонарушения они совершали в результате психопатической самоактуализации собственных идей, нередко носивших навязчивый, сверценный характер, реже - по бредовым мотивам. В пользу невменяемости свидетельствовали наличие сверхценных или бредовых идей, нарушения мышления, выраженная глубина расстройства личности, сопровождавшегося нарушением социальной адаптации, выраженные нарушения критических и прогностических функций.

Среди испытуемых с расстройствами личности преобладали расстройства слухоречевой памяти, счетных операций, сенсорное левшество. Указанные нарушения были вызваны, прежде всего, нарушениями внимания и оперативной памяти, что, по видимому, является следствием влияния органических факторов в раннем онтогенезе. Объективизация этого факта в ходе нейропсихологического исследования позволяет более дифференцированно подходить к оценке нарушений в аффективной сфере испытуемых, дает ключ к пониманию расстройства прогностических функций у психопатических личностей.

Совокупность регистрируемых нейропсихологических феноменов позволялаговорить о наличии у обследованных испытуемых признаков поражения передне-лобных отделов коры, проявляющихся клинически снижением способности к абстрактному мышлению, снижением способности к критической оценке своих действий, эмоциональными расстройствами, волевыми нарушениями.

В нейрофизиологическом аспекте ведущей характеристикой исследуемой группы оказались характерные изменения неспецифических срединных структур, включая структуры, ответственные за эмоционально-волевую регуляцию. В группах сравнения преобладали неспецифические резидуально-органические изменения. Указанные изменения биоэлектрической активности расцениваются, как правило, в качестве конституционально обусловленных особенностей функционирования систем, связанных с регуляцией эмоционального поведения и являющихся психобиологической основой формирования базовых характерологических свойств личности.

Группа подэкспертных, в отношении которых рекомендовалось применение ст. 22 УК РФ была, в свою очередь, клинически неоднородной. Ее составляли три подгруппы, значительно различавшиеся по числу подэкспертных: испытуемые с шизоидным расстройством личности, с истерическим расстройством личности и другими специфическими расстройствами личности.

Испытуемые, которым устанавливался диагноз шизоидного расстройства личности (F 60.1) составили половину случаев применения ст. 22 УК РФ.

Как правило, расстройство личности начинало развиваться у них с детского или подросткового возраста, на фоне неглубоких, остаточных признаков раннего органического поражения головного мозга.

В большинстве случаев беременность испытуемым и роды протекали патологически. Отмечались токсикозы беременности первой половины, нередко беременность протекала с угрозой прерывания, проводились мероприятия по сохранению беременности. В большинстве случаев беременность сопровождалась серьезными эмоциональными потрясениями, конфликтами в семье, впоследствии матери испытуемых отмечали, что ребенок не был желанным. В ряде случаев матери пытались сами избавиться от плода народными средствами, спровоцировать выкидыш. Роды протекали с патологией, очень часто отмечалась гипоксия плода, стремительные или затяжные роды, продолжительный безводный период. В ряде случаев у новорожденных отсутствовало дыхание и сердцебиение, проводились реанимационные мероприятия. В то же время необходимо отметить, что в группе не наблюдалось недоношенности, в большинстве случаев новорожденные выписывались из роддомов в обычные сроки, их вес и рост соответствовали средним показателям, раннее развитие протекало без особенностей.

Большинство испытуемых данной группы в раннем детском возрасте были слабыми, болезненными детьми, часто страдали хроническими воспалительными заболеваниями (средние отиты, бронхиты), сверстники нередко обгоняли их в физическом развитии. Однако, в целом развитие испытуемых протекало в соответствии с возрастными нормами, а развитие высших психических функций нередко шло со значительным опережением средних возрастных показателей. Уже к 1-1,5 годам формировались навыки развитой речи, которая приобретала фразовый характер, отмечался большой словарный запас, любознательность, познавательная активность. Испытуемые данной группы предпочитали тихие развивающие игры, с удовольствием играли в конструкторы, кубики, складывали мозаику, уже в раннем детстве пытались рисовать. Часто уже в раннем детском возрасте отмечалась замкнутость, избирательность в общении, испытуемые предпочитали одиночество, избегали других детей, либо играли лишь с некоторыми из них. Нередко их круг общения исчерпывался родными братьями и сестрами.

В дошкольном возрасте у испытуемых нередко отмечались страхи темноты, высоты, замкнутых помещений. Они любили рассказывать взрослым истории о чудовищах, прячущихся под кроватью или в темном углу, охотно иллюстрировали свои рассказы рисунками, фантазировали на различные темы. Многие из них рассказывали своим родителям о целых выдуманных ими странах, планетах, жители которых наделялись ими идеальными качествами. Часто большое место в фантазиях отводилось самому рассказчику, который занимал место главного героя или тайного, доброго участника всех происходивших событий. Игры испытуемых носили, как правило, познавательный характер, многие к 5-6 годам умели читать, считать в пределах ста, оперировали арифметическими действиями, писали печатными буквами. По прежнему отмечалось дистанцирование от сверстников.

У испытуемых, посещавших детские дошкольные учреждения, обычно не было близких друзей, они не принимали участия в общих играх, предпочитали уединение. В то же время в некоторых случаях испытуемые становились помощниками взрослых: наблюдали за порядком, помогали младшим детям, читали вслух всей группе сказки, придумывали для других детей увлекательные сюжетные игры. Часто испытуемые привязывались к определенным игрушкам, не расставались с ними ни днем, ни ночью, берегли их, горько переживали их пропажу или порчу. Многие очень любили домашних животных, часто делали их участниками своих воображаемых приключений. Так, один из испытуемых после просмотра художественного фильма о партизанах придумал игру, в которой необходимо было защищать мост, по которому двигался поезд. Мост строился из кубиков, к одной из опор привязывалась бечевка, при потягивании за которую мост разрушался. Роль "террориста" выполняла собака, которую играющие отпугивали, брызгая на нее водой. Игры и фантазии испытуемых отличались сюжетностью, художественной образностью, проработкой деталей. Взрослые отзывались об испытуемых как о талантливых, послушных, не по годам серьезных, развитых детях.

В школе испытуемые адаптировались плохо. С одной стороны, они как правило, отличались хорошей успеваемостью, любили точные науки, литературу, нередко уже в младшем школьном возрасте их привлекали серьезные классические произведения. Многие испытуемые сами сочиняли стихи, в основном очень лирические, с успехом подражали любимым поэтам. Так один из испытуемых, когда учитель задал классу выучить любое стихотворение А. С. Пушкина, сочинил стихотворение сам, выдав его за произведение Пушкина, и не вызвал ни у кого подозрений. С другой стороны, испытуемые часто становились изгоями в детском коллективе. Им придумывали обидные прозвища, избивали, не принимали в общие игры. Сами испытуемые тяготились обществом сверстников, предпочитали общаться со старшими, отличались серьезностью, вдумчивостью, в изучении любимых предметов нередко выходили далеко за рамки школьной программы. Участие в общественной жизни класса, школы носило у них зачастую формальный характер, они бывали формальными лидерами, занимая посты в пионерской организации, часто выполняли большую общественную работу, но подчиняли ее своим интересам. Нередко их поступки вызывали удивление окружающих своей парадоксальностью. Так, один испытуемый к празднику Победы нарисовал стенгазету, посвященную животным Подмосковья. Удивленному вожатому он пояснил, что "победа над фашизмом была победой жизни над смертью, а природа лучше всего символизирует жизнь".

