Слабые места врачевания

Критика в адрес врачей в средствах массовой информации продолжается. Можно по-разному относиться к этому. Защищать честь мундира, ссылаться на скудость зарплаты, вторжение в дело врачевания рынка с его конкуренцией, необходимостью выживания и прочими прелестями "дикого капитализма". Можно встать в позицию "сам такой". Представляется, что для обеих сторон баррикад важно понять причины, порождающие критику. Они не только в самом обществе и текущем моменте, но и в современной медицине. В своем стремительном неудержимом прогрессе она отрывается далеко вперед, оставляя на потом решение этических и деонтологических проблем, этим прогрессом рождаемых. Врач не всегда умеет их решать. Средства массовой информации пользуются слабыми местами медицины, создавая образчики обличительной журналистики.

Эвтаназия и трансплантология

Не только широкую общественность, но и медицинское сообщество потрясли недавние события в одной из московских больниц. Пациент якобы еще не умер, а его уже готовили к донорству органов. Более того, врачей обвиняли в том, что они совершили эвтаназию ради трансплантологии. Это с позиции правоохранительных органов, санкционировавших вторжение своих сотрудников в отделение реанимации, где врачи боролись за жизнь умирающего больного. Так это было представлено СМИ.

С позиции медиков это означает трудноразрешимый и не имеющий пока однозначного ответа вопрос, когда прекращать реанимационные мероприятия. В самых продвинутых и цивилизованных странах Европы он решается по-разному. В недавно опубликованной в солидном медицинском журнале " Вritish Medical Journal" статье было показано, что врачи из разных европейских стран принимают решение, руководствуясь культурными, религиозными соображениями. Даже географическое положение оказывает влияние. Так, например, южане склонны дольше бороться за поддержание жизни больного, чем медики северных стран. Мусульманские врачи дольше, чем их коллеги, исповедующие католицизм или протестантизм, продолжают реанимационные мероприятия. Авторы статьи нашли, что из 13,5% больных, умерших в отделениях реанимации разных европейских стран, три четверти скончались из-за ограниченной продолжительности реанимационных мероприятий. Кажется, это очень похоже на то, в чем обвиняют реаниматологов московской больницы.

Можно ли назвать это эвтаназией, а тем более убийством? Не очень разбирающиеся в проблеме представители правоохранительных органов и горячие журналистские головы дали на этот вопрос однозначный ответ. Отсюда штурм реанимационного отделения и кричащие заголовки в СМИ.

Отечественный врач сейчас (как, между прочим, и в прошлом) нередко стоит перед жестокой дилеммой: продолжать ли "вытаскивать" (с того света) бесперспективного (очень жестокое слово) больного, используя дорогостоящие, дефицитные лекарства и технику, которые могли бы обеспечить выздоровление пациента, не отягощенного неизлечимой сопутствующей патологией.

Открою тайну. Она может показаться страшной многим, но только не врачам, потому что это нередко их повседневная практика. Ребенок с врожденной гидроцефалией, сейчас и в будущем глубокий физический и интеллектуальный инвалид, заболевает гнойным менингитом. Даже самыми дорогостоящими, имеющимися в отделении в весьма ограниченном количестве антибиотиками его не "вытащить". Продолжать в данном случае лечение этими препаратами или "переключить" их на ребенка с таким же менингитом, но без этого страшного "довеска" - врожденной гидроцефалии? Ответ даже неискушенному читателю очевиден. Здесь, как во фронтовых условиях, происходит своеобразная сортировка больных: в первую очередь оказывают помощь тем, кого можно вернуть в строй. То есть предпочтение, увы, отдается "перспективным". Это тоже преступление? Если да, тогда правоохранительным органам и средствам массовой информации надо знать, что оно нередко совершается во многих отечественных ЛПУ. Происходит из-за безвыходности положения - плохого материально-технического обеспечения.

Слабость медицины в этом вопросе заключается в том, что трансплантология созрела раньше, чем наука и медицинская практика ответили на вопросы теоретического и этического характера относительно конца жизни и сроков прекращения оказания помощи умирающему больному. А трансплантологи не ждут: им нужен трансплантат здесь и сейчас. И нужен для благих, гуманных целей - хотя бы на несколько лет продлить жизнь обреченным больным.

Убийство в утробе матери

Перинатология провозглашена медициной будущего. В самом деле, с ее появлением открылись невиданные ранее перспективы: теперь можно не только определить состояние здоровья плода, но и, если выявлено заболевание, лечить его и даже произвести хирургическое вмешательство, поправив ошибку природы. Но...

