Светит месяц, светит ясный
|
Начальник оперативного отдела станции скорой и неотложной помощи Романов Виктор Максимович, внутренне торжествуя от возможности получить двух работников в свой отдел в наказание на три месяца, а за такие шутки меньше он давать не собирался, поднял трубку и набрал номер.
- Это Романов. На том конце провода, казалось, встали. - Мне нужны два ваших сотрудника, - продолжил он, - врач Захарова и фельдшер Костин. Они сегодня работают? - Да. - Хорошо. Сейчас им дадут наряд сюда. Романов позвонил по местному старшему диспетчеру и отдал распоряжение. Положив трубку, еще раз перечитал жалобу. Маразм, конечно, но каких только маразмов не приходилось Виктору Максимовичу разбирать. Фантазия скоропомощников неистощима. Совсем недавно вскрылось форменное безобразие токсикологов! Года не прошло, как создали токсикологическую бригаду. Как все "спецы", они выезжали на свои, специальные вызовы. Токсикологи занимаются отравлениями. К счастью, их бывает немного. А вот простых, рутинных вызовов всегда значительно больше. И легко понять чувства диспетчера, когда задержки растут, на подстанции копятся необслуженные вызовы, линейные бригады мотаются по адресам, а эти чаи гоняют! Диспетчер наконец получает разрешение послать токсикологов на "простой" вызов. Те, разумеется, возмущаются. Но ругаться и махать руками бессмысленно, поэтому они разработали свой сценарий протеста. Врач, мужчина под шестьдесят, внезапно глох. Высокий белобрысый фельдшер надевал черные круглые очки в металлической оправе и шел, опираясь на плечо врача. Третий член бригады, маленький ассириец с лицом "кавказской национальности", забывал русский язык, несмотря на то, что никаких других никогда не знал. На все обращения он произносил непонятное слово "ара". На вызов они входили так: впереди шел глухой доктор с фонендоскопом, вставленным в уши, за его спиной, держась за плечо и подняв лицо к небу, шел в "слепых" очках белобрысый фельдшер, а за ним, держа ящик, с непроницаемым кавказским лицом - фельдшер-ассириец. Позвонив в дверь, бригада не отвечала на вопросы типа "кто там?" и продолжала нажимать на кнопку, пока дверь не открывалась. Увидев лица родственников, врач радостно объявлял: "Скорая!" и проходил в комнату. Там они располагались. Врач расспрашивал больного и родственников, поднося им ко рту фонендоскоп: "Говорите громче!", а белобрысый "слепой" на ощупь отпирал ящик. Закончив осмотр, врач громко давал распоряжения, какие лекарства надо ввести. Слепой на ощупь извлекал из кассеты ампулы, пальцами "читая" названия и передавал их "кавказскому лицу". Тот набирал шприц и, дав его в руки "слепому", вел его к больному. Там белобрысый "нащупывал" подходящее местечко и мастерски делал инъекцию. После этого минут десять, пока описывалась карточка, родственники приходили в себя и задавали вопрос: - Как же вы работаете? - Так и работаем, - отвечал "слепой", - народу ведь не хватает. Но всему приходит конец. На "скорую" пришел сигнал, даже не жалоба, а жалость, потому что возмущенные пациенты спрашивали: "Что за безобразие?! На скорой заставляют работать инвалидов?!" Ну, в общем, дело вскрылось, и вся бригада громыхнула в наказание на месяц на минимальный оклад. Вот и теперь пришла жалоба-сигнал на Марину Захарову и Сашку Костина. Романов накалялся: ну, сейчас мы разберемся, что это за художественная самодеятельность завелась на "скорой". В дверь постучали, и в маленький кабинет начальника оперотдела вошли врач Захарова и фельдшер Костин. Романов сурово глядел на них, и просветленное невинностью младенца лицо Сашки Костина все сильнее раздражало его. - Читайте! - нервно сказал он и протянул Марине Захаровой листок из школьной тетради в клетку. Костин перегнулся через ее плечо и засопел, тоже читая. "Главному врачу скорой помощи... Пишет Вам инвалид. Я участник войны, трижды контужен. У меня часто повышается давление, и мне надо делать уколы магнезии. Я каждый день вызываю скорую помощь, чтобы мне кололи уколы. Вчера я, как обычно, вызвал "скорую", чтобы сделали укол. Ко мне приехала бригада в составе врача Захаровой М.И. и фельдшера Костина А.В. Бригада приехала быстро, тут мне их винить не в чем, но вместо укола фельдшер Костин достал из медицинского ящика балалайку и заиграл "Светит месяц" и "Комаринского", а врач Захарова стала плясать и петь. Когда они спели песню, фельдшер убрал балалайку обратно в ящик. И они уехали. Правда, перед отъездом померили мне давление, и оно оказалось нормальным. Мне непонятно, что это за новый метод лечения? А то на следующий день приехала другая бригада и просто сделала укол". Романов в упор смотрел на Захарову. Марина отложила листок и подняла ясные синие глаза на начальника оперативного отдела. - Ну и как это было? - спросил Виктор Максимович. - Что было? - спросила Марина. - Песни и пляски. В каком же это институте обучают так лечить инвалидов? - Какая балалайка в нашем ящике, Виктор Максимович?! - возмутился Костин. - Туда поллитру-то не всунуть, а вы - балалайку!!! - Вы же сами видите, он так прямо и пишет - трижды контуженный, - добавила тихо Марина Захарова. - Да я и плясать-то не умею. Романов озадаченно уставился на жалобу. Такого поворота он не ожидал. Он мысленно представил себе настоящую балалайку и так же мысленно попытался всунуть ее в забитый ампулами, шприцами и бинтами медицинский ящик. Ничего не получалось. А ведь в жалобе русским языком было написано, что фельдшер достал балалайку из ящика и убрал ее в ящик. Романов верил жалобе, потому что ему очень хотелось в нее верить и засадить этих обормотов на три месяца на минимальный оклад в оперативном отделе, но он верил и здравому смыслу, который кричал: никакая балалайка в ящик не влезет!!! А значит, все, что написано в жалобе, - бред контуженого инвалида. - Пишите объяснительную, - сказал начальник оперотдела и сунул каждому бумагу. Через пять минут он получил две объяснительные. Свою вину бригада начисто отрицала, основывая сказанным. Романов крякнул и, наливаясь помидорным соком от ощущения собственной глупости, написал в углу: "Жалоба необоснованна" и подписался. - Идите! Марина и Сашка поднялись и вышли, притворив за собой дверь. Стоя у лифта, Марина сжимала губы, чтобы не рассмеяться, а Костин, тихонько толкнув ее плечом, прошептал на ухо: -Я ж говорил, что сувенирная-то балалайка в ящике поместится! Глядишь, и инвалид поздоровеет... Андрей Звонков |