Подростковый возраст в исследуемой группе испытуемых проходил по трем основным моделям. Первая условная модель характеризовалась углублением замкнутости, отчужденности, формированием собственных, не свойственных сверстникам интересов, увлечений, например, философией, высшей математикой, мистикой. Испытуемые менялись по характеру, производили впечатление угрюмых, нелюдимых, их интересы сужались до рамок немногих избранных увлечений. Многие испытуемые обнаруживали глубокую диссоциацию между отличными знаниями в ряде областей и беспомощностью в элементарных бытовых вопросах. Часто испытуемые плохо следили за собой, могли по несколько дней не выходить из комнаты, не мыться. Вторая модель характеризовалась сглаживанием шизоидных личностных черт. Испытуемые становились более открытыми, общительными, приобретали друзей, определенный круг общения, однако и здесь оно носило избирательный характер, преследовало узкий круг целей. Испытуемые увлекались музыкой, художественным творчеством, религией, становились членами молодежных групп, религиозных объединений. В рамках третьей модели испытуемые становились членами асоциальных группировок, отличались холодностью, жестокостью, цинизмом, нередко начинали употреблять алкоголь и наркотики, совершали антисоциальные поступки. Во всех случаях характерологические изменения развивались медленно, исподволь, достигали максимальной выраженности к 16-18 годам, но впоследствии компенсировались, сглаживались, приобретали социально приемлемые формы.

В ряде случаев отмечались более грубые изменения в поведении испытуемых, как правило, служившие причиной обращения его родственников за психиатрической помощью. Испытуемые совершали побеги из дома, становились подозрительными по отношению к окружающим, прежде всего - к близким родственникам, у них вновь актуализировались их прежние страхи, отчего они боялись спать в темноте, выходить на улицу, они постоянно испытывали тревогу, нередко развивались идеаторные навязчивости, защищаясь от которых испытуемые совершали ритуальные действия. Как правило, врачами-психиатрами устанавливался диагноз невроза, пубертатного криза, и в большинстве случаев отмечались личностные особенности шизоидного круга. В дальнейшем поведение испытуемых упорядочивалось, они возвращались к привычному размеренному образу жизни.

В подростковом возрасте у испытуемых отчетливо проступали не только признаки, определяющие характер формирующегося расстройства личности, но и общие черты, свойственные психопатическим личностям: психический инфантилизм, трудности социальной адаптации, эмоциональная лабильность, измененная самооценка.

В дальнейшем, после окончания школы, большинство испытуемых предпринимали попытки продолжить обучение в ВУЗах и средних профессиональных учебных заведениях, однако большинство из них не выдерживало вступительных испытаний, либо отчислялись вскоре после поступления, накапливали академическую задолженность, уходили в академические отпуска. Среди других студентов они выделялись непостоянством увлечений, странным, неадекватным поведением, хотя в целом числились на хорошем счету, преподаватели и администрация отмечали их эрудированность, хорошие способности, а неуспехи в учебе обычно списывали на лень и чрезмерную увлеченность одним из предметов либо хобби.

В этот период жизни испытуемых еще отчетливее проявлялась их бытовая беспомощность, инфантильность. Порой до 25 и более лет они не могли обеспечить себя, подыскать себе работу, жили за счет родителей. Многие испытуемые предпринимали попытки вступить в брак, однако им это не удавалось, либо их браки вскоре распадались. Распад семьи большинство испытуемых переживали недолго, если в семье имелись дети, редко поддерживали с ними отношения. Причиной распада семей чаще всего служили упреки в измене супруги, подозрительность, ревность, нежелание идти на компромиссы, игнорирование элементарных семейных обязанностей. Многие испытуемые вели крайне распутную жизнь, злоупотребляли алкоголем, сводили сомнительные знакомства, делали долги.

Та часть испытуемых, которые были призваны на воинскую службу, не уживались в коллективе, часто не находили общего языка с командирами, не могли привыкнуть к дисциплине, плохо усваивали воинские навыки. В части они вскоре становились объектами насмешек, нередко их избивали старослужащие. Испытуемые совершали самовольные отлучки, побеги из части, в большинстве случаев на первом году службы они представали перед военно-врачебной комиссией, решением которой увольнялись со службы с диагнозом расстройства личности.

Преступления испытуемыми данной группы совершались в основном из личной неприязни (против жизни и здоровья), в результате психопатической самоактуализации, аффектогенно и из корыстных мотивов. Преступления против личности отличались расчетливостью, жестокостью, к своим жертвам они не испытывали сострадания. Преступления, имевшие в основе корыстные мотивы, как правило, не были связаны с агрессией. Нередко испытуемые становились послушными игрушками в руках опытных преступников, от которых были зависимы материально, либо действовали в надежде на поощрение с их стороны.

Часто правонарушения совершались испытуемыми в периоды, связанные с неблагополучной обстановкой в семье, на работе, на фоне длительных эпизодов пониженного настроения, сопровождавшегося чувством безысходности, отчаяния, собственной ненужности. Некоторые испытуемые, совершая преступления, предварительно планировали их, однако в их планах очень часто обнаруживался недоучет важнейших обстоятельств, они не могли спрогнозировать ход событий даже ненадолго вперед.

У испытуемых данной группы была сохранена способность понимать противоправность и наказуемость своих действий, у них не было признаков психических расстройств, которые могли бы соответствовать компонентам психологического критерия невменяемости. В то же время на поведение испытуемых в инкриминируемых им ситуациях существенное влияние оказывали присущие их личности выраженные патохарактерологические черты, либо у них обнаруживались признаки обострения (декомпенсации) расстройства личности, которые прослеживались в период совершения общественно-опасного деяния, или испытуемые совершали повторные однотипные правонарушения. Эти особенности приводили к снижению способности осознавать фактический характер своих действий (интеллектуальный компонент) и мешали в полной мере осуществлять руководство ими (волевой компонент), а также адекватно прогнозировать последствия совершенного. Решающими в данном случае оказывались эмоционально-волевые расстройства и нарушения прогностических функций, которые существенно влияли и на способность испытуемых адекватно оценивать ситуацию, воспринимать свои действия как противоправные, что позволяет говорить о снижении способности осознавать характер своих действий.

Основанием для применения ст. 22 УК РФ являлись в их случае выраженный психический инфантилизм, личностная незрелость, нарушение прогностических функций, частые декомпенсации расстройства личности в анамнезе, выраженные аффективные расстройства.

Испытуемые, которым устанавливался диагноз истерического расстройства личности (F 60.4), составили более трети всех случаев применения ст. 22 УК РФ.

Как правило, признаки формирующегося расстройства личности начинали отчетливо прослеживаться у испытуемых данной группы с подросткового возраста. Большинство испытуемых данной группы родились и воспитывались в неполных и социально-неблагополучных семьях, часто родители злоупотребляли алкоголем, детям уделяли очень мало внимания, и они были предоставлены сами себе.

В раннем детстве развитие испытуемых соответствовало норме, они охотно посещали детские дошкольные учреждения. Среди сверстников испытуемые выделялись подвижностью, капризностью, стремились быть на виду, претендовали на лидерство, были первыми заводилами в шумных играх и шалостях. В то же время, как правило, лидерами в детском коллективе они не становились, тогда они начинали конфликтовать со сверстниками, часто дрались, пытались во что бы то ни стало досадить своим врагам. Так один испытуемый приклеил во время тихого часа голову своего "врага" к подушке, причем пострадавшего ребенка пришлось впоследствии брить наголо. Воспитатели отмечали у испытуемых неплохие способности, обращали внимание на присущий им артистизм, но в целом впечатление от испытуемых было омрачено свойственными им требовательностью к окружающим, заносчивостью, лживостью и совершаемыми ими выходками. Фантазирование у испытуемых данной группы носило ограниченный, преимущественно "корыстный" характер, они сообщали сверстникам, что у них "дядя - космонавт", что на день рождения родители "подарили им настоящую машину с мотором" и т.д. Многие испытуемые, желая самоутвердиться в коллективе, могли оболгать перед воспитателем других детей.

В школе испытуемые обучались с неохотой, их успеваемость была невысокой. У них отсутствовали стойкие интересы и увлечения, не было любимых предметов. С учителями, как правило, они находились в конфликтных отношениях, хотя могли вести себя и заискивающе, стремились войти в доверие. После очередного конфликта они с готовностью давали обещание исправиться, непродолжительное время усердно занимались и соблюдали дисциплину, однако в дальнейшем столь же легко нарушали свои обещания, забывали об учебе, бросали кружки и секции, снова проводили большую часть времени на улице. Многие испытуемые уже с 4-5 класса пропускали без уважительных причин занятия в школе.