Медицина, соединенная с экономикой, а подчас и с политикой, выработала позицию - тот, у кого еще в утробе матери выявлена врожденная или генетическая патология, рождения не достоин. Она, эта патология, если сохранить такому эмбриону или плоду жизнь и дать ему родиться, обойдется обществу в копеечку: лечение, обучение, социальная поддержка в течение всей жизни. "Выгоднее" его убить до рождения. Или младенец родится и сразу умрет, поскольку отягощен тяжелыми болезнями. Значит, испортит статистику. Статистика же - показатели перинатальной смертности - вещь политическая: какова перинатальная смертность, такова и медицина. И уже не природа совершает естественный отбор, а человек решает, кому жить, а кому лучше не появляться на свет Божий (не евгеникой ли попахивает?). Человек, как известно, слаб. Тут как раз подоспела терапия эмбриональными или фетальными материалами. Она и подталкивает под локоть врача-"узиста" и акушера-гинеколога. Первого подталкивает на заключение о том, что патология, высветившаяся на дисплее УЗ-аппарата, тяжела и осложнит жизнь семьи и государства, хотя это не всегда так, а второго - на заключение о целесообразности оперативного вмешательство по прерыванию такой беременности. И получается до боли знакомое - нет человека, нет проблемы.

Вот и обвиняют врачей в том, что они злоупотребляют дородовой диагностикой, без достаточных оснований определяют показания к прерыванию беременности с целью добыть таким преступным путем стволовые клетки и другой фетальный материал.

Здесь не только наука опередила гуманистическую зрелость общества, деонтологическую подготовленность врачебного сословия. Слабое место здесь оттого, что пока нет ответа на вопрос, какая именно патология, выявленная перинатальными технологиями у плода или эмбриона, дорого обойдется бюджету. И, к сожалению, даже не ставится вопрос, что обойдется дороже: сохранить жизнь каждому зачатому человеческому существу или внутриутробное убийство изо дня в день будет умножать количество зла в обществе и человеческом сознании. Последнее обойдется всем нам намного дороже.

Но дело вообще в другом. Медицина не должна убивать. Это противоестественно для нее. В течение всей своей истории, насчитывающей не одно тысячелетие, медицина искала пути и средства для сохранения и поддержания жизни, а отнюдь не для ее прекращения. Теперь, достигнув невиданных доселе высот и успехов в диагностике и лечении, она решается на убийство. Это преподносится как достижение науки. Никакие доводы о том, что абортивный материал сможет помочь другим больным, не воспринимаются. В недавней утренней программе на ТВ один известный режиссер и шоумен на вопрос, как он относится к врачам, прямо так и заявил: "Я боюсь врачей, этих убийц в белых халатах". Цитирую дословно.

Говорят, что научный прогресс нельзя остановить. Остановить нельзя, но направлять можно. Если один путь не годится, следует искать другие пути решения научных проблем. Научное сообщество в свое время отказалось использовать результаты исследований, проведенных врачами фашистской Германии на пленных. Ученые не пошли по пути проведения таких экспериментов. Они признаны несовместимыми с общечеловеческими ценностями. Хотя и не исключено, что этими "исследованиями" были добыты результаты, представляющие интерес для науки. Наверное, есть альтернатива и внутриутробному убийству. Легкий путь не всегда самый верный. Альтернатива может оказаться более плодотворной и, главное, более гуманной. В противном случае за медициной закрепится недобрая слава, а врачи в общественном сознании станут не поборниками здоровья, а пособниками смерти.

Больше гласности!

Были времена, когда стационар допускал к уходу за больным ребенком грудного возраста маму только в том случае, если она кормила его грудью. Если же ребенок находился на искусственном вскармливании, мама с ребенком, даже если ему был месяц от роду, разлучалась. Ее не допускали к уходу. Младенец оставался на попечении только больничного персонала. Теперь это кажется дикостью, а раньше было нормой.

Раньше можно было видеть мам и пап, дедушек и бабушек, облепивших окна отделений и старающихся хотя бы краешком глаза увидеть свое чадо, попавшее в больницу. Нельзя было прийти в отделение, не пускали. И, как не покажется теперь странным и бесчеловечным, родители безропотно покорялись этим запретам.

Раньше история болезни была тщательно охраняемым от постороннего взгляда врачебным опусом, нередко под замком. Если история болезни нечаянно попадала в руки больного, нагоняй получали и лечащий врач, и постовая медицинская сестра.

Раньше никто не спрашивал у родственников умершего в больнице больного согласие на вскрытие. Их мнением на этот счет никто не интересовался. В отечественной медицине был велик "административный ресурс". Поскольку он был велик во всех сферах жизни общества, никому в голову не приходило требовать от медиков иного поведения.

Эта закрытость врачевания изживается с трудом. Врачи противятся открытости, прозрачности своей деятельности. А это порождает недоверие к ним - значит, есть, что скрывать.

Поскольку в нашем Отечестве врач по большей части является государственным служащим, на него распространяется исконно присущее недоверие отдельно взятого гражданина к власть предержащим. Да и врач, именно потому, что он государственный служащий, порой смотрит на пациента примерно так же, как работник ЖКХ на своих надоедливых клиентов. Отчего и становится объектом недовольства и критики со стороны пациентов. Критики, отнюдь не всегда несправедливой.

Перестройка сознания каждого из нас еще только в начале пути. В обществе, стремящемся к демократии, не должно быть закрытых видов деятельности. Врачу придется быть открытым перед своими пациентами. Это потребует от него терпения и такта, коммуникабельности и сдержанности. Открытость избавит его от недоверия со стороны больных и сделает отношения между врачом и обществом не столь напряженными, как сейчас.

Медицина не должна утратить свою гуманистическую сущность.

Рудольф АРТАМОНОВ,

профессор.