Встречи, которые будем помнить всегда
|
Люди, далекие от журналистики, вероятно, считают, что профессия эта состоит главным образом из сочинения текста или фотосъемок. И заблуждаются: основа нашего труда - встречи с разными людьми и разными местами. И не легче, чем писать или фотографировать, выбрать из всего объема информации и впечатлений самое нужное. Поверьте, очень трудная работа. И часто неблагодарная, ибо за рамками темы остаются порой необыкновенно интересные факты, события, наблюдения, иные из которых проносишь через всю жизнь, но так и не находишь повода поделиться ими с читателем.
А чем не повод профессиональный праздник медиков? Вот мы и решили рассказать и показать маленькую толику того, что не попало на страницы газеты, но красноречивее иных публикаций. О чем этот материал? Прежде всего о великом предназначении профессии врачевателя, непростых судьбах, радостях и печалях. О ситуациях, про которые нельзя не вспомнить с улыбкой. Если какая из этих житейских картинок отзовется в вашей душе, будем считать, что затея наша была ненапрасной. Редакция "МГ". Две могилы Занесло меня как-то в одну участковую больничку, помню, на самом берегу Днестра. Задание: рассказать о медицинском обслуживании в период то ли сева, то ли жатвы - словом, в страду деревенскую. День поработал, а отправляться в путь уже поздно. Гостиницы в селе том, разумеется, не было и в помине, и главврач пригласил на ночлег к себе. Сытно поужинали-выпили, как водится на щедром юге (кстати, также водится и на скудном севере - меню только различается). Сошлись поближе, перешли на "ты". - Пойдем, село покажу. - Пойдем. Не телевизор же смотреть. Село-то - три улицы, из которых гостю не совсем стыдно показать лишь кусочек одной, центральной. Однако дошли до конца, вышли за околицу и свернули тут же на кладбище. Подошли к старой, но очень ухоженной могиле. Мой гид сказал, что тут покоится самый первый доктор здешней больнички. На его взгляд, это была самая главная, если не единственная местная достопримечательность. Вот и вся история. Однако бывает, что пустяшные сами по себе события вдруг обретают значительность, если оказываются в одном ряду с другими. Вот наглядный пример. Такой же по статусу подмосковной больнице исполнилось ровно 100 лет. Медицинское начальство области попросило редакцию осветить этот юбилей, и то задание выпало мне. Бывшая земская, сделанная из кирпича, выглядела эта больница добротно и смотрелась красиво, если бы не безобразные, шелушившиеся современные пристройки. Они загаживали и вид старинного больничного парка с липовыми аллеями, и даже стоящей невдалеке опрятной, оттого что действующая, церквушки. Главврач нудно рассказывала об успехах больницы "за годы последней пятилетки" и с гордостью амбициозного зодчего показывала те самые уродливые пристройки. Мне же было интересно, кто соорудил 100 лет назад земскую больницу, как звали первых докторов-подвижников. Ничего вразумительного не услышал. Я объяснил, что статья о вековом юбилее больницы без таких фактов выйти не может. Главврач пообещала, что все узнает и сообщит дополнительно. Поспрошает, дескать, у старушек-санитарок про историю и фамилию выяснит первого доктора. Он-то рядом, на церковном погосте похоронен. - Наши ветераны подтверждают, что больница и раньше была хорошая, - позже звонит главврач-юбиляр. - Говорят, здешний народ ее очень любил. А могилу, к сожалению, найти невозможно. Что же вы хотите, сколько лет прошло... Вероятно, тогда экскурсия на Днестре прочнее врезалась в память. Кстати, любопытная штука память. Знаю только реку Днестр, но не скажу точно, была то Одесская область или Молдавская ССР. Зато точно знаю, где был юбилей. Доброе забываем, а дурное помним... Десять метров линолеума Надо же было так случиться, что письмо поступило в редакцию аккурат в дни выхода Постановления ЦК КПСС об усилении борьбы с хищениями социалистической собственности (называлось, вероятно, иначе, но точно - один из первых декретов Андропова). В другой ситуации отфутболили бы назад, в облздрав, а тут - какая удача! Врач сообщал, что руководитель ЦРБ, пользуясь ремонтом, стяжал часть стройматериалов. Список был длинным, но запомнились 10 кв.м линолеума. Главный редактор ликовал: на ловца и зверь бежит, и погнал меня за разгромным очерком о расхитителе. Ликовал и я, "охотник". Еще в поезде придумал заголовок - "Пятна на белом халате" или что-то в таком же духе. В медвежьем углу Брянской области нахожу без меня загнанную жертву, но другого торжествующего "охотника" - автора письма. Ничего вразумительного от главврача ЦРБ не слышу. Сбивчивая речь, опущенные глаза и жалобы на дефицит и "недофинансирование", что линолеум обменял у строителей на шифер и т.