Отношения со сверстниками у данной группы испытуемых складывались двояко: часть из них становились неформальными лидерами в коллективе, умели организовать вокруг себя детей, подчинить их своему влиянию; другие то и дело меняли друзей и подруг, не пользовались в среде учеников большим авторитетом. Постоянное желание быть в центре внимания, нравится окружающим побуждало их вести себя экстравагантно, вызывающе, конфликтовать с другими подростками. Они щепетильно относились к своему внешнему виду, одежде, прическе. Чтобы утвердиться в роли неформального лидера, испытуемые рано начинали курить, употребляли алкоголь, стремились к сексуальным контактам со старшими девушками. В отношении сверстников испытуемые отличались завистливостью, жестокостью, ссорились с друзьями из-за пустяков и немедленно начинали им мстить за выдуманные обиды.

Лишь небольшая часть испытуемых исследуемой группы успешно обучалась в школе, но и они, достигнув подросткового возраста, утрачивали интерес к учебе, ориентировались на мнение старших друзей и подруг, ведущих асоциальный образ жизни, быстро вливались в полукриминальные молодежные группировки, нередко уже в подростковом возрасте совершали правонарушения - как правило, кражи, хулиганство. Многие испытуемые данной группы в возрасте 13-15 лет привлекались к уголовной ответственности, состояли на учете в ИДН, однако на меры воспитательного характера реагировали неадекватно. Далеко не все испытуемые закончили среднюю школу.

Поступив в другие учебные заведения, испытуемые быстро разочаровывались в избранной профессии, что приводило к неуспеваемости и отчислению. Нередко отчислению способствовали их хулиганские поступки, участие в драках, злоупотребление спиртными напитками, а иногда и наркотиками.

Отношения в семье у испытуемых складывались плохо. Лишь в небольшой доле случаев родителям удавалось сохранить влияние на подростка. Испытуемые часто уходили из дома, совершали дома кражи денег, предметов обихода, отсутствовали неделями, проводя время на улице, ночуя где попало, порой - у сомнительных знакомых, порой - на вокзалах или прямо на улице. Так, один из испытуемых трижды убегал из дома, похищая крупные суммы денег, уезжал в другие города, где проматывал деньги, совершал кражи, за которые привлекался к уголовной ответственности.

Большинство испытуемых данной группы не служили в армии. Как правило, накануне призыва они уклонялись от службы, не являлись по повесткам, часто совершали демонстративные попытки самоубийства, угрожали убить себя и близких. В большинстве случаев они освобождались от призыва с диагнозом "Истерическая психопатия", что свидетельствует о завершении формирования расстройства личности в этой группе к 18 годам.

Многие испытуемые не могли в дальнейшем устроиться на работу, однако предпринимали попытки заниматься бизнесом, нередко на первых этапах их дело процветало, они получали крупный доход. Достигнув достаточно высокого уровня благосостояния, они переставали заниматься делами, ударялись в кутежи, пьянствовали, часто меняли сексуальных партнеров, многие пробовали употреблять наркотические вещества, однако, как правило, прекращали их прием до формирования стойкой зависимости. По мере ухудшения дел они начинали лихорадочно спасать положение, совершали много ошибок, залезали в долги, что в итоге приводило к полному краху их предприятия. На фоне психотравмирующей ситуации часто развивались декомпенсации расстройства личности.

Другая часть испытуемых стремились к активной, творческой работе, не брезговали авантюрными проектами, возлагали на очередное начинание избыточные надежды, полагаясь на успех, однако не могли должным образом спланировать развитие ситуации, в результате чего их планы терпели фиаско. Одержимые жаждой успеха, склонные переоценивать свои силы, свой опыт и знания, чрезвычайно меркантильные, они болезненно переживали провалы, часто совершали демонстративные суицидальные попытки, в отчаянии были готовы совершить любые безрассудные поступки.

Для большинства испытуемых данной группы были характерны аффективные нарушения, как правило, у них доминировало приподнятое настроение, были характерны резкие, порой беспричинные его снижения, сопровождавшиеся отчаянием, злобой на окружающих, желанием отомстить за свои мнимые или реальные неудачи. Подобные состояния длились недолго, сменяясь жаждой деятельности, испытуемые без раздумий брались за реализацию первой пришедшей им в голову идеи.

Многие испытуемые данной группы рано создавали семьи, но, как правило, браки быстро распадались. Для испытуемых с истерическим расстройством личности было характерно повторное вступление в брак, либо частая смена сожительниц, любовниц. К детям они обычно сохраняли привязанность и любовь, баловали их, нередко у них имелись дети от нескольких браков. Причиной распада семьи служили измены испытуемых своим женам, постоянное требование внимания с их стороны, нежелание принимать участие в семейных делах, решении бытовых вопросов, их неумеренная тяга к трате денег, совершение ненужных покупок, пьянство, непрерывные скандалы, инициаторами которых являлись сами испытуемые.

Преступления испытуемыми данной группы совершались как правило, без предварительного планирования, спонтанно. Нередко случалось так, что испытуемые действовали с явным недоучетом ситуации, например, желая только "напугать" жертву, они совершали убийство. Ведущими мотивами преступления являлись аффектогенные, психопатическая самоактуализация, корыстные мотивы. Обращает на себя внимание факт, что корыстные мотивы, столь часто указываемые испытуемыми, обычно служили лишь формальным прикрытием для истинной побудительной причины преступления.

Анализ преступлений в исследуемой группе позволил выделить очень своеобразный механизм развития криминальной ситуации. Весь период совершения преступления можно условно разделить на три этапа реализации. На первом этапе испытуемые начинали действовать неадекватно ситуации, у них, как правило, господствующим аффектом являлся гнев, они чувствовали себя оскорбленными потерпевшим или сложившимися обстоятельствами, и предпринимали ответные действия, по своему характеру заведомо превосходившие степень причиненного им реального или вымышленного ими ущерба. На втором этапе обычно испытуемые констатировали, что понимали, что им пора остановиться, но не могли себя сдерживать. Так, в частности, происходило в большинстве случаев убийств. Начав драку, испытуемые переходили к более решительным и агрессивным действиям. Они начинали избивать уже поверженного противника камнями или палками, а иногда специально уходили за оружием, которым и добивали потерпевшего. На третьем этапе наступало формальное осознание происшедшего, доминировал аффект злорадства, сменявшийся депрессивным аффектом, страхом наказания, чувством безысходности. Во всех случаях испытуемые понимали характер совершаемых ими действий, однако не могли прогнозировать их последствия и полноценно руководить ими.

Основанием для применения ст. 22 УК РФ в исследуемой группе послужили выраженные глубина расстройства личности, психический инфантилизм, регистрируемые в анамнезе и в период совершения правонарушения декомпенсации расстройства личности.

Группу испытуемых с другими специфическими расстройствами личности составили 5 человек. Клиническим феноменом, позволившим объединить их в одну группу, явился крайне выраженный полиморфизм проявлений расстройства личности. Хотя в большинстве случаев экспертные комиссии диагностировали специфическое личностное расстройство по преобладающим личностным радикалам, во всех заключениях указывалось на полиморфность, мозаичность клинических проявлений.

В отличие от двух вышеописанных групп, где удавалось вычленить общие для группы признаки, составляющие в итоге целостную клинико-динамическую картину, в исследуемой группе это не представлялось возможным. В то же время для всех испытуемых оказались характерны общие, свойственные всем лицам с расстройствами личности, черты, такие, как трудности контактов с людьми, нарушение адаптации в обществе, субъективно переживаемая чуждость, одиночество, приводящие к специфике интерперсональных отношений, эмоциональные нарушения, характеризующиеся крайне выраженной лабильностью аффекта и истощаемостью его, трудности контролирования своих влечений, выраженный психический инфантилизм.

Проведенный клинический и статистический анализ выборки сделал возможным формулирование диагностических клинических критериев применения ст. 22 УК РФ у испытуемых с расстройствами личности.

