Юрий ПОЛЯКОВ: Общество вновь вернулось к античному миру...
|
Юрия Полякова - известного писателя, драматурга, общественного деятеля, главного редактора "Литературной газеты" - особо представлять не надо. Его хорошо знал советский читатель ("ЧП районного масштаба", "100 дней до приказа", "Работа над ошибками"), он популярен сейчас ("Козленок в молоке", "Небо падших", "Апофигей", "Замыслил я побег..."), является одним из авторов сценария кинокартины "Ворошиловский стрелок", по его произведению "Левая грудь Афродиты" недавно прошел веселый киноводевиль "Отель "Медовый месяц".
* * * Мы знакомы еще с тех пор, когда Юрий Михайлович редактировал очень специфическую газету "Московский литератор", я состоял в редколлегии, а знаменитейшую в те времена "Литературную газету" возглавлял всемогущий член ЦК КПСС писатель Александр Чаковский. 47-летний Юрий Поляков выглядит сейчас довольно импозантно: крупный, высокого роста, с седеющей курчавой головой, модной щетиной вместо бороды, несколько вальяжный (что говорит о материальном благополучии), доброжелательный и серьезный - в общем, основательный. Задуманная легковесная тональность интервью рассыпалась с первых же фраз собеседника: - Я женат 27 лет и ни разу не разводился, потому не стоит все валить на мой личный опыт. Я согласен, сексом и эротикой насквозь пропитана человеческая жизнь, это заложено в нас изначально. Мне интересно писать о любви, о ее пограничных состояниях. И вообще без тайных отношений полов не бывает настоящей литературы. И потому, на мой взгляд, тот же Пелевин занимается скорее не литературой, а какой-то иной умственной деятельностью. При всей моей привязанности к любовным сюжетам не выхожу из рамок общечеловеческой нормы. То, что за ними - это прерогатива скорее медицины. - Да, но в ваших произведениях как раз и нет "нормальной любви" - все изменяют, разводятся, лукавят... - Это-то как раз и нормально. Моногамный брак, как идеал, часто недостижим, еще с древнейших времен. Вспомните житие Петра и Февроньи... Когда ее стали домогаться чужие мужчины, она попросила их зачерпнуть воду с одного борта лодки, затем с другого, разницы не было. Так и в плотских отношениях... - Если бы! - невольно вздохнул я. - А о чем тогда многочисленная глянцевая литература, "женские романы", так удобно приспособленные для метро и электричек? - Я имею в виду серьезную литературу. "Женские романы" - это разновидность кроссвордов, возьмите Полину Дашкову... То же самое и с детективами Бориса Акунина. Все это вид словесного развлечения. - Юрий Михайлович, мне снова хочется возразить. Ваши произведения тоже можно отнести к разряду развлекательных. Я просто отдыхаю, когда погружаюсь в ваше виртуозное остроумие, любовные коллизии. Мне смешно, весело... Более того, я непрерывно узнаю в ваших героях частичку себя и тех женщин, с которыми Бог сподобил общаться. - Зададимся вопросом: кому взбредет в голову перечитывать всю ту глянцевую белиберду, которой заполнен книжный рынок? Никому! А настоящая литература начинается с перечитывания. Мы перечитываем классику не потому, что она серьезна или поднимает какие-то важные проблемы. Она прежде всего интересна, взять "Капитанскую дочку" Пушкина или почти детективные истории Достоевского. Я считаю, что занимательность есть вежливость писателя: ты просто обязан писать увлекательно, чтобы тебя приятно было читать. Только так надо выражать свою главную идею. У нас есть другая крайность: иные авторы высокомерно заявляют, что им неважно, как о них подумает читатель, главное - самовыразиться. И получается порой действительно серьезно, но и дико занудно. Писатель может остаться в истории литературы, а может стать самой литературой, которую будут перечитывать. К сожалению, мы разучились захватывающе рассказывать любовные истории. В "своих" историях я ни над кем не насмехаюсь, я люблю людей, я не злой... Просто мне Бог дал дар иронии. - Мой товарищ Анатолий Ким как-то сказал, что его книги не привязаны ни к какой эпохе, и потому они рассчитаны на вечность. Он выразился скромнее, это я так понял... - Абсолютно не согласен! Своими книгами я хочу сохранить тип мышления людей моей эпохи. Это своего рода документ. Мы с вами довольно хорошо знаем, как жил XIX век, и только благодаря писателям-классикам. Никто же не будет перечитывать газеты той поры... - Какова идея ваших книг? Мораль? Вы талантливо высмеиваете людскую пошлость, иронизируете над мнимыми ценностями. Как вам удается самому не сорваться в пошлость? Одна читательница назвала вашу книгу "Небо падших", простите, дурацкой... - Понимаете, жизнь - своеобразное сплетение смешного и трагичного. Причем все это постоянно взаимоперетекает из одного состояния в другое. Я намеренно заставляю читателя погоготать, а когда перевернута последняя страница, принуждаю его задуматься, оглянуться, что-то понять в себе. - Это называется - прибавить читателю зрения, снабдить его неким увеличительным стеклом. - Да. Что же касается "Неба падших", то я просто описал почти документальную историю. Грубо говоря, новые русские - это люди с поехавшей "крышей". Как известно, большие деньги накапливаются постепенно, от поколения к поколению. Тогда отношение к богатству нормальное. В России произошло иначе: вчерашний посетитель дешевой шашлычной вдруг превратился в олигарха, на обмане государства кстати. А "крыша" у человека едет прежде всего в интимных отношениях с женщиной. Во-первых, существовали запреты, во-вторых, многое было недоступно по бедности. И вдруг - дикая вседозволенность! Я честно об этом написал и показал полный крах такой вседозволенности. - Одним из критериев "серьезности" ваших книг является