д. и т.п. Зато красноречию его оппонента не было удержа. Целая поэма, как замордовали за правдоборство. И действительно, не раз его пытались уволить, однако на защиту выступали пациенты. Все ясно, готовый сюжет и можно брать обратный билет. Для очистки совести встретился с районным прокурором. Он подтвердил, что заведено уголовное дело. Но с час объяснял, что все нарушения - мелкие и неизбежные для хозяйственника. В результате на стол редактору легла статься о трудной доле главврача, как-то бочком обелявшая бедолагу. Редактор взбеленился: или иди на улицу, или неси разгромный очерк. На улицу не хотелось, и я отправился вновь в Брянск. Первым делом пришел к завоблздравотделом Николаю Ивановичу Осипову. Проявляя внешнюю нейтральность, он неявно выказывал симпатию к главврачу и брезгливость к его обличителю. Дескать, патологический писатель. Когда я честно сообщил, что от меня требует редактор, Николай Иванович сказал, что сам попытается утрясти неприятности. В редакции встретили меня, как колдуна на свадьбе, но, к удивлению, за ворота не выставили. Через неделю-другую узнаю, что Осипов назначен инструктором сектора здравоохранения ЦК КПСС. Вероятно, это обстоятельство отвело от меня быструю расправу, однако жильцом здесь я себя уже не считал. В конце концов, можно уволить просто за опоздание или за давешний перегар, и тут никакой инструктор ЦК не заступится. Окончательно спас... автор того злополучного письма, который меня было и погубил. Он обратился в редакцию с ходатайством назвать именем А. Блока свою улицу по случаю 100-летнего юбилея поэта, хотя со дня юбилея прошло года два! Главный редактор профессор Сергей Сергеевич Михайлов, светлая ему память, ко мне остыл, а позже, кажется, стал относиться с сочувствием. От нашего стола... Звонит знакомый профессор из Сибири. В столице оказался на конференции и завтра вылетает назад. Но хотел бы встретиться: "Могу ли я подъехать вечером в гостиницу "Москва"?". Подъехал, поговорили, и тут он меня приглашает в ресторан. "Да это же нынче неподъемные деньги", - долго отговаривал я провинциального креза. Нет же, нашла блаж на нищего ученого. Вероятно, устал от нищеты, да и какие-то денежки от командировочных заначил. Познакомившись с меню, ошалел, но ретироваться было поздно. Заказали по минимуму, как в привокзальном буфете. Стыднее было другое - как, не теряя лица, растянуть хотя бы на полчаса два салата и полграфинчика водки. Мне-то не впервой, а расхорохорившийся профессор заметно конфузился. Официант тогда нам представлялся палачом. А палач вдруг холуйски подплывает с бутылкой отменного коньяка и ставит нам на стол. Профессор в предынфарктном состоянии, из которого его выводят слова: "Это вам послали от того стола". От сердца отлегло, но зазнобило голову. За тем столом сидела компания "новых русских", ни сном ни духом нам не знакомая. Смятение наше было настолько заметное, что даритель решил придти на выручку. Солидный мужчина, каким очень к лицу кличка "босс", подобострастно подсел к нам. Опуская детали, скажу, что то был доктор из Ростова-на-Дону, которого когда-то в обзорной статье я помянул в числе группы энергичных ученых, продвинувших какую-то новую методику. Теперь он от медицины отошел, приехал по своему бизнесу в Москву и остановился в той же гостинице. Я познакомил двух ученых-медиков в надежде, что им будет занятно побеседовать. Но они не проявили интереса друг к другу. Даже, показалось, наоборот... О вреде языкознания Мало кто помнит, что почти такой же энергичной кампанией, как всеобщая диспансеризация, был клич опутать СССР сетью сельских врачебных амбулаторий. Минздрав СССР начертал план, а своему "не только коллективному агитатору, но и организатору" - "Медицинской газете" поручил держать руку на пульсе. Отставала Грузинская ССР и разбираться послали счастливого Блиева. Счастливого, разумеется, не задачей пристыдить грузин, а предстоящей встречей с городом, где я родился и жил до одиннадцати лет. Поселили в лучшей тбилисской гостинице, напоили ("я сам обманываться рад"). Наутро отправились по сельским районам. Выходило, что там, в Москве, дезинформированы - в Грузии этих амбулаторий больше, чем духанов. Сойдись иначе звезды, мы бы нынче говорили не "потемкинские деревни", а "грузинские сельские врачебные амбулатории". Чуть ли не в каждом селе мне показали здания с такой вывеской. Грузинские медики рассчитывали усыпить мою бдительность исключительностью своего края. По правде, расчет не