Группу основных критериев судебно-психиатрической оценки составили (в порядке убывания удельного веса в диагностической и экспертной оценке):

• парциальная личностная незрелость (g = 0,826, К = 4,26), выявляемые клинически и при экспериментально-психологическом исследовании, сопровождающиеся снижением критических способностей (g = 0,384)
• нарушение прогностических функций (g = 0, 752, К = 3,71), выявляемое клинически и опытным путем при использовании нормированной шкалы волевых расстройств, сопровождаемое трудностями в определении целей (g = 0,300), трудностями в оценке приоритетов (g = 0,919), трудностями регулирования эмоциональных реакций (g = 0,985).
• частые (более 3) обострения, декомпенсации расстройства личности в анамнезе (g = 0,782, К = 2,54), констатация декомпенсации расстройства личности в период совершения инкриминируемого деяния (g = 0,618, К = 2,11).
• мозаичность клинических проявлений в картине расстройства личности (g = 0,581, К = 1,97), выявляемая клинически и при экспериментально-психологическом исследовании, прослеживаемая в анамнезе, начиная с детского и подросткового возраста (g = 0,549)
• аффективные расстройства (g = 0,724, К = 1,52), преимущественно заключающиеся в аффективной лабильности (g = 0,840), склонности к кратковременным депрессивным реакциям (g = 0,511), дисфорическим состояниям (g = 0,476), выявляемые клинически и при экспериментально-психологическом исследовании.
• высокая агрессивность (g = 0,589, К = 1,46), выявляемая при экспериментально-психологическом исследовании, сочетающаяся с правонарушением против родных или близких знакомых (g = 0,349), демонстративностью (g = 0,371), завышенной самооценкой (g = 0,393).

Анализ актов судебно-психиатрических экспертиз показал, что для экспертного решения о применении ст. 22 УК РФ, требуются по крайней мере три из указанных критериев, при наличии также нескольких дополнительных признаков.

Группу дополнительных признаков составили:

А) Клинические признаки - наряду с основными критериями судебно-психиатрической экспертной оценки они характеризуют психическое состояние подэкспертного, уступая первым в значимости.

• патология родов (g = 0,340), сочетавшаяся с наличием у матери психических расстройств (g = 0,377), алкоголизма (g = 0,554),
• черепно-мозговые травмы в анамнезе (g = 0,301),
• слабо и умеренно выраженные неспецифические изменения ЭЭГ органического характера, косвенно свидетельствующие о ранней органической патологии (g = 0,427) (см. главу 3).

Б) Социальные признаки - характеризуют состояние социальной адаптации подэкспертного и косвенно указывают на глубину расстройства личности.

• низкий образовательный уровень, как правило - неполное среднее образование (g = 0,363),
• воспитание в условиях гипоопеки, безнадзорности (g = 0,334),
• насилие над испытуемым в семье и вне семьи (g = 0,354),
• направленность криминальных действий против жизни и здоровья потерпевших (g = 0,384),
• аффектогенные мотивы правонарушения (g = 0,306).

Вспомогательное значение этих признаков проявилось также в том, что при анализе актов судебно-психиатрических экспертиз не было выявлено ни одного случая, когда бы ст. 22 УК РФ применялась исключительно с опорой на данные признаки.

В то же время, в некоторых случаях, несмотря на наличие критериев, позволявших говорить о возможности применения ст. 22 УК РФ, эксперты склонялись в пользу вменяемости. Анализ этих случаев позволил выделить факторы, ограничивающие применение ст. 22 УК РФ.

Группу факторов, ограничивающих применение ст. 22 УК РФ, составили:

А) Факторы, свидетельствующие о длительной подготовке к совершению правонарушения.

• длительное (как минимум, несколько часов) вынашивание плана преступления (g = 0,414),
• совершение преступления в группе, причем подэкспертный являлся инициатором преступления (g = 0,531),
• корыстные мотивы правонарушения (g = 0,375).

Б) Факторы, связанные с употреблением одурманивающих средств.

• употребление одурманивающих средств в период совершения инкриминируемого деяния (g = 0,342),
• состояние опьянения на момент правонарушения (g = 0,329),

Употребление одурманивающих средств (и в том числе - алкоголя) обнаруживало высокие коррелятивные связи с корыстными мотивами правонарушения (g = 0,721), нередко испытуемые употребляли алкоголь, уже предварительно спланировав преступление, их действия в момент правонарушения носили характер спланированных, целенаправленных.

Оценить удельный вес факторов, ограничивающих применение ст. 22 УК РФ в принятии решения о вменяемости не представлялось возможным ввиду отсутствия группы сравнения. Можно сделать вывод, что они являются дополнительными факторами оценки, которые могут влиять на экспертное решение лишь на последнем этапе. На первых стадиях экспертной оценки ориентироваться на них нельзя.

Среди испытуемых исследуемой группы амбулаторное принудительное наблюдение и лечение рекомендовалось в 93,5% случаев. В пользу назначения принудительных мер медицинского характера в группе испытуемых, к которым была применена ст. 22 УК РФ, свидетельствовали следующие факторы:

• молодой возраст испытуемых (19-25 лет) (g = 0,434), сочетавшийся с неоднократным привлечением к уголовной ответственности (g = 0, 451), совершением однородных правонарушений (g = 0, 312), неоднократными декомпенсациями в анамнезе (g = 0, 476), психическим инфантилизмом (g = 0,534). Как правило, подэкспертные, обнаруживающие совокупность указанных признаков, нуждались более в профилактических мерах, направленных на предотвращение декомпенсации расстройства личности, требовали дополнительных мер, направленных на формирование адаптации в условиях мест лишения свободы, зачастую - воспитательных мер. Важную роль назначение им мер медицинского характера играло в обеспечении условий для последующей социальной реабилитации.
• ранее испытуемый признавался невменяемым по другому делу (g = 0,580), находился на принудительном лечении, причем отмечалась тенденция к менее строгому наблюдению (g = 0,604), в особенности если прежде испытуемому назначалось принудительное лечение в психиатрической больнице общего типа (g = 0,776). В этой группе испытуемых на первый план выходила потребность в лечебных мероприятиях, которые могли быть осуществлены в условиях амбулаторного наблюдения и лечения. В случае отсутствия медицинского наблюдения можно было ожидать ухудшения психического состояния в данной группе испытуемых.
• состояние неустойчивой компенсации расстройства личности на момент исследования (g = 0,613), сочетавшееся с частыми декомпенсациями в анамнезе (g = 0,401). В данном случае принудительные меры медицинского характера назначались с учетом объективного состояния подэкспертных в период правонарушения и в период нахождения на судебно-психиатрической экспертизе, имели целью продолжение начатого лечения в амбулаторных условиях, что давало бы возможность осуществления поддерживающей терапии с целью компенсации состояния.

Отдельную группу составили испытуемые, злоупотреблявшие спиртными напитками (g = 0,516), с формированием алкоголизма (как правило, 1-2 ст.), злоупотреблявшие наркотическими и токсическими веществами (g = 0,413), с формированием зависимости. В данном случае их нельзя прямо соотносить с предусмотренной ст. 22 УК РФ возможностью назначения принудительных мер медицинского характера, поскольку применение мер медицинского характера в данном случае оговорено в законодательстве особо.

Оценить удельный вес данных факторов в принятии решения о применении принудительных мер медицинского характера не представлялось возможным ввиду отсутствия группы сравнения.

Таким образом, нам удалось, опираясь на накопленный в ГНЦ ССП им. В. П. Сербского опыт, определить основные критерии экспертной оценки расстройств личности в отношении применения ст. 22 УК РФ.