то, что их с удовольствием экранизируют такие мастера кино, как Владимир Меньшов, Станислав Говорухин, ставят спектакли крупные театральные режиссеры. Судя по всему, и вам не стыдно за написанные строки. А если говорить о поступках в личной жизни, общественной? - Было, конечно, стыдно... Но что касается моей общественной деятельности за последние десять лет - нет, ни за один поступок не стыдно! Более того, в четвертый том моего собрания сочинений я включил все свои публицистические и иные статьи из периодики, на радио и телевидении. Не хвастаясь скажу, что таких авторов, которые бы не меняли своих принципов, я насчитал три-четыре. Я был в резкой оппозиции к ельцинизму, громил дикие гайдаровские реформы. Демократы, типа писателя Приставкина с его Главпомилкомом, мне просто ненавистны. Поясню... Приставкину, когда он подписывал расстрел Белого дома, не было жалко тысяч людей, однако сейчас он льет слезы над маньяком-насильником. Разве это нормально? Я отстаиваю смертную казнь, никто меня не переубедит в обратном. Не надо приравнивать Россию к Западу, у нас свой уровень, свои традиции. - Я слышу в ваших словах некую советскую тональность. Не ошибся? - 36 лет я жил при советской власти. И остался по сей день советским человеком. Дело даже не в том, что в наше время я, выросший в простой рабочей московской семье, вряд ли бы смог выучиться, стать полноценным гражданином Родины - скорее всего меня подобрала бы какая-нибудь банда. Повторяю, дело не во мне. Мы разрушили социализм в тот его период, когда он отказался от репрессий, стабилизировался и был приспособлен для нормальной жизни - без эксплуатации, частной собственности и так далее. Разве нормально, когда сейчас врач, делающий уникальные операции, должен получать 200 долларов, а олигарх, сумевший вырвать у государства готовые заводы, - купаться в немыслимой роскоши? Вы можете сослаться на "Черную книгу коммунизма". Да, погибли многие десятки миллионов безвинных людей. Но так было всегда. На совести католицизма тоже миллионы казней, однако никто не подвергает сомнению его идеи. Америка "скормила акулам" почти все коренное население континента, но ведь никто из граждан США сейчас не бьет себя в грудь: "Я ненавижу за это Америку!" Мое глубокое убеждение в том, что чем дальше мы будем уходить от советской цивилизации, тем больше будем ее ценить за действительно прекрасные вещи. В конце концов российское общество выберет нечто среднее между советской и постсоветской действительностью. - Давайте снова вернемся в "сексуальные джунгли". Как вы считаете, проституция тоже некая норма секса? Ко всему еще и самая древнейшая профессия. Я к ней отношусь с уважением, если это делается не по принуждению, а по призванию. - Да, это норма в том смысле, если расценивать ее как обыкновенный сброс у мужчин физиологического напряжения. Но было всегда два пути: или мы боремся с проституцией (никогда не ожидая окончательной победы), или принимаем, но в таком случае должна быть очень серьезная просветительско-гигиеническая деятельность государства. (Я вспомнил известную песенку Любы Успенской: Городской шалман, жизнь пропащая. Не ругайся, мама, я гулящая. Мне досталась жизнь летящая, Может быть, она настоящая.) - Когда 14-летняя девчушка идет на панель, - продолжил мысль Юрий Поляков, - она не представляет, какие ее ждут неприятности криминального или инфекционного характера. Я отвлекусь... Почему христианство так строго блюло единобрачие, невинность, воспевало то, что мы сейчас называем ханжеством? Потому что христианству достался в наследство античный мир, насквозь погрязший в немыслимом разврате. Современный врач по дошедшим описаниям недугов римских императоров легко поймет, что в основе всех этих водянок, кожных язв и прочих хворей были венерические болезни. Треть Европы умерло от сифилиса. Тогда не было лекарств, и общество пришло к насаждению жестокой идеологии. Далее... Давайте вспомним нашу с вами юность, когда случайный сексуальный контакт крайне редко приводил к венерическому заболеванию. А сейчас я с ужасом смотрю на молодежь: что она делает, ведь общество вновь вернулось к античному миру, пусть и на более высоком витке прогресса. Микробы мутируют, антибиотики быстро устаревают, некогда относительно безобидные заболевания половой сферы стали излечиваться трудно. Мы живем в состоянии пандемии, и нам все равно никуда не деться - мы обязаны вновь одухотворить секс. Этот процесс уже начался, в Европе снова в моде предбрачная девственность. - Но присутствие ненормативной лексики в художественном слове - это сегодня почти норма. - Я никогда в своем творчестве не прибегал к ненормативной лексике. Если ты не умеешь обходиться без нее, значит, грош тебе цена как писателю. Любовь или даже любовное влечение - это прежде всего общение с личностью и плотью, принадлежащей этой личности. Как же я могу иначе назвать то, что шутливо назвал "парком культуры и отдыха" в "Левой груди Афродиты"? Придумайте, избегая медицинских терминов, да еще при этом сохраняя иронию, остроумие. - Кто из героинь ваших книг вам больше по душе? - Надя Печерникова из "Апофигея". Она умна, обаятельна, сексуальна. Разрыв с такой женщиной равен катастрофе, и мой герой "ломается", потеряв ее. - Вы почти повторили Кристиана Барнарда. В своем последнем интервью для "Медицинской газеты" он выразился еще более точно: "Разрыв с любимой женщиной перенести тяжелее, чем ее смерть". А как у вас складывались отношения с медициной и врачами? - Счастливо. Я лежал на Каширке, мне сказали - рак, вырезали меланому. Я прошел это... Но диагноз оказался ошибочным. Я за такие "ошибки". Владимир ХРИСТОФОРОВ, спец. корр. "МГ". |