беспочвенный - край действительно райский, народ артистичный, чудный и вино замечательное. Накануне отъезда меня забрали из гостиницы и повезли на прощальную аудиенцию в местный Минздрав. Приставленный ко мне человек, за глаза я таких называл всегда вертухаями, доложил министру корректно, по-русски, о проделанной работе. И с наивной бесцеремонностью, уже по-грузински, стал жаловаться, что истратился на меня дотла, залез в долги, разве что жену-детей не заложил в ломбард. Налгал, будто заплатил за мою гостиницу, за билет до Москвы. На деле за все это платила родная газета. До сих пор не могу ответить даже самому себе, отчего, понимая слово в слово грузинскую речь "вертухая", я не взорвался. Возможно, сработал стыд: коли сначала скрыл, что знаешь грузинский, то позже раскрыть карты подловато. Или просто шок. Министр выслушал моего сопровождающего безучастно, словно прогноз погоды в Антарктиде. По телефону велел кому-то приветить "вертухая" и с любезной улыбкой распрощался со мной, не выказывая никаких просьб или пожеланий. После министерства мы заехали на республиканский фармацевтический терминал, где "вертухай" набрал для себя заграничных лекарств. Затем я отправились в аэропорт, "банкрот", вероятно, сдавать спекулянтам лекарственный дефицит. Года через два, на 1-м съезде советских врачей мы встретились вновь с министром здравоохранения Грузинской ССР. Вот тогда на грузинском языке я рассказал ту историю в деталях, как вам. Министр без тени смущения сказал: он, наверное, шутил. Вы его не поняли. Как бы вы ни судили господина Шеварднадзе, но то, что нынешнего министра иностранных дел он углядел в своем министре здравоохранения - редкая находка. "Срочно в номер!" Если бы нынешние поп-звезды могли представить масштабы популярности феодосийского психотерапевта Александра Романовича Довженко, свою славу они стыдливо задвинули бы в самый дальний угол. О нем говорила вся страна, хотя долгое время в прессе его имя было под строжайшим запретом. Оказавшись в Крыму по другим делам, я не удержался, чтобы познакомиться с доктором, и написал материал. Статья была довольно сдержанная, однако и не оспаривала феноменальные успехи доктора в лечении алкоголизма так называемым "кодированием". Редактор не решился публиковать статью о непризнанном Минздравом враче и его методе. Я направился за визой к тогдашнему нашему главному наркологу Бабаяну. Тот и слышать имя Довженко не хотел. Статье осталось одно место - корзина, если бы не моя профессиональная настырность. Выше Минздрава для нашей газеты был только ЦК КПСС, куда я и направился за визой. Фамилии инструктора уже не помню, но помню хорошо, что был человек с печатью мудрости и доброжелательности на лице. Он не без интереса познакомился с материалом, мы мило покалякали о феномене Довженко, но ставить свою визу он отказался: "Ну какое я имею отношение к вашей газете, прессе?!" А надо сказать, дело было 5-го мая, в День печати. - Ну сделайте, ради Бога, мне личный подарок по случаю моего профессионального праздника, - взмолился я. Инструктор рассмеялся и поставил свою подпись, правда без какой-либо резолюции. Когда я показал завизированный работником ЦК партии материал главному редактору, у него глаза полезли на лоб. - Фантастика! Они же никогда ничего не подписывают! - поразился хорошо знакомый с правилами аппаратных игр шеф и с явным удовольствием рядом поставил свою подпись с резолюцией "Срочно в номер!". Тайна кавказского долголетия Если попросят меня назвать самую приятную командировку, не задумываясь назову абхазскую. Тема, с одной стороны, выигрышная, а с другой - не требующая большого напряжения: тайны абхазских долгожителей. С руководителем сухумской геронтологической лаборатории профессором Гогохия мы объездили несколько горных селений, знаменитых своим почти хрестоматийным гостеприимством. Профессор Гогохия считался одним из ведущих геронтологов СССР, исколесил полмира с научными гастролями. Я не оговорился, именно с гастролями, ибо возил он на конференции ансамбль столетних абхазских стариков, которые пели и плясали перед мировыми светилами геронтологии. Как-то наедине я спросил профессора, грузина по национальности, отчего долгожители в основном абхазцы. Ведь по соседству точно такие же грузинские селения, с похожими обычаями, одинаковая кухня, условия жизни. - Понимаешь, у грузин были церковные книги, где записан год рождения, а у абхазов никаких метрик не было. Вот они по своему усмотрению определяли возраст, да еще пару раз подбавляли. Среди этих "вековых" старцев самому старшему нет 90 лет... Юрий БЛИЕВ, обозреватель "МГ". |