Литература

1. Абрамов В. В., Абрамова Т. Я. Асимметрия нервной, эндокринной и иммунной систем. Новосибирск, Наука, 1996 - 97 с.
2. Александровский Ю. А. Пограничные психические расстройства. М.: "Медицина", 1993 - 400 с.
3. Андреева Е. С. Судебно-психиатрическая оценка органического психического расстройства в соответствии со ст. 22 УК РФ. Автореф. ... канд. мед. наук., М. - 2000.
4. Антонян Ю. М., Бородин С. В. Преступное поведение и психические аномалии. М.: "Спарк", 1998 - 215 с.
5. Антонян Ю. М., Бородин С. В. Преступность и психические аномалии. М., 1987, с. 124-157
6. Аргунова Ю. Н. Преступность ограниченно вменяемых лиц // Независимый психиатрический журнал, 1998, № 1 - с. 56-59.
7. Асинкритов В. Ф. Клиника и судебно-психиатрическая оценка астенической психопатии. Автореф. ... канд. мед. наук, М. - 1971
8. Батамиров И. И., Введенский Г. Е., Ткаченко А. А., Пережогин Л. О. Нейропсихологические особенности лиц с девиантным сексуальным поведением // Аномальное сексуальное поведение. М.: РИО ГНЦ ССП им. В. П. Сербского, 1997 - с. 174-217
9. Бежанишвили Б. И. Исследование эмоционально-волевой сферы психически больных методом "уровня притязаний" // Психологические методы исследования в клинике. Л., 1967, с. 214-218
10. Бианки В. Л. Механизмы парного мозга. Л.: Наука, 1989 - 263 с.
11. Блум Ф., Лейзерсон А., Ховстедтер Л. Мозг, разум и поведение. М.: Мир, 1988 - 248 с.
12. Боно Э. (1970) Латеральное мышление. СПб.: Питер-паблишинг, - 1997 - 320 с.
13. Бородин С. В., Котов В. П. Комментарий к ст. 22 УК РФ // Комментарий к законодательству РФ в области психиатрии (под ред. Т. Б. Дмитриевой) М.: "Спарк", 1997 - 363 с.
14. Бородин С. В., Полубинская С. В. Ограниченная вменяемость в проектах нового уголовного законодательства // Правовые вопросы судебной психиатрии, М. - 1990, с. 32-39
15. Брагина Н. Н., Доброхотова Т. А. Функциональные асимметрии человека. М., "Медицина", 1981, - 288 с.
16. Братусь Б. С. Аномалии личности. М., "Мысль", 1988, - 301 с.
17. Бронин С. Я. Малая психиатрия большого города. М.: "Закат", 1998, -272 с.
18. Бронштейн И. Н., Семендяев К. А. Справочник по математике. М., "Наука", 1986, - 544 с.
19. Брюховецкий А. С. Типы и клинические варианты динамики психопатий в практике военной психиатрии. Автореф. ... канд. мед. наук, Л. - 1990
20. Бурцев А. К., Малецкая Н. С. // Журн. невроп. и психиатр. им. С. С. Корсакова, 1997, том 97, № 1, с 13
21. Бэрон Р. Ричардсон Д. Агрессия. СПб.: Питер-паблишинг, 1997 - 336 с.
22. Вандыш В. В., Андреева Е. С. Некоторые клинические и организационные аспекты применения нормы "ограниченной вменяемости" в отношении лиц с органическим психическим расстройством // Российский психиатрический журнал, 1999, № 2, с. 4-7
23. Вартанян Г. А., Клементьев Б. И. Химическая симметрия и асимметрия мозга. Л.: Наука, 1991 - 152 с.
24. Вассерман Л. И., Дорофеева С. А., Меерсон Я. А. Методы нейропсихологической диагностики. СПб.: Стройлеспечать, 1997. - 303 с.
25. Виггинс О., Шварц М., Норко М. Прототипы, идеальные типы и личностные расстройства: возвращение к классической психиатрии // НПЖ, 1997, № 2, с. 11-15
26. Виноградова Л. Н. Польский опыт социальной реабилитации и обеспечения прав психически больных // НПЖ, 1999, № 2 с. 29-30
27. Волков Г. Д. Клинические критерии невменяемости при психопатиях. Автореф. ... канд. мед. наук, М., 1968
28. Галкина Н. С. ЭЭГ детей в норме и патологии. // Клиническая электроэнцефалография. М., "Медицина", 1973, с. 284 - 320.
29. Ганнушкин П. Б. Клиника психопатий, их статика, динамика, систематика. М.: "Север", 1933, - 143 с.
30. Гиндикин В. Я., Гурьева В. А. Личностная патология. М.: "Триада-Х", 1999 - 266 с.
31. Глозман Ж. М. Иерархическая организация понятий при поражении левого и правого полушарий головного мозга. // Нейропсихология сегодня. М.: Изд-во МГУ, 1995 - с. 81-90
32. Горинов В. В., Пережогин Л. О. Клинико-социальная характеристика испытуемых с расстройствами личности, к которым была применена ст. 22 УК РФ. // Российский психиатрический журнал, 1999, № 4 - с. 31-35.
33. Горинов В. В., Пережогин Л. О. Расстройство личности: антисоциальное поведение в качестве критерия уменьшенной вменяемости? // Независимый психиатрический журнал, 1999, № 1 - с. 78-80.
34. Горшков И. В., Горинов В. В. Расстройства личности и агрессия. // Российский психиатрический журнал № 5, 1998 с. 68-73
35. Горшков И. В. Внутрисемейные агрессивные противоправные действия психопатических личностей (судебно-психиатрический аспект). Автореф. ... канд. мед. наук, М., - 1998.
36. Грант В. Эволюционный процесс. Критический обзор эволюционной теории. М., "Мир", 1992, - 488 с.
37. Грейденберг Б. С. Судебно-психиатрическая экспертиза в уголовном процессе. Петроград, "Право", 1915 - 424 с.
38. Гульдан В. В. Значение особенностей мотивации противоправного поведения при решении вопроса о вменяемости при психопатиях // Проблемы вменяемости в судебной психиатрии. М.: изд-во ЦНИИСП им. В. П. Сербского, 1983, - с. 55-64
39. Гульдан В.В. Мотивация преступного поведения психопатических личностей. // Криминальная мотивация. - М.: Наука, - 1986. - С. 189-250.
40. Гуревич М. О. Психиатрия. М.: Медгиз, 1949. - 502 с.
41. Гурьева В. А., Гиндикин В. Я. Современное состояние учения о психопатиях.// Журн. невропатол. и психиатр. им. С. С. Корсакова, 1968, том 68, № 7, с. 1064-1080
42. Гурьева В. А. (ред). Подростковая судебная психиатрия. М.: РИО ГНЦ ССП им. В. П. Сербского, 1998 - 364 с.
43. Гусинская Л. В. Клиника и судебно-психиатрическая оценка истерической психопатии. Автореф. ... канд. мед. наук, М.- 1979
44. Давид Р., Жоффре-Спинози К. Основные правовые системы современности. М.: Международные отношения, 1996
45. Декарт Р. (Descartes R. La description du corps humain. Les passions de l'ame.) цитируется по изданию: Избранные произведения, М., Госполитиздат, 1950, - 710 с.
46. Дианов Д. А. Формула невменяемости и практика ее применения в советский период развития судебной психиатрии. Автореф. ... канд. мед. наук. М.,1997
47. Дмитриева Т. Б. Динамика психопатий (клинические варианты, биологические механизмы, принципы терапевтической коррекции). Автореф. ... докт. мед. наук, Л. - 1990
48. Дмитриева Т. Б. Патобиологические аспекты динамики психопатий. М.: ГНЦ ССП им. В. П. Сербского, 1998, - 160 с.
49. Дмитриева Т. Б., Дроздов А. З., Коган Б. М. Клиническая нейрохимия в психиатрии. М.: РИО ГНЦ ССП им. В. П. Сербского, 1998 - 300 с.
50. Дмитриева Т. Б., Иммерман К. Л., Качаева М. А., Ромасенко Л. В. Криминальная агрессия женщин с психическими расстройствами. М.: РИО ГНЦ ССП им. В. П. Сербского, 1998 - 272 с.
51. Дмитриева Т. Б., Шостакович Б. В. Современное уголовное законодательство и судебная психиатрия (пособие для врачей) М.: РИО ГНЦ ССП им. В. П. Сербского, 1998 - 136 с.
52. Доброхотова Т. А., Брагина Н. Н. Левши. М., "Книга", 1994, - 232 с.
53. Долгова А. И. Криминологические проблемы взаимодействия социальной среды и личности (на материалах исследования преступности несовершеннолетних и молодежи). Дисс. ... доктора юрид. наук, М. - 1980
54. Зенков Л. Р. Клиническая электроэнцефалография. Таганрог, изд-во ТГРТУ, 1996, - 358 с.
55. Зенков Л. Р., Ронкин М. А. Функциональная диагностика нервных болезней. М., "Медицина", 1991, - 640 с.
56. Иванников В. А. Психологические механизмы волевой регуляции - М.: Изд-во УРАО, 1998 - 144 с.
57. Иващенко О. И., Шостакович Б. В., Огарок Е. М. Спектральные свойства ЭЭГ психопатических личностей с возбудимыми и тормозимыми чертами // Социальная и клиническая психиатрия, Том 8, № 1, 1998 - с. 15-25.
58. Кабанов М. М. Больной и среда в процессе реабилитации // Вестник АМН СССР, 1997 № 1, с. 55-60
59. Казаковцев Б. А. Развитие психиатрической помощи в России // НПЖ, 1998, № 2, с. 9-12
60. Калин В. К. Воля, эмоции, интеллект // Эмоционально-волевая регуляция поведения и деятельности: тезисы всесоюзной конференции молодых ученых - Симферополь, 1983
61. Калин В. К. К вопросу о волевом усилии // Учен. Зап. РГПИ, Т. 59. Проблемы формирования личности и волевой процесс. Рязань, 1968, с. 113-128
62. Кант И. Критика чистого разума. СПб., "Тайм-аут", 1993, - 472 с.
63. Каплан Г., Сэдок Б. Клиническая психиатрия. М.: "Гэотар медицина", 1998 - 505 с.
64. Карлов В. А. Эпилепсия. М., "Медицина", 1990, - 336 с.
65. Кербиков О. В. К учению о динамике психопатий (1961) // Кербиков О. В. Избранные труды. М.: "Медицина", 1971, - с. 163-187
66. Кербиков О. В. Лекции по психиатрии. М.: Медгиз, 1955, - 240 с.
67. Ковалев В. В. Психиатрия детского возраста: руководство для врачей. М.: Медицина, 1995 - 560 с.
68. Комментарий к Законодательству РФ в области психиатрии (под ред. Т. Б. Дмитриевой). М., "Спарк", 1997, - 363 с.
69. Кондратьев Ф. В. Методологические аспекты проблемы ограниченной вменяемости //Ограниченная вменяемость (сборник научных трудов). М.: РИЦ ГНЦ ССП им. В. П. Сербского, 1996. - с. 18-28
70. Коротенко А. И. Психопатия типа неустойчивых в судебно-психиатрической клинике. Автореф. ... канд. мед. наук. М. - 1972
71. Корсаков С. С. Курс психиатрии. 3-е (посмертное) издание, редактированное Комиссией общества невропатологов и психиатров. Т 1-2 М.: Изд-во Московского ун-та, 1913.
72. Котырло В. К. Развитие волевого поведения у дошкольников. Автореферат ... канд. психологических наук. Киев, 1971.
73. Кречмер Э. (1927). Строение тела и характер. М.: Педагогика-пресс, 1995. - 608 с.
74. Крафт-Эбинг Р. Учебник психиатрии. СПб, изд-во Медико-хирургической академии, 1880. Т. 1-3.
75. Крафт-Эбинг Р. Половая психопатия с обращением особого внимания на извращение полового чувства. СПб. Изд-во журнала "Практическая медицина" В. С. Эттингера, 1909 - 430 с.
76. Крылова Н. Е., Серебренникова А. В. Уголовное право современных зарубежных стран. М.: Зерцало, 1997.- 192 с.
77. Кудрявцев И. А. Комплексная судебная психолого-психиатрическая экспертиза (научно-практическое руководство) М.: Изд-во МГУ, 1999 - 497 с.
78. Кудрявцев И.А. Судебная психолого-психиатрическая экспертиза. - М.: Юрид. лит., - 1988. - 224 с.
79. Курек Н. С. Дефицит психической активности: пассивность личности и болезнь. М.: Институт психологии РАН, 1996. - 245 с.
80. Левонтин Р. Человеческая индивидуальность: наследственность и среда. М., "Прогресс", 1996, - 208 с.
81. Леонгард К. Акцентуированные личности. Киев, "Вища школа", 1981, - 390 с.
82. Личко А. Е. Психопатии и акцентуации характера у подростков. Л.: Медицина, 1983.
83. Личко А. Е. Подростковая психиатрия. Л.: Медицина, 1985.
84. Лукомская М. И. Паранойяльное развитие личности при различных формах психопатии. Клиника и судебно-психиатрическое значение. Автореф. ... канд. мед. наук. М.- 1980
85. Лунц Д. Р. О судебно-психиатрическом значении психических аномалий, не исключающих вменяемости (по поводу статьи С. Ф. Семенова "К вопросу об ограниченной (уменьшенной) вменяемости") // Журнал невропатологии и психиатрии им. С. С. Корсакова, 1967, том 67, № 4 - с. 605-608
86. Лунц Д. Р. Проблема невменяемости в теории и практике судебной психиатрии. М.: "Медицина", 1966 - 236 с.
87. Маймулов В. Г., Лучкевич В. С., Румянцев А. П., Семенова В. В. Основы научно-литературной работы в медицине. СПб, изд-во СПб ГМА, 1996, - 128 с.
88. Мальцева М. М., Котов В. П. Опасные действия психически больных. М.: "Медицина", 1995 - 256 с.
89. Маслоу А. Г. (1954) Мотивация и личность. СПб.: Евразия, 1999 - 478 с.
90. Международная классификация болезней 10 пересмотра. Класс 5. Психические расстройства и расстройства поведения. Адаптированный для использования в Российской федерации. М., РИО ГНЦ ССП им. В. П. Сербского, 1998, - 360 с.
91. Михеев Р. И. Проблемы вменяемости, вины и уголовной ответственности (теория и практика). Дисс. ... доктора юрид. наук, М. - 1995.
92. Морозов Г. В., Белов В. П., Боброва И. Н., Гурьева В. А. и др. Судебная психиатрия (руководство для врачей). М., "Медицина", 1988, - 400 с.
93. Мохонько А. Р. О работе судебно-психиатрических экспертных комиссий в 1996 году. // Российский психиатр. журн., 1997 № 3 с. 50-57
94. Мохонько А. Р., Муганцева Л. А., Щукина Е. Я. Судебно-психиатрическая экспертиза лиц, совершивших общественно-опасные деяния (по данным отчетов судебно-психиатрических экспертных комиссий Российской Федерации) // Российский психиатр. журн., 1999, № 5 с. 16-19
95. Нечипоренко В. В. Обоснованность диагноза психопатии в молодом возрасте с позиций динамического подхода // Обозр. психиатрии и мед. психол. им. В. М. Бехтерева, 1991, № 1, с. 47-57
96. Новый уголовный кодекс Франции. М.: Юридический колледж МГУ, 1993.- 212 с.
97. Опря Н. А. Судебно-психиатрическая оценка различных форм динамики психопатий. Автореф. ... канд. мед. наук. М. - 1966
98. Петраков Б. Д., Цыганков Б. Д. Эпидемиология психических расстройств. М.: НЦПЗ РАМН, 1996, - 136 с.
99. Пиаже Ж. (1922) Этюды о логике ребенка // Речь и мышление ребенка. М.: Педагогика-пресс, 1994 - 528 с.
100. Поляков И. В., Соколова Н. С. Практическое пособие по медицинской статистике. Л.: Медицина, 1975. - 152 с.
101. Пономарев Г. Н. Психофизический инфантилизм при истерической психопатии (клинико-психологический и судебно-психиатрический аспекты) Автореф. ... канд. мед. наук, М., - 1984
102. Попов Ю. В. Новый подход к диагностике психопатий (расстройств личности) // Обозр. психиатрии и мед. психол. им. В. М. Бехтерева, 1991, № 2, с. 5-14
103. Преступление и наказание в Англии, США, Франции, ФРГ, Японии. Общая часть. М.: Юридическая литература, 1991.- 288 с. Прибрам К. Языки мозга. М.: Прогресс, 1975. - 464 с. Привалова Н. Н., Хомская Е. Д. Нейропсихологический анализ нарушений эмоционально-личностной сферы у больных с легкой черепно-мозговой травмой // // Нейропсихология сегодня. М.: Изд-во МГУ, 1995 - с. 90-113 Прикладная статистика. Правила проверки согласия опытного распределения с теоретическим. ГОСТ 11.006-74. М., Гос. комитет стандартов СССР, 1975, - 24 с. Прикладная статистика. Правила определения оценок и доверительных границ для параметров нормального распределения. ГОСТ 11.004-74. М., Гос. комитет стандартов СССР, 1974, - 20 с.
104. Примерный уголовный кодекс США. М.: "Прогресс", 1969, - 304 с.
105. Психопатии и их судебно-психиатрическое значение. Под ред. Фейнберг Ц. М. М.: ОГИЗ "Советское законодательство", 1934 - 178 с.
106. Раш В., Конрад Н. Судебная психиатрия и так называемые "психопаты" // Ограниченная вменяемость (сборник научных трудов). Под ред. Б. В. Шостаковича - М.: РИО ГНЦСиСП им. В. П. Сербского, 1996 - с. 81-134
107. Реан А. А., Коломинский Я. Л. Социальная педагогическая психология. СПб.: Питер Ком, 1999 - 416 с.
108. Ревенко М. Г. К вопросу о психопатических реакциях в судебно-психиатрической практике. Автореф. ... канд. мед. наук, М. - 1967
109. Ремшмидт Х. Подростковый и юношеский возраст. Проблемы становления личности. М.: Мир, 1994 - 320 с.
110. Решетников Ф. М. Правовые системы стран мира. М.: Юридическая литература, 1993.-256 с.
111. Российский статистический ежегодник. М., Госкомстат РФ, 1998, - 813 с.
112. Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. М., 1946, переиздание: СПб, "Питер Ком", 1999, - 720 с.
113. Самошин А. И. Проблема настойчивости в зарубежной психологии. Рязань, изд-во Рязанского ГПИ, 1968
114. Сафуанов Ф. С. Судебно-психологическая экспертиза в уголовном процессе (научно-практическое пособие). М.: "Гардарика", 1998 - 192 с.
115. Семенов С. Ф. К вопросу об ограниченной (уменьшенной) вменяемости // Журнал невропатологии и психиатрии им. С. С. Корсакова, 1966, том 66, № 8 - с. 1268-1272
116. Семенович А. В., Цыганок А. А. Нейропсихологический подход к типологии онтогенеза // Нейропсихология сегодня. М.: изд-во МГУ, 1995 с. 170-183
117. Семке В. Я. Истерические состояния. М., "Медицина", 1988, - 224 с.
118. Ситковская О. Д. Психология уголовной ответственности. М.: "Норма", 1998 - 285 с.
119. Случевский Ф. И. Некоторые актуальные вопросы судебной психиатрии // Обозрение психиатрии и мед. психологии им. В. М. Бехтерева. 1991. № 2 с. 89-98
120. Смулевич А. Б. Расстройства личности (психопатии) // Руководство по психиатрии (под ред. А. С. Тиганова). М.: Медицина, 1999. Т. 2. С. 558-606
121. Снежневский А. В. Руководство по психиатрии. М.: Медицина, 1983, Т. 1-2.
122. Современное уголовное законодательства и судебная психиатрия. Пособие для врачей (под ред. Т. Б. Дмитриевой и Б. В. Шостаковича). М., РИО ГНЦ ССП им. В. П. Сербского, 1998, - 136 с.
123. Судебная психиатрия / под ред. Б. В. Шостаковича - М.: Зерцало, 1997 - С. 35
124. Сухарева Г. Е. Лекции по психиатрии детского возраста. М.: Медицина, 1974 - 320 с.
125. Уголовное право зарубежных государств. М., 1972. Вып. 2. Уголовный кодекс РФ. М. - 1997.
126. Уголовный кодекс ФРГ. М.: изд-во Юридического колледжа МГУ, 1996, - 202 с.
127. Фейнберг Ц. М. Психопатии и их судебно-психиатрическое значение. М., ОГИЗ "Советское законодательство", 1934, - 178 с.
128. Фелинская Н. И. Реактивные состояния в судебно-психиатрической клинике. М.: "Медицина", 1968 - 252 с.
129. Халецкий А. М. Понятие "уменьшенной вменяемости" в судебно-психиатрической оценке психопатий // Психопатии и их судебно-психиатрическое значение. Под ред. Фейнберг Ц. М. М.: ОГИЗ "Советское законодательство", 1934 - с. 97-107
130. Шейдер Р. Психиатрия. М.: Практика, 1998 - 485 с.
131. Шнайдер К. Клиническая психопатология. Киев, "Сфера", 1999, - 236 с.
132. Шопенгауэр А. Мир как воля и представление. T.1 § 18. Цитируется по изданию: Шопенгауэр А. Мир как воля и представление - Мн.: Поппури, 1998 - Т.1 - 688 с.
133. Шостакович Б. В. Психопатии. Судебно-психиатрическая оценка // Судебная психиатрия: руководство для врачей. Под ред. Г. В. Морозова. М.: "Медицина", 1988, - 400 с.
134. Шостакович Б. В. Судебно-психиатрический аспект динамики психопатий. Автореф. ... докт. мед. наук. М. - 1971
135. Шостакович Б. В. Судебно-психиатрическое значение некоторых вариантов динамики психопатий возбудимого типа. Автореф. ... канд. мед. наук, М. - 1963
136. Шостакович Б. В. Теоретические основы судебно-психиатрического диагноза. // Судебно-медицинская экспертиза , 1987, № 2, - с..38-41
137. Шостакович Б. В., Горинов В. В. Ограниченная вменяемость в судебно-психиатрической клинике. // Ограниченная вменяемость /сб. научных трудов/ под ред. Б. В. Шостаковича. М.: РИО ГНЦССП им. В. П. Сербского, 1996 с. 11-18
138. Шостакович Б. В., Горинов В. В. Теоретические обоснования применения института ограниченной вменяемости // Журнал невропатологии и психиатрии им. С. С. Корсакова, 1995, том 95, № 2 - с. 101-103
139. Юнг К. Г. (1929) Проблемы современной психотерапии // Проблемы души нашего времени. М.: Прогресс, 1994 - с. 11-36
140. Юнг К. Г. (1932) О становлении личности // Конфликты детской души. М.: Канон, 1995 - с. 185-208
141. Ясперс К. Общая психопатология - М.: Практика, 1997 - 1056 с.
142. Ach N. Analyse des Willens. // Handbuch der biologishen Arbeitsmethoden. Berlin, 1935
143. Bazire S. Psychotropic drug directory. Quay books, UK, 1997 - 272 p.
144. Blashfield R., Sprock J., Pinkston K., Hodgin J. Exemplar prototypes of personality disorder diagnosis // Comprehensive psychiatry, Vol. 26, pp. 11-21
145. Brooner R., Schmidt C. W., Felch L. J., Bigelow G. E. Antisocial behevior of IV drug abusers: implication for diagnosis of antisocial personality disorder // Am. J. of psychiatry, 1992, Vol. 149 № 4, pp. 482-487
146. Bruce-Jones W., Coid J. Identity diffusion presenting as multiple personality disorder in a female psychopath // British Journal of psychiatry, 1992. Vol. 160 - pp.541-544
147. Cawthra R., Gibb R. Severe personality disorder - whose responsibility? // British J. of psychiatry, 1998, Vol. 173, № 7, p. 8-10
148. Clarkln J. F., Widige T. A., Frances A., Hurt S. W. Prototypic typology and the borderline personality. // J. of Abnormal psychology, Vol. 90 № 6, pp. 575-585
149. Dolan B., Coid J. Psychopathic and antisocial personality disorders. Treatment and research issues. London: Gaskell, 1993
150. Fields L. Psychopathy, other regarding moral beliefs, and responsibility. // PPP Vol . 3 № 4, 1996.- pp. 261-277. Fingarette H. Criminal Insanity // Psychiatry & ethics, NY.: Prometheus press, 1982.- pp. 499-517 Fingarette H., Hasse A. Mental disabilities and criminal responsibility - Bercley: University of California press, 1979
151. Flor-Henry P. Mood, the right hemisphere and the implication of spatial information perceiving systems // Research comm. In psychology, psychiatry and behavior, 1983, Vol. 8, № 2, pp. 143-170
152. Friedland M. L. The case of valentine shortis yesterday and today // Can. J. of psychiatry, 1991, Vol. 36 № 3, pp. 159-166
153. Gacono C. B., Meloy J. R. The Rorschach and DSM-III-R antisocial personality // J. of clinical psychology, 1992, Vol. 48, № 3, pp. 393-406
154. Gasquione P. Alien hand sign. // Journal of Clinical Neuropsychology, 1993, vol. 15 pp. 653-657
155. Goldberg G., Bloom K. Alien hand sign. Localization, lateralization, recovery. // American journal of Physical medicine, 1990, 69, pp. 683-686
156. Hamilton J. R. Diminished responsibility // British J. of Psychiatry, 1981, Vol. 138, №5, p. 434-436
157. Harris G. T. Rice M. E., Quinsey V. L. Psychopathy as a taxon: evidence that psychopaths are a discrete class // Journ. of consult. and clin. Psychology, 1994, Vol. 62 № 2, pp. 387-397
158. Harry B. Criminals' explanation of their criminal behavior: a possible role for psychopathy // Journal of forensic science, 1992, Vol 37, № 2, pp. 1334-1340
159. Holmes C. A. Psychopathic disorder: a category mistake? // Journal of medical ethics, 1991, Vol. 17 № 2 - pp. 77-85
160. Jaspers K. Allgemeine psychopathologie. Heidelberg, 1913, rep. Berlin, Springer-Verlag, 1973
161. Kalliopuska M. Hostility of asocial youth as measured by TAT and Rorschach // Perceptual & Motor Skills, 1992, Vol. 74 № 2, pp. 563-566
162. Lamparski D. M., Roy A., Nutt D.J., Linnoila M. The criteria of Cloninger et al. and Von Knorring et al. for subgrouping alcoholics: a comparison in a clinical population // Acta Psychiatrica Scandinavica, 1991, Vol. 84 № 6, pp. 497-502
163. Lewin K. Vorsatz, Wille und Bedurfnis. Berlin, 1926
164. Libet B., Wright E. W., Gleason C. A. Readiness potentials preceding unrestricted spontaneous vs pre-planned voluntary acts // EEG & Clinical neurophysiology, 1982, Vol. 54 pp. 322-335
165. Livesley W. J. Theoretical and empirical issues ib the selection of criteria to diagnose personality disorders // J. of personality disorders, 1987, № I, pp. 88-95
166. Mackay I. Psychopathic disorder: a category mistake? A legal response to Colin Holmes. // Journal of medical ethics, 1991, Vol. 17 № 2 - pp. 86-88
167. Marttunen M. J., Aro H. M., Henriksson M. M., Lonnqvist J. K. Antisocial behaviour in adolescent suicide // Acta psychiatrica scandinavica 1994, Vol 89, № 3, pp. 167-173
168. McCord W. The psychopath and milieu therapy: a longitudinal study. NY: Academic Press, 1982.
169. McDonald D. A., Nussbaum D. S., Bagby R. M. Reliability, validity and utility of the FIT // Can. J. of psychiatry, 1991, Vol. 36 № 7, pp. 480-484
170. McMillen D. L., Pang M. G., Wells-Parker E., Anderson B. G. Behavior and personality traits among dui arrestees, nonarrested impaired drivers, and nonimpared drivers // International iournal of addictions, 1991, Vol. 26, № 2, pp. 227-235
171. Mellor C. S. First rank symptoms of schizophrenia. // British Journal of Psychiatry, 1970. Vol 117. Pp. 15-23
172. North C. S., Smith E. M., Spitznagel E. L. Is antisocial personality a valid diagnosis among the homeless? // Am. J. of psychiatry, 1993, Vol. 150 № 4, pp. 578-583
173. O'Neal P., Robins L., King L., Schaefer J. Parenteral deviance and the genesis of sociopatic personality// Am. Journal of psychiatry, 1962, Vol. 118, № 12, р. 1114-1124
174. Pabis D.J., Stanislav S.W. Pharmacotherapy of aggressive behavior.// Ann Pharmacother 1996 Mar. Vol. 30(3) p. 278-87
175. Palermo G. B., Liska F. J., Palermo M. T., Dal Forno G. On the predictability of violent behavior: considerations and guidelines // Journal of forensic science, 1991, Vol 36, № 5, pp. 1435-1444
176. Petravieiute I. Lithuanian youth center: 8 years experience // Mental health reforms. GIP publication. 1999, Vol. 4, p. 6-10
177. Rasch W. Die Zuordnung der psychologischen Diagnosen zu den vier psychischen Merkmalen der articles 20, 21 StGB // Psychiatrie Prax. 1983 Vol. 10 № 5 pp. 170-176
178. Ratey J.J., Leveroni C., Kilmer D., Gutheil C., Swartz B. The psychopharmacology of aggression: toward a new day.// Psychopharmacol Bull 1993. Vol. 29(1) p. 65-73
179. Reed J. Psychopathy - a clinical and legal dilemma // British J. of psychiatry, 1996, Vol. 168, № 1, p. 4-9
180. Reise S. P., Oliver C. J. Development of a California Q-SET indicator of primary psychopathy // J. of personality assessment, 1994, Vol. 62, № 1, pp. 130-144
181. Ross T. A. The common neuroses. London, Edward Arnold, 1937, - p. 234
182. Sass H., Herpertz S., Houben I. Personality disorders: conceptual issues and responsibility // Jap. Journal of psychiatry and neurology, 1994, Vol. 48. Suppl. 1. pp. 5-17
183. Simonian S. J., Tarnovski K. J., Gibbs J. C. Social skills and antisocial conduct of deliquents // Child psychiatry & human development, 1991, Vol. 22 № 1, pp. 17-27
184. Smith R. The psychopath in society. NY, Academic press, 1984
185. Soursebook of criminal justice statistics. Washington: Bureau of statistics, 1994 - 403 p.
186. Spence S. A. Free will in the light of neuropsychiatry // PPP, Vol. 3, № 2, 1996 pp. 75-90
187. Sutker P. B. Psychopathy: traditional and clinical antisocial concepts // Progress in experimental personality and psychopathology research, 1994. - pp. 73-120
188. Svrakic D. M., McCallum K. Antisocial behavior and personality disorders // American J. of psychotherapy, 1991, Vol. 45 № 2, pp. 181-197
189. Swanson M. C., Bland R. C., Newman S. C. Epidemiology of psychiatric disorders of Edmonton: antisocial personality disorders // Acta psychiatrica scandinavica, 1994, Suppl. 376, pp. 63-70
190. Tonkonogy J. M. Violence and temporal lobe lesion: head CT and MRI data // J. of neuropsychiatry and clinical neurosciences, 1991, Vol. 3 № 2, pp. 189-196
191. Walker N., McCabe S. Crime and insanity in England. Vol. 1-2, Edinburgh, University press, 1973
192. Wierzbicki M., Howard B. J. The differential responding of male prisoners to subtle and obvious MCMI subscales // J. of personality assessment, 1992, Vol. 58 № 1, pp. 115-126